Славен тхамада наш благородный,
Длиннобородый славен Насрен!
Сядет в седло он — людям на диво —
Конская грива под бородой,
Гордый скакун, словно буркой ценной,
Серебропенной покрыт волной.
Едет тхамада — шуба внакидку,
Силы избытку мир подивись!
Блещут на солнце звенья кольчуги, —
В целой округе нету такой.
Режут баранов жирных Насрену,
Все беспрестанно ищут Насрена.
Если охрана Тлебицы слабнет —
Тотчас его известят о том.
Повелевает Насрен-Тхамада
Пеших и конных скликать на бой.
Клонятся травы ниже и ниже:
Около Псыжа, на берегу,
Встал головной отряд, а последний
Возле Харамы-горы стоит.
Длиннобородый коня седлает,
Длиннобородый звенит мечом.
Едет Насрен в головном отряде,
Как подобает тхамаде — смел.
Спешились нарты возле Индыла,
Лоз нарубили для шалаша.
Молвили нарты тхамаде-другу:
«Просим услугу нам оказать:
Аши наследника, Ашамеза,
Дай нам увидеть в своих рядах».
Длиннобородый зовет Арыкшу,
За Ашамезом велит скакать.
Едет Арыкшу, скачет Арыкшу,
Вот он въезжает в знакомый двор.
Вышли навстречу: «Милости просим,
Будь нашим гостем». — А он в ответ:
«Нет, я с коня, своего не слезу,
Я к Ашамезу, где Ашамез?»
«У Ашамеза такой обычай:
Рвет он из бычьей кожи ремни
И вылезает из колыбели,—
В альчики он убежал играть».
«Стало быть, это маленький мальчик;
В альчики станет ли нарт играть?!»
К войску Арыкшу вернулся вскоре:
«Горе сединам твоим, Насрен!
Ты пред людьми меня обесславил —
Ехать заставил за сосунком!»
* * *
Чуть Ашамез на льду появился,—
Все от соперника прочь бегом.
Только Куйцук его не боится.
«Хочешь сразиться со мной, Куйцук?»
«Ладно, но если кто проиграет,
Не отбирает назад костей».
Уговорились. Куйцук невзрачный
Хоть незадачлив в игре, а хитер…
Но уговор забыт Ашамезом:
Проигрыш хочет назад вернуть.
«Нет, позабудь ты о том и думать,
Да поразит меня бог небес!»
Тут Ашамез взял олений альчик,
Ловко Куйцука по лбу хватил,
За ноги по льду его волочит.
«Если ты витязем стал суровым,
Ты бы за гибель отца отомстил!»
И побелел Ашамез от гнева,
Альчики бросил и говорит:
«Благодарю за прямое слово,
Долгого века тебе, живи,
Но назови мне отца убийцу,
О, назови убийцу отца!
Альчики все оставлю тебе,
Семьдесят пять прибавлю тебе,
Да еще три оленьих возьмешь,
Лишь назовешь убийцу отца».
«Не назову я тебе убийцу,
Имени я не могу назвать,
Пусть тебе мать назовет убийцу,
Правды добиться ты можешь так:
Ты половчее больным прикинься,
Будто болит у тебя живот,
Жареный, мол, ячмень помогает,
Дай, мол, скорее мне ячменя
И от мучений спаси меня.
Требуй, но с блюда
Ты не бери,
Уговори
Горстку взять в руки,
А как возьмет
Да поднесет,—
Будто от муки
Стисни ей руки —
Имя убийцы мать назовет».
И полетел Ашамез, как птица,
Дома ложится, плачет, кричит,
Будто живот ему сводят корчи,
Горше и горше рыдает он.
Мать у соседей в тот час сидела,
Крик услыхала — бежит домой.
«Ой, сыночек мой,
Нарт мой тонкостанный,
Что с тобой стряслось,
Что с тобой случилось?
Сделай милость, сын,
Матери откройся!»
«Ой, моя родная,
Что со мной, не знаю,
Мучит боль, — невмочь!»
«Ой, сыночек мой,
Нарт мой тонкостанный,
Чем тебе прмочь?»
«Мать моя родная,
Есть лекарство, знаю.
Юной жизни жаль мне,
Ячменя поджарь мне!»
«Ой, сыночек мой,
Нарт мой тонкостанный,
Ой, желанный мой
Первенец любимый!
Это не твое,
А чужое слово,
Кто тебя учил
Хитрости подобной?»
