Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Мохнач-Космач

В 1444 го­ду сос­то­ялась пе­чаль­но из­вес­тная бит­ва под Вар­ной, ког­да тур­кам уда­лось чуть не на­голо­ву раз­бить хрис­ти­ан­ское вой­ско. Сре­ди тех нем­но­гих, кто ос­тался в жи­вых, был один ландскнехт по име­ни Ге­орг Таль­хам­мер. Спас­ся же он толь­ко по­тому, что бы­ли у не­го быс­трые но­ги, бла­года­ря ко­торым он и су­мел убе­жать от сво­их сви­репых прес­ле­дова­телей и ук­рыть­ся в гус­том-пре­гус­том ле­су. Па­дая от ус­та­лос­ти, заб­рался он по­даль­ше в кус­ты, при­та­ил­ся там и при­нял­ся раз­мышлять о сво­ем по­ложе­нии. Бед­ня­га по­нимал, что ни­чего хо­роше­го ему ждать не при­ходит­ся. Что ж хо­роше­го, ког­да ты си­дишь один-оди­неше­нек в ди­ком ле­су, да еще и тур­ки в лю­бой мо­мент те­бя выс­ле­дить мо­гут? Без язы­ка, без де­нег, чу­жой и ни­кому не нуж­ный, как тут най­ти се­бе про­пита­ние и кры­шу над го­ловой? Еще нем­но­го, и наш храб­рый во­яка рас­пла­кал­ся бы от от­ча­яния, как ма­лое ди­тя.

Но тут от­ку­да ни возь­мись как из-под зем­ли вы­рос пе­ред ним ка­кой-то нез­на­комец — сам ху­дой, нос крюч­ком, а гла­за — ко­лючие-пре­колю­чие. Ландскнехт тут же за­был о сво­их мрач­ных мыс­лях, и ру­ка са­ма по­тяну­лась к ору­жию — так прос­то его не возь­мешь, он го­тов был бить­ся не на жизнь, а на смерть.

— Ну-ну, по­лег­че, дру­жок! — об­ра­тил­ся к не­му нез­на­комец. — Те­бе не­чего ме­ня бо­ять­ся. Я ведь хо­чу те­бе по­мочь доб­рать­ся до до­му жи­вым и здо­ровым. Боль­ше то­го. Я хо­чу дать те­бе мно­го-мно­го де­нег и вся­кого доб­ра, что­бы ты жил се­бе при­пева­ючи и ни о чем не бес­по­ко­ил­ся. А за это мне на­до от те­бя толь­ко од­но — ког­да ты ум­решь, я за­беру се­бе твою ду­шу.

По­нача­лу чес­тный ландскнехт с ра­достью слу­шал сло­ва нез­на­ком­ца, но ед­ва он по­нял, че­го до­бива­ет­ся от не­го длин­но­носый, му­раш­ки по­бежа­ли у не­го по спи­не.

— Нет, нет и нет! Я свою ду­шу ни за что не про­дам! Уж луч­ше я по­гиб­ну тут от хо­лода и го­лода, чем пой­ду на та­кую мер­зкую сдел­ку.

Нап­расно ста­рал­ся черт, рас­пи­сывая ему яр­ки­ми крас­ка­ми, не жа­лея слов, как за­меча­тель­но бу­дет, ког­да ландскнехт вер­нется до­мой и за­живет се­бе в удо­воль­ствие. Тот ос­та­вал­ся неп­рекло­нен. Тог­да черт ре­шил по­дой­ти к де­лу по-дру­гому и при­кинул­ся эта­кой роб­кой овеч­кой. «Все рав­но ты от ме­ня ни­куда не де­нешь­ся, дурья твоя баш­ка!» — по­думал он про се­бя, а вслух ска­зал:

— Друг мой, лю­ди на ме­ня воз­во­дят вся­кую нап­расли­ну и го­ворят, что от ме­ня, мол, од­но зло. Но я же­лаю те­бе толь­ко доб­ра. А что­бы ты мне по­верил, я хо­чу те­бе сде­лать дру­гое пред­ло­жение, ко­торое те­бе на­вер­ня­ка боль­ше при­дет­ся по нра­ву.

