Давным-давно, говорят, жили два брата, Джхорэ и Баджун. Баджун был старший, а Джхорэ — младший. В год, когда Баджуна женили, их родители умерли. Так что Баджуну пришлось и за плугом ходить и всякую другую работу делать.
Время шло, и случилось, что жена у Баджуна занемогла. День ей было чуть лучше, другой день похуже, только лихорадка не унималась, и она все больше слабела. Вот Баджун и говорит:
— Глянь-ка, Джхорэ, невестка у тебя совсем расхворалась, ей и сесть-то невмочь. А мне идти пахать надо. Придется тебе сегодня сготовить обед, пока я в поле буду. Человек с работы приходит голодный, где уж ему самому обед готовить. Вот я тебе и говорю: приготовь поесть к моему возвращению. Положи в горшок три чашки.
И вправду сказать, научил так Баджун младшего брата, положил соху на ярмо и пошел с волами в поле.
А Джхорэ развел огонь, налил воды в горшок и поставил греться. Дров он навалил столько, что в очаге костер запылал. Как вода закипела, он принялся искать чашки. Нашел наконец ту единственную, что у них в хозяйстве была. «Чудно что-то,— думает.— У нас всего одна чашка, а он велел три положить. Если я ее одну положу, он меня бранить станет. Надо пойти занять еще две у кого-нибудь».
Подумал он так, пошел к соседям, попросил еще две чашки и бросил все три в горшок. А сам все дров подбрасывает и в горшке мешает. Так и трудился до полудня. Тем временем Наджун кончил свой дневной урок в поле и пригнал волов с сохой. У двора он их распряг и поставил под навес. Тут и Джхорэ выходит из дому.
— Ну как дела, Джхорэ?— спрашивает старший.— Обед сготовил?
— Варится,— тот отвечает.
— Ладно,— говорит старший.— Видать, скоро будет готов. Поди брось-ка соломы волам. А невестка твоя как?
— Я ей поставил кровать на солнышке у дерева мунга,— ответил Джхорэ.
Старший брат пошел к жене.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спрашивает.— Скажи, где болит-то? Хворать в рабочую пору неладно; всем от этого неудобство — работа стоит. Вот и я не знаю, что делать: ты больная лежишь, а в доме рук не хватает. Поправляйся скорей.
— Нагнись и потри мне руки и ноги,— попросила жена.— Меня всю разломало.
Он начал растирать ей руки и ноги, а она просит:
— Возьми маленько масла. Мне больно, когда ты трешь сухими руками.
Джхорэ тем временем задал волам соломы и опять в дом — дров подбрасывать да огонь раздувать. Старший брат зашел масла взять и спрашивает:
— Как там у тебя? Скоро готово? Тот ни слова в ответ.
Старший ему:
— Дай-ка ложку. Я сам попробую, как получилось.
Взял он ложку, начал мешать и слышит — звякает что-то.
— Эй ты, что там гремит? — спрашивает.
Наклонил горшок, смотрит: там три чашки лежат. Как начал тут Баджун браниться:
— Зачем ты туда чашки-то бросил?! Дурак ты непроходимый, ума у тебя и на волос нету.
— Что ты, брат? — говорит Джхорэ.— Ты сам мне велел три чашки положить. Вот я и положил ровно три. Сам гляди — ни больше ни меньше.
Отругал его старший брат на чем свет стоит. Потом спрашивает:
— Ты что, не знаешь, что рис надо класть? Зачем чашки-то туда бросил?
А тот опять:
— Да ты сам, брат, велел мне три чашки положить. Про рис речи не было, это уж точно. Вот я чашки и положил.
Вынули они чашки, засыпали в горшок рису, и старший сказал: «Теперь за огнем присмотри». С этим тот справился. Как рис сварился, старший брат слил воду, ложкой рис разложил, и все поели.
После обеда старший говорит младшему:
— Сведи-ка волов попастись. Да не давай им ложиться. Будут лежать — не наедятся.
Джхорэ погнал быков, а старший брат достал масло и сделал растирание жене. Потом сам стал ужин готовить. На другой день он говорит младшему брату:
— Слушай, Джхорэ, иди-ка ты сегодня пахать. Возьми с собой топор. Если соха за корень зацепит, пускай его в дело. Ты даже обед сготовить не можешь: вчера вместо риса чашки в горшок положил. Вот я и говорю: сегодня запрягай волов и иди пахать.