«Ой, моя родная,
Никого не знаю,
Тут не наущенье —
Не стерплю мученья!
Дай, меня жалея,
Ячменя скорее,
Помоги же сыну,—
Белый свет покину!»
«Ой, сыночек мой,
Нарт мой тонкостанный,
Вот тебе ячмень,
Жареный, горячий».
Плачет Ашамез,
Не берет он с блюда
Жарких зерен груду,
Выбил он из рук
Глиняное блюдо.
«Ой, сыночек мой,
Первенец желанный,
Не пойму никак
Что же тебе нужно?»
«Ой, моя родная,
Ячменя желаю
Я из рук родимых,
Ласковых, любимых!»
«Ой, сыночек мой,
Нарт мой тонкостанный,
Ой, желанный мой,
Обожгу я руки».
Все ж ячмень взяла, —
На своих ладонях,
Хоть палит огонь их,
Сыну подала.
Тот вскочил и руки
Крепко ей сжимает,
Обжигает руки
Матери достойной.
«Ой, сыночек мой,
Жжет ячмень ладони! —
Тихо стонет мать. —
Горе мое, горе!»
«Мать моя, гуаша,
Жжет мне сердце пламень,
Давит грудь мне камень!
Помоги, родная…
Как мне жить, не зная,
Кто отца убийца,
С кем я должен биться.
Ты родная мать мне,
Ты должна сказать мне,
Кем убит родимый,
Нартами любимый».
«Ой, сыночек мой,
Первенец мой смелый,
Что ни делай ты —
Не достать злодея.
Сам Насрен сейчас,
Мучимый недугом,
С нартским войском встал
У реки Индыла.
Знай: отца убийца
Злой Тлебица-зверь.
Он теперь далеко,
Между двух морей.
Подойдешь к волне —
Сыщешь смерть на дне».
«Ой, моя родная,
Страха я не знаю.
Что мне междуморье?
Это мне с пол-горя!
Где найти мне снова
Скакуна отцова?»
«Ой, сыночек мой,
Белый альп в конюшне,
Бедненькому скучно,—
Неухожен он.
Перед дверью там
Лег валун огромный,
Непокорный конь
Грозен и упрям.
Застоялся он,
Вечно на запоре.
Горе мое, горе,
Он тебя убьет!»
«Ой, моя родная,
Сяду на коня я,
Молви только слово:
Где седло отцово?»
«Ой, сыночек мой!
Что костер нагорный,
В черном сундуке
То седло отцово».
Добрые руки сын отпускает,
Он достает отцово седло,
За пояс — три кизиловых палки,
Камень отталкивает ногой,
Входит в конюшню нетерпеливо,
Трогает гриву, уши коня:
«Если меня ты не станешь слушать —
Серые волки тебя съедят!»
Вскинул седло, затянул подпругу,
Поясом туго стянул свой стан
И — на коня! Серый конь со спесью, —
Он в поднебесье нарта несет;
За облаками нарт быстроногий,
Палки о спину нарт обломал,
Но обуздал скакуна лихого…
Острым обломком ему грозит.
Бег свой умерил скакун бесстрашный
И седоку своему сказал:
«Если ты будешь нартом примерным, —
Буду я верным тебе конем!»
Тут Ашамез на землю спустился,
Спрыгнул с объезженного коня,
В дом возвратился и снарядился,
Время настало итти в поход.
Славного Аши надел доспехи,—
Прочь все помехи: он нартом стал!
Серого альпа опять седлает,
Ловко взлетает в седло опять.
«Мать, — говорит, — до счастливой встречи,
Еду далече!» И едет он.
Над рукоятью орел могучий,
Гончие — тучей вслед за конем.
По полю юноша едет-скачет —
Начат его достославный путь!
Облаком легким на легком альпе
Он над родною землею летит,
Вот над лесной опушкой мчится.
«Что там за птица?» — Это фазан.
Мигом фазана орел хватает,
Птицу хозяину отдает.
Всадник к седлу привязал фазана.
Вот и поляна — привал, ночлег.
Нарт огоньку добыл из кресала,
И запылало пламя костра.
Дым поднимается прямо в небо:
Стало быть, завтра погожий день!
…С берега смотрит Длиннобородый:
«Что это там за дымок вдали?
Кто это выше нашего стана,
Кто невозбранно туда зашел?»
Длиннобородый с Сосруко вместе
Десять наездников шлет туда.
Едут гонцы на дымок над лесом,
Остановились вблизи костра:
Что там за юноша непонятный?