— Ка­кое та­кое пред­ло­жение? — за­ин­те­ресо­вал­ся мо­лодой че­ловек.

— Я те­бе по­могу, а ты за это дол­жен три го­да под­ряд не мыть­ся, не при­чесы­вать­ся, не пос­три­гать­ся, ног­ти не стричь, и все вре­мя хо­дить в од­ной и той же одеж­де — ина­че твоя ду­ша дос­та­нет­ся мне. А так ты мо­жешь есть, пить и де­лать все что те­бе угод­но. Тут у те­бя ни в чем от­ка­за не бу­дет, уж я об этом по­забо­чусь.

Это пред­ло­жение по­каза­лось на­шему слав­но­му Ге­ор­гу не та­ким уж пло­хим. «Ведь сколь­ко раз на вой­не мне при­ходи­лось ме­сяца­ми хо­дить не­мытым и не­чеса­ным, и ни­чего, — ду­мал он про се­бя. — Раз я тог­да смог, смо­гу и еще три го­да по­тер­петь.»

Уда­рили они по ру­кам и та­ким об­ра­зом скре­пили свой до­говор. Черт при­нял­ся за де­ло. Пус­тив в ход свои улов­ки, он в один миг от­ло­вил боль­шо­го мед­ве­дя, сод­рал с не­го шку­ру и на­рядил в нее ландскнех­та, по­том дал ему ко­шелек, пол­ный де­нег, и ска­зал, что он мо­жет брать от­сю­да де­нег, сколь­ко его ду­ше бу­дет угод­но, по­тому что, мол, ко­шелек этот ни­ког­да не опус­те­ет. На про­щание он на­пом­нил сво­ему по­допеч­но­му о том, что тот дол­жен в точ­ности соб­лю­дать все ус­ло­вия до­гово­ра, и на том ис­чез. Не ус­пел Ге­орг Таль-хам­мер опом­нить­ся, как в тот же миг к сво­ей нес­ка­зан­ной ра­дос­ти очу­тил­ся в Ве­не.

Он ста­рал­ся ни в чем не на­рушить до­гово­ра, ко­торый зак­лю­чил с чер­том: он не мыл­ся и не при­чесы­вал­ся, не стриг во­лосы и не брил­ся, и все вре­мя хо­дил в мед­вежь­ей шку­ре. Ни­чего уди­витель­но­го, что уже че­рез нес­коль­ко не­дель Ге­орг имел та­кой за­пущен­ный и ди­кий вид, что в этом за­рос­шем и чу­мазом су­щес­тве толь­ко с тру­дом мож­но бы­ло приз­нать че­лове­ка. И дей­стви­тель­но, он выг­ля­дел как нас­то­ящее чу­дище, так что лю­ди уже на­чали бо­ять­ся и ша­раха­лись при ви­де его, а де­тиш­ки от стра­ха ки­дались с кри­ком и пла­чем врас­сыпную, сто­ило им ус­лы­шать, что «Мох­нач-Кос­мач идет».

Таль­хам­мер не­мало пе­ренес за свою по­ход­ную во­ен­ную жизнь, но то, что при­ходи­лось ему тер­петь сей­час, ка­залось по­нача­лу прос­то не­выно­симым. Од­на­ко че­ловек ко все­му при­выка­ет, вот и Таль­хам­мер при­вык и к гря­зи, и к то­му впе­чат­ле­нию, ко­торое про­из­во­дила на ок­ру­жа­ющих его мед­вежья шку­ра. Де­нег у не­го бы­ло пол­ным-пол­но, он ни в чем се­бе не от­ка­зывал, ел да пил се­бе в удо­воль­ствие — а уж это он лю­бил как ник­то дру­гой. Он на­нял се­бе ком­на­ту в дрях­лой хи­жине на краю го­рода, ну а пос­коль­ку па­рень он был доб­рый и не жад­ный, то и его хо­зя­евам от щед­рот кое-что пе­репа­дало.