Правду сказать, Джхорэ запряг волов и пошел в поле. И топор с собой взял. Начал пахать. А там вдруг соха зацепилась, вот он и принялся бить волов топором по ногам. Волам больно, они попятились — соха и освободилась. И так каждый раз: стоит сохе зацепиться — он волов топором. Оба и охромели.
В полдень он повесил соху на ярмо и погнал волов домой. Старший брат глядит на волов — оба хромают.
— Слушай, ты,— спрашивает,— что это они захромали?
— Я топор в дело пускал,— тот говорит.
— Ноги-то им зачем порубил?
— Ты, брат, сам мне велел: как зацепится, пускай топор в дело. Вот я так и делал — бил их топором.
Обругал его старший брат на чем свет стоит: — Нуи дурень же ты! Я тебе корни рубить велел, а ты волам ноги рубил. Такого дурака свет не видел. Как ты будешь жить с твоим-то умом?
Так он его выбранил, а потом говорит:
— Завтра, прежде чем уйти, я сам тебе отмерю риса, а ты только сготовь. Вскипяти воду, как в тот раз. Как закипит — сыпь туда рис. Потом пробуй на ощупь: станет рис мягкий — слей воду. Горшок с огня сними, а рис выложи на три тарелки. Запомни, что я тебе говорю, и не забудь. Нынче вечером я сам тебе покажу; может, научишься.
Вечером, как стали ужин готовить, он все ему показал и рассказал. С той поры младший брат стал готовить.
Прошло сколько-то дней, к старший брат говорит младшему:
— Слушай, Джхорэ, готовить ты научился, так смотри не забывай. Теперь я тебе еще вот что скажу. Сваришь рис, налей в горшок воды и поставь на огонь, а как станет тепленькой, вымой свою невестку.
Сказал он так, запряг волов и ушел. А Джхорэ сготовил обед, потом, как брат велел, поставил греться воду, да развел такой огонь, что она ключом закипела. Невестка его на кровати лежала. Джхорэ взял горшок и отнес его к кровати. Потом зачерпнул чашкой кипятку и давай лить на нее. Ее жжет, она просит:
— Не лей на меня! Не лей!
А он только смеется и знай себе льет.
Так вот он, правду сказать, и доконал ее, кипятком обли-ваючи. Видит, она уж не движется, перестал кипяток лить, растер ее хорошенько и завернул в чистое покрывало. Потом выложил рис на тарелку, подошел к ней и спрашивает:
— Невестушка, есть-то будешь?
Она мертвая — что она может сказать? Лежит, не говорит ничего. Ну а раз не говорит, он пошел и поел сам, а что на двоих осталось, прикрыл.
Скоро пришел старший брат.
— Ну как, ты ее вымыл?— спрашивает.
— Да,— говорит.— Я ее. вымыл и чистым покрывалом накрыл.
Старший брат отвел волов под навес и пошел к жене. Снял покрывало, глядит — она мертвая. «Ясное дело,— думает.— Он ее кипятком до смерти ошпарил». И заплакал. Потом как закричит:
— Ты зачем ее кипятком шпарил? Зачем убил? Сейчас я тебя прикончу! — И бросился за боевым топором.
Джхорэ пустился бежать. Старший брат схватил топор и за ним, не отстает ни на шаг. Наконец загнал его в лес и там потерял из виду. А Джхорэ в лесу повезло наткнуться на козий желудок. Он давай кричать:
— Куда ты, брат, подевался? Я мясо нашел.
А Баджун в ответ:
— Пока я тебя не убью, не успокоюсь.
Услыхал это Джхорэ, схватил козий желудок и снова бежать. А брат гнался за ним и гнался, пока не загнал в большое дупло. Тогда он срубил длинный кол и принялся пихать им в дупло и Колоть Джхорэ. А у того в руках был козий желудок. Стало ему невмоготу от тычков, он разжал руки, и желудок шлеп на землю.
Баджун увидел и говорит:
— Наконец-то я его прикончил. Я его, черт возьми, так обработал колом, что у него желудок наружу вЫлез. Неужто же он не помер? Помер, конечно, негодник.
На том он его и оставил, а сам вернулся домой, задал волам соломы и пошел звать народ на похороны. Отнесли его жену на костер, тело сожгли, кости собрали и разошлись по домам.