Едут обратно к своим войскам.
«Видели юношу, подивились,
Но не решились заговорить».
Ох, и разгневался тут тхамада:
«Что за преграда? — сел на коня,
Сел, натянул тетиву тугую.—
Может, к врагу я еду на бой?»
Едет тхамада; скачет тхамада,
Близко подъехал к юноше он:
«Эй, пусть ночлег твой будет счастливым!»
«Ты ж справедливым тхамадой будь!
Милости просим к нам, коль охота».
«Кто ты? Откуда ведешь свой род?»
«Седобород, а пытлив не в меру,
Как ни зовусь, — тебя приючу».
«Нет, не хочу, ты сварлив, как старец»,—
И повернул обратно Насрен.
Юноша крикнул: «Добрый тхамада,
Не обижайся, — я назовусь:
Знаешь ты славное племя наше,
Аша — отец мой, я — Ашамез».
Круто коня повернул тхамада,
Юношу взглядом окинул он,—
Люб ему юноша смелый, статный…
К войску обратно едут вдвоем.
Витязи ропщут: седоволосый
Молокососа к нартам привез!
Уазырмесу молвил тхамада:
«Надо измерить речную глубь».
«Ты утопить меня хочешь, верно!» —
Гневно ответил Уазырмес.
Нарту Сосруко сказал тхамада:
«Надо измерить речную глубь».
«Эй, близнецы, — закричал Сосруко,—
Ну-ка измерьте речную глубь!
Воин Арыкшу, лихой наездник,
В бездне реки отыщи-ка дно!»
Не согласился Арыкшу тоже…
«Ты помоложе нас, Ашамез!»
Наперерез теченью речному
Быстро плывут Ашамез и конь.
Двинулись нарты за Ашамезом,
Чуть поспевая за ним в волнах.
Нарты выходят с трудом на берег,
Сами не веря своим глазам.
Едут они глубоким ущельем —
Вот и Тлебицы лихой табун, —
Всех кобылиц они захватили,
Лишь ускакал вороной скакун.
Мчится за ним Ашамез бесстрашно.
Мчится, как ветер, нарт-удалец!
Вот, наконец, коня догоняет
И ударяет своим мечом.
Худо пришлось коню в этой схватке:
Обе лопатки рассечены.
Юноша взвился, как ураган,
И на Тлебицы взлетел курган,
Зорки глаза Бидох-чаровницы.
«Слышишь, Тлебица, — молвит она, —
Враг твой табун сейчас угоняет».
Гневом вскипает злой Коротыш:
«Кто это смеет здесь в междуморье,
С гибелью споря, трогать меня?!.»
Вдруг его конь вороной вбегает,
Весь истекает кровью скакун,
Видно, бежал домой без оглядки,
Обе лопатки рассечены.
«Ты мне родного отца дороже,
Кто ж это, кто же тебя сгубил?»
Быстро Бидох во двор прибежала
И обдала дыханьем коня,
Раны смертельные излечила
И возвратила силы коню.
Снова Тлебица коня седлает
И выезжает прочь со двора.
Юношу встретив, злясь непомерно,
Высокомерно ему кричит:
«Эй, говорят, мой табун умчали,
Ты не встречал ли кого, скажи!»
«Злой Коротыш, разве я не в силах
Сам твой табун у тебя отнять?»
«Ты не шути со мной, недоросток,
И из терпенья не выводи!»
«Сам ты меня из терпенья вывел,
Гибель отцу моему принес…»
«Кто ты таков, какого ты рода,
Что ты болтаешь, головорез?»
«Я — Ашамез, а отец мой Аша,
Ежели спрашиваешь меня».
«Род ненавистный, неистребленный,
Ты лишь зеленый его побег!»
И натянулись крепкие луки,
Стрелы метнули ловкие руки,
А как иссяк в колчанах запас,
Остановились спорщики враз.
«Эй, Ашамез, — говорит Тлебица, —
Быстро, как птица, лети домой,
Бой не решен, а стрел нехватает».
Но Ашамез ему отвечает:
«Дом мой далек. Если ты мужчина,
Нету причины меня гонять,
Сам привези оружье для боя, —
Нужно с тобою окончить бой».
И возвратился домой Тлебица,
Раны его Бидох-чаровница
Теплым дыханием исцелила,
Снова вернулась сила к нему.
Взял было стрел он с собою вволю,
Только на долю врага Бидох
Стрел не позволила взять Тлебице…
Вот он вернулся, чтоб снова биться, —
Бросился на Ашамеза вновь.