Об­раз жиз­ни Таль­хам­ме­ра мно­гим ка­зал­ся стран­ным, но ник­то не знал, от­че­го и по­чему он так жи­вет, так что вско­ре люд­ская мол­ва сде­лала из не­го ча­родея и про­рица­теля, и с каж­дым днем все боль­ше и боль­ше на­роду при­ходи­ло к не­му в ста­рую хи­жину, что­бы по­сове­товать­ся да по­тол­ко­вать о том о сем. Ну, а пос­коль­ку он в сво­их со­ветах ру­ководс­тво­вал­ся, как пра­вило, здра­вым смыс­лом, то час­тень­ко из его со­ветов вы­ходил толк, и это толь­ко ум­но­жало его сла­ву.

Так и жил се­бе Ге­орг Таль­хам­мер, стро­го соб­лю­дая ус­ло­вия сво­его до­гово­ра с чер­том. Так что тот в кон­це кон­цов по­нял, что с ланд­снех­том он все-та­ки ма­ху дал: не тот па­рень ока­зал­ся. И все же черт на­де­ял­ся не мыть­ем, так ка­тань­ем до­бить­ся сво­его. И вот од­нажды, ког­да до кон­ца сро­ка ос­та­валось еще пол­го­да, явил­ся черт к сво­ему по­допеч­но­му и го­ворит, что, мол, го­тов скос­тить ему ос­тавши­еся шесть ме­сяцев.

— Ско­ро, — ска­зал черт, — при­дет к те­бе за со­ветом один бо­гатей из Ве­ны. Ты же сог­ла­сишь­ся ему по­мочь толь­ко при од­ном ус­ло­вии — ес­ли он от­даст за те­бя од­ну из сво­их до­черей.

Черт рас­толко­вал Ге­ор­гу, что тот дол­жен ска­зать бо­гачу.

— Он из­вес­тный сква­лыга, — про­дол­жал черт, — и ты мо­жешь спо­кой­но по­обе­щать ему ты­сячу ду­катов, что­бы он все де­лал, как ты ска­жешь. Я те­бе, ко­неч­но, зап­ла­чу, а уж он, пос­мотришь, бу­дет со всем сог­ла­шать­ся, толь­ко бы эти де­неж­ки за­полу­чить.

На сле­ду­ющий день и впрямь при­шел к ландскнех­ту тот бо­гатей из Ве­ны и ль­сти­выми ре­чами да по­сула­ми при­нял­ся умас­ли­вать его, что­бы Мох­нач-Кос­мач дал ему дель­ный со­вет. Тот же пос­ту­пил так, как ве­лел ему черт:

— Со­вет я те­бе дам, но не за день­ги, по­тому что де­нег у ме­ня и у са­мого дос­та­точ­но. Я и те­бя мо­гу день­га­ми вы­ручить. Хо­чешь, ты­сячу ду­катов те­бе дам? У ме­ня от это­го не убу­дет. А за свой со­вет я хо­чу, что­бы ты мне од­ну из сво­их до­черей в же­ны от­дал. Ес­ли же те­бе мой вид не по нра­ву, то ска­жу на это од­но — это су­щий пус­тяк по срав­не­нию с тем, что твоя доч­ка бу­дет са­мой бо­гатой жен­щи­ной во всей стра­не.

Ус­лы­шав это пред­ло­жение, воз­му­тил­ся гость не­обы­чай­но. Чтоб за од­ну из его до­черей сва­тал­ся эта­кий урод! Та­кое ему и в кош­марном сне при­видеть­ся не мог­ло. Но жад­ность взя­ла свое, и он сог­ла­сил­ся от­дать Ге­ор­гу ту из до­черей, ко­торая са­ма по доб­рой во­ле пой­дет за не­го.