Через несколько дней, говорят, Баджун решил помянуть обоих покойников. В этот день, говорят, он вымел пол в доме и обмазал его свежим коровьим навозом, а вечером заколол козу и зарезал петуха во имя умерших. Ну а Джхорэ в тот самый день, рассказывают, вернулся домой, забрался наверх под крышу, сел на балку и принялся смотреть, что делает брат.
Баджун опалил козу и петуха, нарубил мясо и стал готовить рис и подливу. Приготовил он целую корзинку рису и целый горшок острой мясной подливы, а головы сварил в горшке вместе с рисом. Потом начал предлагать покойникам рис с мясом.
— Ты, что из моего дома,— говорил он,—-тебе для очищения даю я это. Подаю тебе этот никудышный рис, эту никудышную еду. Пусть бы она тебе понравилась, пусть бы пришлась по вкусу.
С такими словами он горстями рассыпал по полу рис.
Кончил с женой, перешел к Джхорэ. Только стал говорить: «Вот, Джхорэ, мой младший брат, я даю тебе для очищения, я подаю…» — Джхорэ как закричит:
— Так давай сюда! Раз ты мне это даешь, я не откажусь. «Чудно,— думает Баджун.— Бонги у меня заговорили, что ли? Черт возьми, пойду-ка я спрошу у людей, говорят бонги или нет». Подумал он так и пошел на улицу людей поспрошать.
— Скажите мне,— спрашивает,— бонги у вас говорят или нет? Мои бонги, пропасть мне, заговорили.
А все отвечают:
— Наши бонги не говорят.
Пока Баджун ходил да расспрашивал, Джхорэ схватил корзинку с рисом и горшок с мясом, поставил на голову и пошел. Отошел подальше и принялся за еду. Как наелся досыта, начал кричать:
— Эй, путники! Эй, жители лесные! Кто хочет рису из корзинки и мяса из горшка?
Так он кричал опять и опять. А тем временем мимо шли воры. Услышали, как он кричит, подошли и спрашивают:
— Зачем ты кричишь?
— Я кричу, чтоб те, кто хочет есть, шли сюда. Возьмите меня с собой, я вас накормлю.
— Ладно,— говорят.— Пойдем с нами.
Вот он дал им поесть и пошел с ними на кражу.
Пробили они дыру в стене богатого дома и забрались внутрь. Воры пошли искать медных тарелок да чашек и риса, а Джхорэ шарил в потемках да и наткнулся на барабан. Как начнет по нему колотить! Все в доме всполошились и прогнали их прочь.
Отошли воры подальше и давай его ругать.
— Вот дурак, вот мошенник,— говорят.— Это из-за него нас оттуда выперли. Больше этого дурака и мошенника с собой не возьмем.
— Ну тогда,— говорит Джхорэ,— отдавайте мою корзинку, полную риса, отдавайте мой горшок, полный мяса.
— Ладно уж,— отвечают те,— возьмем тебя.
Забрались они в хижину, где жил дом. Пока воры искали чего-нибудь съестного, Джхорэ нашел большой барабан и принялся в него колотить. Ну и отсюда воров погнали. Те снова начали его честить:
— Вот дурак, вот мошенник! Это из-за него нас поперли. Больше этого дурака и мошенника с собой не возьмем.
— Ну тогда,— говорит он,— отдавайте мою корзинку, полную риса, и мой горшок, полный мяса.
— Ладно,— говорят,— тогда возьмем тебя.
В этот раз они забрались в дом к богатому индуисту — у него в коровнике полно было коров, а в конюшне лошадок7.
— Возьмем лошадей,— говорят.— Мы на них сядем и быстро уедем.
Решили так и вправду полезли через заднюю стену в конюшню. А там в сторонке тигр притаился — ждал, как бы лошадку уволочь. Так вот, воры повыбрали лучших лошадок, а Джхорэ, так говорят, взнуздал тигра. Воры друг дружку спрашивают:
— Ну как ты? Нашел себе?
— Нашел,— все отвечают.
— Ну пошли,— говорят.— Выводи и поехали.
Тогда, правду сказать, вывели они лошадей, вскочили на них — и в галоп. А Джхорэ тоже взобрался на лошадь, вернее, на то, что он думал — лошадь. Как пустил своего «коня» в галоп, тот и понес его прямо в лес.
— Знай дорогу, эй ты, индусская лошадь! — орет Джхорэ.— Знай дорогу, индусская лошадь!
А тот несет его прямо в лес, в колючие заросли. Там его и прикончил.
Тут и сказке конец.