Кинулась кровь в лицо Ашамезу:
«Я тебе верил, я тебя ждал,
Ты ж не привез мне того, что нужно,
Ты с безоружным биться привык,
Так поступает только трусливый,
Несправедливый бесчестный враг!»
Низостью злой Коротыш известен,
Голосу чести не внемлет он:
Он безоружного поражает,
Стрелами пятки ему пронзает,
Волосяной аркан в них вдевает
И по земле волочит его.
На поводу коня удалого
В логово ташит к себе злодей.
«Эй, поскорей, Бидох, погляди-ка,
Что я сегодня тебе привез:
Нашего рода недруг исконный
Мною сраженный, перед тобой;
Нынче пришел конец забиякам,
Нужно собакам его отдать».
Смотрит Бидох: перед ней ребенок,
Строен и тонок, изранен весь…
«Брось свою спесь, нетрудное дело
Детское тело так истерзать!»
На руки взяв, дитя осмотрела
И отнесла в сторонку его.
Ночь опускается. Небо звездно.
Поздно очнулся нарт Ашамез,
Голову поднял, привстал, садится…
А в это время Тлебице снится
Необычайный, недобрый сон.
Он пробудился, охвачен дрожью,
Шепчет на ложе ему Бидох:
«Что ты все мечешься, что случилось?»
«Ох, мне приснилось, будто воскрес
Нарт Ашамез и меня прикончил».
«Малый младенец тебя прикончит?
Гончие съели его давно».
Перевернувшись на бок со вздохом,
Возле Бидох он снова заснул.
…Вышел во Двор Ашамез, хромая,
И отыскал проход под стеной, —
В мертвой ночной тиши осторожно
К ложу Тлебицы подходит он.
Мстя за отца, врага убивает,
Вместо него на постель ложится.
Мнится Бидох, будто с ней Тлебица.
И от дыханья ее живого
К юноше снова вернулись силы.
«Эй, поднимайся, хозяйка, живо!»
«Что там за диво? Чего кричишь?»
«Вслед за мальчишкой нартского рода
Длиннобородый Насрен идет».
«Ой, если так — огонь разведу я».
«Тотчас задую я твой огонь, —
Длиннобородый увидит пламя,
Близко он кружит с войском своим».
Сам же арбу он запряг поспешно,
Спрятал в нее в темноте Бидох,
Едет он рядом на сером альпе,
Чуть различим он в своем седле.
Все же Бидох во мгле разглядела,
Кто ее смело так обманул,
И от испуга затрепетала
И зарыдала в ночной тиши.
«Полно, красавица, что ты плачешь?
Уж не прискачешь к тому, кто мертв.
Едем на родину нартов ныне,
Небо там сине, солнце светло,
Добрых там много, недобрых — мало…»
И перестала рыдать Бидох.
* * *
Едут и едут они все дале,
Вот увидали они табун.
«Чей же табун это, эй, табунщик?»
«Уазырмеса-нарта табун».
«Ну, а откуда его ты гонишь?»
«Из-за Индыла его гоню».
«Храбрый хозяин твой всем известен,
С доброю вестью спешу к нему».
Тут он табунщика отсылает
И забирает табун с собой.
День они едут, ночь они едут,
Снова встречают чей-то табун.
«Чей тут табун гуляет средь луга?»
«Это Сосруко-нарта табун».
«Статные кони, знатные кони,—
Пусть он погоню пошлет за мной».
Далее едут… Кого-то встретят?
Третий табун повстречался им:
«Неустрашим владелец достойный,—
Пусть он спокойно ждет лошадей».
Как услыхал обо всем Сосруко —
Слова не вымолвил, — промолчал:
«Не одолеть мне его, — подумал,—
Лучше, мол, шума не поднимать».
Шаг у коня Ашамеза твердый,
Вот и четвертый табун в лесу.
«Не нанесу обиды Насрену,
Славный тхамада старый Насрен».
Все табуны храбрый витязь отдал,
Сам же поодаль едет домой.
Вот он въезжает в свое селенье —
Шум, восхваленья, счастливы все.
Нарты любуются табунами,
Он одаряет друзей конями,
Роздал народу все табуны.
Обращены к Ашамезу взгляды.
Юноше рада и Сатаней.
Об руку с ней Ашамез сажает
Диву дивящуюся Бидох.
Радостный Хох небосвод прорезал,—
В честь Ашамеза пир на весь мир!