Так уго­вори­лись они, бо­гач по­лучил же­лан­ный со­вет и пос­пе­шил прочь. На сле­ду­ющий день Таль­хам­мер от­пра­вил­ся в го­род и за­явил­ся во всей сво­ей кра­се в дом к да­веш­не­му по­сети­телю, что­бы пос­ва­тать­ся к од­ной из его до­черей. Те же, уви­дев его чу­мазую фи­зи­оно­мию, кос­ма­тую го­лову да вскло­кочен­ную мед­вежью шку­ру, так и обом­ле­ли. Стар­шие доч­ки и слы­шать ни­чего не хо­тели о том, что­бы пой­ти под ве­нец с эта­ким чу­дищем. Млад­шая то­же по­нача­лу от­ка­залась, но она бы­ла де­вуш­кой слав­ной и ми­лой, да к то­му же очень лю­била сво­его ба­тюш­ку. Скря­га знал это и при­нял­ся уго­вари­вать ее, так что она в кон­це кон­цов ра­ди не­го сог­ла­силась на все. Мо­жет быть, прав­да, она да­ла свое сог­ла­сие и от жа­лос­ти к нес­час­тно­му же­ниху. По­тому что, чес­тно го­воря, наш слав­ный ландскнехт с пер­во­го взгля­да влю­бил­ся в прек­расную де­вуш­ку, и гла­за его смот­ре­ли очень пе­чаль­но, ког­да он по­нял, как про­тивен ей.

Так или ина­че, де­вуш­ка сог­ла­силась, из жа­лос­ти ли к От­цу, или из жа­лос­ти к Мох­на­чу-Кос­ма­чу — кто его зна­ет! Со свадь­бой ре­шили не за­тяги­вать. Мох­нач-Кос­мач, си­яя от счастья, пос­пе­шил вос­во­яси, а де­вуш­ка, не то что­бы слиш­ком счас­тли­вая, ос­та­лась до­ма. В до­ме бо­гача на­чались при­готов­ле­ния к свадь­бе, Таль­хам­мер жил се­бе по-преж­не­му, ни­чего не ме­няя в сво­ем внеш­нем об­ли­ке, и, гля­дя на его не­мытое ли­цо, вскло­кочен­ные во­лосы и бо­роду, сва­ляв­шу­юся мед­вежью шку­ру, ед­ва ли мож­но бы­ло пред­ста­вить его в об­ра­зе же­ниха. А не­вес­та рас­ска­зыва­ла всем, ка­кой он, мол, хо­роший че­ловек, ее же­них, ведь у не­го та­кие доб­рые гла­за! Сес­тры же толь­ко по­теша­лись да из­де­вались над ней.

Нас­тал день свадь­бы. Ут­ром за­явил­ся в хи­жину к ландскнех­ту черт и го­ворит:

— Ну, что ж, по­ра те­бе по­казать­ся не­вес­те в дру­гом ви­де.

Он от­вел ландскнех­та к ручью, на­мыл, над­ра­ил его как сле­ду­ет, умас­тил вся­чес­ки­ми бла­гово­ни­ями, а по­том от­пра­вил в го­род, ве­лев ку­пить там но­вый кос­тюм, ка­рету, ло­шадей, да на­нять слуг, что­бы за­тем явить­ся во всей кра­се пе­ред не­вес­той и от­вести ее под ве­нец.

Таль­хам­мер сде­лал все так, как ве­лел ему черт. Мож­но се­бе пред­ста­вить, ка­кой пе­репо­лох слу­чил­ся, ког­да пе­ред до­мом не­вес­ты ос­та­нови­лась рос­кошная ка­рета и из нее вы­шел бла­город­но­го ви­да гос­по­дин в изыс­канных одеж­дах, в ко­тором не­воз­можно бы­ло уз­нать Мох­на­ча-Кос­ма­ча.

Не­вес­та бы­ла, ко­неч­но, на седь­мом не­бе от счастья, а обе ее сес­тры по­зеле­нели от злос­ти. Они прок­ли­нали все на све­те, по­тому что са­ми от­ка­зались от та­кой вы­год­ной пар­тии. Мрач­ные, хо­дили они из уг­ла в угол, не на­ходя се­бе мес­та, ни­чего не ели, не пи­ли, и в кон­це кон­цов от злос­ти и до­сады не вы­дер­жа­ли да на­ложи­ли на се­бя ру­ки. Так что черт все-та­ки ока­зал­ся не внак­ла­де.

Ге­орг Таль­хам­мер жил со сво­ею же­ною дол­го и счас­тли­во, и жи­ли они в до­ме на Лу­геке, ко­торый с тех пор на­зыва­ет­ся «Дом Чер­но­го Мед­ве­дя».

Случайные и неслучайные рекомендации: