Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Царь удав

Дав­ным-дав­но ле­жали в го­рах Чан­бай­шань веч­ные сне­га да лес глу­хой, дре­мучий рос, ку­да сол­нышко не заг­ля­дыва­ло. Во­дились в том ле­су вол­ки, злые га­ды и ядо­витые тиг­ры да бар­сы, че­лове­чес­кая но­га там и не сту­пала.

Жил в то вре­мя юно­ша по проз­ва­нию Лю Юн-цзюнь — Лю Веч­но Прек­расный. Жил у са­мого под­ножья гор, и все в ро­ду у не­го про­мыш­ля­ли охо­той. Дед был от­менным стрел­ком. Свое ис­кусс­тво он пе­редал от­цу, отец — сы­ну. День и ночь тре­ниро­вал­ся юно­ша, и, ког­да ему сем­надцать год­ков сров­ня­лось, мог уп­равлять­ся с тя­желен­ным лу­ком в трис­та цзи­ней ве­сом.

Каж­дый день от­прав­лялся юно­ша на охо­ту, вер­хом на ко­не мчал­ся по за­рос­лям у под­ножья го­ры, но ни ра­зу не за­ходил в глу­хой, дре­мучий лес, ко­торый рос на­вер­ху. Был юно­ша силь­ным, лов­ким и сме­лым, ни­чего не бо­ял­ся. А в го­ры не хо­дил, чтоб не ос­лу­шать­ся ма­тери, не огор­чить ее, не рас­сердить.

Вся­кий раз, ког­да он со­бирал­ся на охо­ту, брал в ру­ки свой ту­гой лук, на­пол­нял кол­чан ос­тры­ми стре­лами и вска­кивал на ко­ня, мать вы­ходи­ла из до­му, бра­ла ко­ня за уз­дечку и го­вори­ла:

— Один ты у ме­ня, сы­нок! За­пом­ни креп­ко-нак­репко, что я те­бе ска­жу: мо­жешь охо­тить­ся у под­ножья, а вглубь не за­ходи. Так дед от­цу тво­ему на­казал, а отец те­бе за­вещал.

Отъ­едет юно­ша да­леко от до­ма, обер­нется, а мать все у во­рот сто­ит, вслед ему с тре­вогой смот­рит.

По­рой Лю Юн-цзю­ню ка­залось, что мать че­рес­чур трус­ли­вая да роб­кая, он про­бовал пе­речить, но она так горь­ко, так жа­лос­тли­во пла­кала, так креп­ко дер­жа­ла уз­дечку, что юно­ше при­ходи­лось два, а то и три ра­за про­сить про­щения, да­вать обе­щание не хо­дить в го­ры, толь­ко тог­да мать от­пуска­ла его. Лю Юн-цзюнь был поч­ти­тель­ным сы­ном, не хо­тел расс­тра­ивать мать и ни­ког­да не за­ходил в го­ры. Но шло вре­мя, с каж­дым го­дом юно­ша ста­новил­ся все бо­лее ис­кусным охот­ни­ком. Нас­ку­чило ему охо­тить­ся у под­ножья го­ры, и стал он час­тень­ко по­думы­вать о том, как бы даль­ше пой­ти. Вот и двад­цать ему сров­ня­лось, еще креп­че он стал. Не стер­пел как-то и спра­шива­ет мать:

— Ска­жи, от­че­го не пус­ка­ешь ты ме­ня в го­ры? Мо­жет ду­ма­ешь, пло­хой я стре­лок, бо­ишь­ся, что тигр ме­ня съ­ест? Но ведь не один де­сяток тиг­ров у ме­ня на сче­ту!

Вздох­ну­ла тут мать и от­ве­ча­ет:

— Вы­рос ты, сы­нок, боль­шим стал, так что рас­ска­жу я те­бе всю прав­ду. Зна­ешь, как умер­ли твои дед и отец?

По­дивил­ся юно­ша, спра­шива­ет:

— Раз­ве не бо­лез­ни их из­ве­ли?

От­ве­ча­ет мать:

— Не зна­ешь ты, сы­нок, что их обо­их ог­ромные уда­вы из­ве­ли. Пос­ле смер­ти отец весь вспух и по­чер­нел — это от зме­ино­го яда.

Ска­зала это мать, сле­зы вы­тер­ла и опять го­ворит:

— В го­рах Чан­бай­шань од­ни уда­вы жи­вут, вот и бо­ят­ся лю­ди в го­ры хо­дить. По­наде­ял­ся твой дед на свое охот­ничье уменье, впя­тером с брать­ями в го­ры при­шел, здесь и осе­ли. День за днем ве­ли они с уда­вами вой­ну, уж и не знаю, сколь­ких из лу­ков зас­тре­лили, да еще мно­го ос­та­лось. Час­то по но­чам на­пада­ли на них змеи, чет­ве­рых брать­ев сгу­били, один дед твой жив ос­тался. По­уби­вал он всех зме­ев ок­рест го­ры, для охо­ты эти мес­та рас­чистил, пос­ле дом пос­та­вил. Те­перь жи­вут в го­рах еще два уда­ва — царь да ца­рица, тол­щи­ной каж­дый с доб­рый гли­няный чан бу­дет, а дли­ной в нес­коль­ко де­сят­ков чжа­нов. Ус­лы­хали они, что дед твой всех их сы­новей да вну­ков по­уби­вал, с гор спус­ти­лись де­ду мстить. Как-то раз дед под го­рой охо­тил­ся, вдруг ви­дит: со ста­рой сос­ны двое спрыг­ну­ли — муж­чи­на и жен­щи­на, в чер­ное оде­ты, шап­ки то­же чер­ные, са­ми тон­кие да вы­сокие. Схва­тили они ко­ня за уз­дечку и го­ворят де­ду:

«Эй, Лю, не уй­дешь ты от нас! Вра­ги мы твои на ве­ки веч­ные!»

Это и бы­ли царь да ца­рица зме­иные. Ска­зали, что хо­тят с де­дом не на жизнь, на смерть драть­ся, си­лами по­мерить­ся. Че­рез три дня уго­вори­лись с ним на осы­пи крас­ных кам­ней встре­тить­ся. В оз­на­чен­ный день дед взял лук, по­весил за спи­ну ме­шочек с едой, сел на ко­ня, в го­ры от­пра­вил­ся. А че­рез три дня конь его на се­бе до­мой при­вез. Чер­ный весь, ли­цо вспух­шее. Внес­ла его твоя ба­буш­ка в дом, ви­дит — гу­бы у не­го дро­жат.

Ока­зыва­ет­ся, как у­ехал он из до­му, толь­ко на дру­гой день ту осыпь крас­ных кам­ней отыс­кал. На са­мом вер­ху там но­ра зме­иная, в но­ре коль­цом свер­ну­лись оба змея, ле­жат, бес­ценное сок­ро­вище сте­регут, два жэнь­шэ­невых кор­ня, де­сять ты­сяч лет тем кор­ням. Кто зме­ев убь­ет, три сок­ро­вища до­будет: два жэнь­шэ­невых кор­ня да гла­за зме­иные — они в жем­чу­жины, све­тящи­еся в но­чи, прев­ра­ща­ют­ся. Им то­же це­ны нет.

Уви­дали ца­ри зме­иные де­да, быс­трее вет­ра пом­ча­лись, на не­го ки­нулись. Ра­зину­ли пас­ти ог­ромные, крас­ные, ну, пря­мо та­зы с кровью, дух ядо­витый вы­пус­ти­ли, на де­сять чжа­нов ок­рест мог тот дух че­лове­ка сгу­бить. Выс­тре­лил дед, стре­лу вы­пус­тил мет­кую, силь­ную, уго­дила она ца­рю зме­ино­му пря­мехонь­ко в го­лову. Сва­лил­ся он у ниж­не­го края осы­пи, из глаз ис­чез. На­тянул дед лук, быс­тро, ну, пря­мо как огонь бе­жит, вто­рую стре­лу хо­тел пус­тить. Мед­ленно сказ­ка ска­зыва­ет­ся, да быс­тро де­ло де­ла­ет­ся. Толь­ко под­пол­зла к не­му зме­иная ца­рица, ядом сво­им на не­го брыз­ну­ла. Упал дед на ко­ня, пом­чался конь к до­му. Да­леко от­бе­жал, тут слы­шит дед — рас­сме­ял­ся кто-то зло и го­ворит:

«В этот раз уда­лось тра­ву вы­полоть, кор­ни вы­дер­нуть. Те­перь го­ра Чан­бай­шань на­веки на­ша. Не пос­ме­ет боль­ше здесь че­ловек по­явить­ся».

Ог­ля­нул­ся дед, ви­дит — ле­жат два уда­ва на крас­ной осы­пи, го­ловы вверх под­ня­ли, язы­ки вы­суну­ли — ра­ду­ют­ся. Ока­зыва­ет­ся, царь их­ний, в ко­торо­го стре­ла по­пала, жи­вехо­нек. Брыз­ну­ла на не­го ца­рица во­дой из род­ни­ка, ко­торый под го­рой бь­ет, ожил змей. Во­да из то­го род­ни­ка мер­твых мог­ла ожив­лять. Дед твой вско­рос­ти по­мер, ведь на ко­го яд ца­ря-уда­ва по­падет, тот уж не жи­лец. Пе­ред смертью дед ска­зал тво­ей ба­буш­ке:

«Вы­рас­тет сын, пусть за ме­ня отом­стит. Толь­ко пом­ни: дол­жен он хо­рошень­ко учить­ся, не от­пускай его в го­ры, по­ка не на­учит­ся из од­но­го лу­ка ра­зом две стре­лы вы­пус­кать да сто из ста вы­бивать. А так пой­дет, нап­расно се­бя сгу­бит. Креп­ко-нак­репко за­пом­ни мои сло­ва».

Ког­да дед умер, от­цу тво­ему две­над­цать сров­ня­лось. Ба­буш­ка спер­ва ни­чего ему не рас­ска­зыва­ла, толь­ко, ког­да ему во­сем­надцать ми­нуло, всю прав­ду от­кры­ла. Хо­тел отец сра­зу в го­ры по­дать­ся, мстить, да не умел ра­зом две стре­лы из лу­ка вы­пус­кать, и стал он с той по­ры каж­дый день с лу­ком и стре­лами уп­ражнять­ся. Те­бе уж две­над­цать ми­нуло, ему трид­цать, а все не мог он дву­мя стре­лами выс­тре­лить.

Го­ворит как-то отец:

«До са­мой смер­ти не на­учусь я две стре­лы ра­зом вы­пус­кать, а отом­стить дол­жен. Пой­ду я в го­ры, ко­ли не во­рочусь, в пас­ти уда­ва по­гиб­ну. Сы­на бе­реги, пусть, ког­да вы­рас­тет, за ме­ня отом­стит».

По­весил отец лук за спи­ну, в кол­чан стрел по­наты­кал, еды взял, сел на ко­ня и в го­ры от­пра­вил­ся. На тре­тий день конь тво­его от­ца до­мой на спи­не при­нес. Чер­ный весь, ли­цо опух­шее, сгу­бил от­ца ду­хом ядо­витым зме­иный царь.

При­ехал отец в го­ры, вда­леке крас­ную ка­мен­ную осыпь уви­дел, на осы­пи два ог­ромных уда­ва в коль­цо свер­ну­лись. Днем отец в тра­ве схо­ронил­ся, тай­ком за уда­вами пог­ля­дывал. А как ночь приш­ла, за­горе­лись зме­иные гла­за яр­ким све­том — ну, пря­мо че­тыре ог­ромных фо­наря, осыпь ос­ве­тили, вид­но вок­руг, слов­но бе­лым днем. Ни­как не по­дой­дешь к уда­вам. Толь­ко рас­све­ло, за­хоте­ли уда­вы есть, пас­ти ра­зину­ли, всех зве­рей на нес­коль­ко ли ок­рест заг­ла­тывать ста­ли, да­же тиг­ров и ка­банов. А ког­да сол­нце вы­соко под­ня­лось, при­томи­лись царь с ца­рицей, гла­за зак­ры­ли, зад­ре­мали. Всем сер­дцем хо­тел твой отец отом­стить, храб­ро впе­ред по­полз. Так на­до же бы­ло, чтоб в это са­мое вре­мя конь его, ко­торый всю ночь при­вязан­ный к де­реву сто­ял, с го­лоду зар­жал гром­ко. Ви­дят уда­вы — че­ловек в го­ры при­шел месть со­вер­шить. Вы­пучи­ли гла­за, пас­ти ог­ромные ра­зину­ли, зме­иный царь впе­реди, на от­ца ки­нулись. Вы­пус­тил отец од­ну стре­лу — сва­лил­ся царь. Толь­ко сно­ва соб­рался лук на­тянуть, вто­рую стре­лу пус­тить, слы­шит — за­шипе­ло что-то. В тот же миг отец в воз­ду­хе очу­тил­ся, пос­ле буд­то в чер­ный ме­шок про­валил­ся. Сра­зу по­нял, что в брю­хо ца­ря-уда­ва по­пал. Вых­ва­тил он нож из-за по­яса. Уда­рил три ра­за, а мо­жет, пять, ды­ру в зме­ином брю­хе сде­лал, быс­тро на ко­ня вско­чил, пом­чался до­мой. Вдруг слы­шит — царь-удав за спи­ной у не­го го­ворит:

«А го­ра Чан­бай­шань как бы­ла на­ша, так и ос­та­лась».

Вско­рос­ти отец твой умер. Те­бе тог­да две­над­цать год­ков бы­ло. Пе­ред смертью на­казал:

«Убить на­доб­но ца­ря-уда­ва, а то не бу­дет вам житья от не­го. Ве­ли сы­ну отом­стить за ме­ня, ког­да вы­рас­тет».

Опом­нить­ся не ус­пе­ли, умер отец, мно­го с той по­ры лет прош­ло, рас­ти­ла я те­бя, а са­ма сле­зы да пот при­гор­шня­ми ме­рила. Так не­уж­то до­пущу, чтоб царь-удав сгу­бил те­бя по­нап­расну?

Выс­лу­шал Лю Юн-цзюнь эту пе­чаль­ную ис­то­рию, по­нял, по­чему его мать в го­ры не от­пуска­ет. Толь­ко не ис­пу­гал­ся юно­ша, на­обо­рот, ре­шил во что бы то ни ста­ло в го­ры пой­ти, отом­стить уда­вам. Во­ротит­ся с охо­ты, по­обе­да­ет, воз­ле до­ма тре­ниру­ет­ся: лук на­тяги­ва­ет, стре­ля­ет. Тол­стая вы­сокая бе­реза ему вмес­то ми­шени. Стал он спер­ва учить­ся стре­лами листья нас­квозь про­бивать, по­том при­нял­ся их с де­рева сби­вать. Нес­коль­ких ме­сяцев не прош­ло, а бе­реза го­лая сто­ит, ни лис­точка на ней не ос­та­лось.

Пос­ле стал юно­ша с но­жом тре­ниро­вать­ся. Лес сос­но­вый пе­ред до­мом ему вмес­то рис­та­лища. Вы­учил­ся юно­ша од­ним уда­ром но­жа сос­ны тол­щи­ной с ру­ку ру­бить. Пос­ле сно­ровил с од­но­го взма­ха сос­ны с чаш­ку тол­щи­ной ва­лить. А уж на­пос­ле­док мог де­рево в об­хват тол­щи­ной враз снес­ти. Пос­ле стал он учить­ся пры­гать да бе­гать. По­нача­лу мог одо­леть с раз­бе­гу толь­ко не­боль­шой холм да че­рез уз­кую ре­чуш­ку пе­реп­рыгнуть. По­том на вы­сокую го­ру лег­ко взбе­гал, ши­рокую ре­ку од­ним ма­хом пе­реп­ры­гивал. Все­му вы­учил­ся, а вот две стре­лы враз вы­пус­тить не мо­жет.

Опе­чалил­ся юно­ша. Ви­дит мать — сын грус­тный хо­дит, спра­шива­ет:

— Что, сы­нок, за­печа­лил­ся?

От­ве­ча­ет Лю Юн-цзюнь:

— Ни­как не вы­учусь ра­зом две стре­лы пус­кать, как же смо­гу я в го­ры пой­ти за де­да и от­ца отом­стить?

Про­вела мать лас­ко­во ру­кой по его во­лосам, уте­шать ста­ла:

— Не тре­вожь­ся, маль­чик! Прав­ду го­ворит ста­рая пос­ло­вица: на ог­не и сви­ная го­лова раз­ва­рит­ся. Ста­рань­ем да тер­пень­ем лю­бое де­ло сла­дишь. Не хва­тило у тво­его от­ца тер­пенья, вот он и по­гиб. Пусть это пос­лу­жит те­бе уро­ком.

Опус­тил Лю Юн-цзюнь низ­ко го­лову — пра­ва мать, ни­чего не ска­жешь. А мать и го­ворит:

— Учись, сы­нок, по­ка не прев­зо­шел от­ца и де­да в сно­ров­ке во­ен­ной да в уменье. Учись — все­го дос­тигнешь. Упорс­твом лю­бое де­ло одо­ле­ешь!

Выс­лу­шал юно­ша мать, и ре­шимость его во сто крат боль­ше ста­ла.

Схва­тил он лук со сте­ны, из до­му вы­шел, еще усер­дней стал учить­ся.

Вес­на осень сме­ня­ет, ут­ро — ве­чер, а юно­ша все стре­ля­ет, все тре­ниру­ет­ся. Ог­ля­нуть­ся не ус­пел — три го­да прош­ло. День ото дня его стре­лы все точ­нее по це­ли бь­ют. Вы­учил­ся на­конец две стре­лы ра­зом пус­кать — два лис­та с де­рева сби­вать. Ра­ду­ет­ся, чу­ет: бли­зок день мес­ти. Но кра­соты, как го­ворит­ся, без изъ­яна не бы­ва­ет. Стре­ля­ет он, стре­ля­ет, да не всег­да в цель по­пада­ет, из де­сяти во­семь, ну са­мое боль­шее де­вять вы­бива­ет. Толь­ко мно­го у юно­ши тер­пенья: учит­ся он, учит­ся, а мать, гля­дя не­го, ра­ду­ет­ся и го­ворит:

— Те­бе и впрямь ни­чего для ма­тери не жал­ко: ни кро­ви, ни сер­дца.

От­ве­ча­ет юно­ша:

— Не тре­вожь­ся, ма­туш­ка! Сколь­ко на­до, столь­ко и бу­ду учить­ся, ни за что не бро­шу!

И вот од­нажды уп­ражнял­ся юно­ша до по­луно­чи, при­томил­ся, на зем­лю сва­лил­ся, ус­нул. Вдруг слы­шит — кли­чет его кто-то по име­ни:

— Юн-цзюнь, Юн-цзюнь, прос­нись же ско­рей!

Сел юно­ша, гла­за про­тер, смот­рит: ста­рик пе­ред ним весь бе­лый, а ли­цо зе­леное. Сто­ит ста­рик и го­ворит ти­хонь­ко:

— Прос­нись, бед­ный сы­нок, не спи, доб­рый сы­нок! Го­ра Чан­бай­шань тво­ей бу­дет!

Спра­шива­ет юно­ша:

— А ты кто, де­душ­ка?

От­ве­ча­ет ста­рик:

— Не­уж­то не приз­нал? Бе­реза я бе­лая, та са­мая, что воз­ле тво­его до­ма сто­ит. Ска­жи, чем те­бе по­мочь?

От­ве­ча­ет юно­ша:

— Дол­жен я, де­душ­ка, двух уда­вов убить: ца­ря и ца­рицу. Мо­жет, по­сове­ту­ешь, как луч­ше это сде­лать?

За­кивал ста­рик го­ловой и от­ве­ча­ет:

— Чем мо­гу — по­могу. Толь­ко сме­ло впе­ред иди!

Ска­зал так ста­рик и ис­чез. По­дивил­ся юно­ша, но тут его опять сон смо­рил. Прос­нулся, смот­рит: ста­руха пе­ред ним — ли­цо чер­ное, рот клю­во­ос­трый.

Спра­шива­ет юно­ша:

— А ты кто, ба­буш­ка?

— Не­уж­то не приз­нал? Во­рона я чер­ная, та, что на ста­рой сос­не гнез­дится, ста­рая ва­ша со­сед­ка. Ска­жи, чем те­бе по­мочь?

От­ве­ча­ет юно­ша:

— Ба­буш­ка-во­рона! Дол­жен я двух уда­вов убить, ца­ря и ца­рицу. По­сове­туй, как это луч­ше сде­лать?

За­кива­ла ста­рая го­ловой и от­ве­ча­ет:

— Храб­рый юно­ша, чем мо­гу — по­могу. Толь­ко сме­ло иди впе­ред, ни о чем не тре­вожь­ся!

Ска­зала так ста­руха и ис­чезла. А Лю Юн-цзю­ня опять сон смо­рил. Прос­нулся он в тре­тий раз, смот­рит: па­рень пе­ред ним, зе­леный весь, длин­ный да тон­кий. Го­ворит па­рень:

— Не­уж­то не приз­нал ме­ня? Я — ло­за ты­сяче­лет­няя, та, что на се­вер­ной го­ре рас­тет. Убь­ешь уда­вов — доб­рое де­ло сде­ла­ешь. Кто в го­рах жи­вет, все ра­ды бу­дут, а я чем мо­гу — по­могу. Толь­ко сме­ло впе­ред иди! Неп­ре­мен­но по­бедишь!

Ска­зал так па­рень и ис­чез.

Толь­ко хо­тел Юн-цзюнь опять гла­за зак­рыть, вдруг слы­шит — ос­ла кто-то по­гоня­ет:

— А ну по­шел, по­шел!

Пог­ля­дел юно­ша, а это маль­чон­ка год­ков эдак че­тырех, а мо­жет, пя­ти на ос­ли­ке едет. Бе­лый та­кой да тол­стый, в ру­ках крас­ный ме­шочек дер­жит. Бро­ви враз­лет, гла­за ве­селые, Лю Юн-цзю­ню ру­кой ма­шет и го­ворит при­вет­ли­во:

— Стар­ший брат, здравс­твуй! Стар­ший брат, здравс­твуй!

Пос­ле стук­нул ос­ла но­гами по за­ду. Пом­чался осел впе­ред, по­летел. Бе­жит и кри­чит: «Э, э!» Под­бе­жал к Лю Юн-цзю­ню, ос­та­новил­ся. Под­нялся юно­ша, ле­гонь­ко дву­мя ру­ками взял маль­чи­ка, с ос­ла снял и спра­шива­ет:

— Ты кто, бра­тец?

От­ве­ча­ет маль­чик:

— Я — сок­ро­вище, в го­рах спря­тан­ное.

Спра­шива­ет юно­ша:

— Что за сок­ро­вище та­кое?

От­ве­ча­ет маль­чик:

— Я — ко­рень жэнь­шэ­ня. Де­сять ты­сяч лет мне. А сте­регут ме­ня ца­ри-уда­вы с крас­ной осы­пи. Выз­во­ли ме­ня ско­рее, доб­рый юно­ша!

Го­ворит юно­ша:

— Не тре­вожь­ся, бра­тец! По­тер­пи ма­лость! Дол­жен я тех уда­вов убить.

Спра­шива­ет маль­чик:

— А зна­ешь, как они сви­репы? За день два де­сят­ка ка­банов да де­сяток тиг­ров прог­ло­тят, сай­га­ками да оле­нями за­едят. Гла­за вы­пучат — каж­дый боль­ше блю­да бу­дет, язык вы­сунут — он длин­нее це­лой шту­ки хол­ста. Как же ты один их одо­ле­ешь?

За­печа­лил­ся тут юно­ша и спра­шива­ет:

— Что же мне де­лать, бра­тец, по­сове­туй!

От­ве­ча­ет маль­чик:

— Не бой­ся, стар­ший брат, не пе­чаль­ся! Знаю я спо­соб, как ца­рей-уда­вов убить!

Зах­ло­пал маль­чик в ла­доши и за­пел:

Чтоб убить ца­рей-уда­вов,

На­до праз­дни­ка дож­дать­ся.

А дож­дешь­ся — ров­но в пол­день

Ядом стре­лы на­пои!

Спел маль­чик пе­сен­ку, пох­ло­пал се­бя по жи­воту и вмес­те с ос­ли­ком про­пал из глаз.

Опом­нился тут Лю Юн-цзюнь, пос­креб в за­тыл­ке, смот­рит: По­ляр­ная звез­да в не­бе яр­ко блес­тит, зна­чит, вре­мя за пол­ночь. По­бежал ско­рее до­мой.

С той по­ры твер­до по­верил юно­ша, что одо­ле­ет ца­рей-уда­вов. Еще усер­днее стал тре­ниро­вать­ся, вско­рос­ти мог дву­мя стре­лами ра­зом сто из ста вы­бивать.

Идет вре­мя, уже не­дол­го до Праз­дни­ка дра­кона. Тре­вожат­ся ца­ри-уда­вы: не од­ну ты­сячу лет ле­жат они на крас­ной осы­пи, в коль­цо свер­нувшись, а тут вдруг ли­сица им до­ложи­ла: вы­учил­ся Лю Юн-цзюнь стре­лять, ис­куснее не­куда, ско­ро в го­ры явит­ся мстить вам. А уда­вы в че­тыре гла­за ста­рый жэнь­шэнь бе­регут, как бы кто из лю­дей его не по­хитил.

Ус­лы­хали ца­ри-уда­вы, что ска­зала ли­сица, разъ­яри­лись, ста­ли изо ртов чер­ный дым вы­пус­кать, всю го­ру ды­мом ук­ры­ли, ну пря­мо кол­пак на нее на­дели — ни­чего не раз­гля­дишь. Пос­ле ста­ли уда­вы огонь из пас­ти из­ры­гать, чтоб все дот­ла сжечь, что на го­ре есть. За­печа­лились тут ста­рые де­ревья, бо­ят­ся, как бы де­ти их и вну­ки в страш­ном ог­не не сго­рели. Вол­ки, га­ды, тиг­ры да бар­сы в но­ры со стра­ху поп­ря­тались. Яс­тре­бы, и те не ле­та­ют над крас­ной осыпью, не хо­тят в ядо­витой пас­ти уме­реть.

Злобс­тву­ет царь-удав, раз­ное вол­шебс­тво в ход пус­ка­ет. Ве­тер бе­шеный нас­лал, гром гро­мыха­ет, мол­нии свер­ка­ют, то­го и гля­ди не­бо об­ру­шит­ся, зем­ля рас­ко­лет­ся. Ма­ло ему, так от­ра­вил еще ядом все гор­ные ре­ки — кто во­ды напь­ет­ся, вмиг ум­рет.

Не ис­пу­гал­ся Лю Юн-цзюнь. Как ни от­го­вари­вала его мать, как ни удер­жи­вала — все нап­расно. В пер­вый день пя­той лу­ны по­весил на спи­ну ко­том­ку с едой, вско­чил на ко­ня, в го­ры по­ехал. Едет, едет, при­томил­ся, есть за­хотел, да и конь го­лод­ный, ид­ти не мо­жет. Слез юно­ша с ко­ня, ре­чуш­ку отыс­кал, во­ды при­гор­шню за­чер­пнул, хо­тел на­пить­ся, вдруг слы­шит — во­рона кри­чит:

— Кар-кар! В во­де яд, не пей!

Вып­леснул юно­ша пос­ко­рей во­ду, а во рту су­хо, аж го­рит. Вдруг от­ку­да ни возь­мись ля­гуш­ка:

— Ква-ква, ква-ква! Бе­ги до ка­мен­ной пли­ты, ко­ли на­пить­ся хо­чешь, во­да там чис­тая, во­да там вкус­ная!

Ска­чет ля­гуш­ка впе­реди, Юн-цзюнь сле­дом за ней бе­жит. Приш­ли они вско­рос­ти к боль­шо­му плос­ко­му кам­ню. Юно­ша се­бя от жаж­ды не пом­нит, быс­тро ка­мень в сто­рону сдви­нул, а от­ту­да чис­тая род­ни­ковая во­да бь­ет. За­чер­пнул юно­ша при­гор­шню, на­пил­ся, буд­то за­ново на свет на­родил­ся. Си­лы в нем при­бави­лось, по­ел он, ко­ня на­кор­мил да на­по­ил, пе­редох­нул ма­лость.

Тут тем­неть ста­ло. Хо­тел бы­ло Лю Юн-цзюнь мес­то се­бе для ноч­ле­га отыс­кать, вдруг смот­рит: пе­щера ка­мен­ная, в пе­щере кро­вать, из ве­ток пле­тен­ная. Об­ра­довал­ся юно­ша, во­шел, а птич­ка ма­лая бан­чуй­няо кри­чит с де­рева, над­ры­ва­ет­ся:

— Цюй бу дэ, цюй бу дэ, не хо­ди, не хо­ди! Там гнез­до зме­иное.

Выс­ко­чил юно­ша из пе­щеры, смот­рит: кро­вать пле­теная вся рас­сы­палась, крас­ные язы­ки из нее по­высо­выва­лись. Да как мно­го! Ока­зыва­ет­ся, кро­вать не из ве­ток — из змей спле­тена бы­ла. Жда­ли они, по­ка юно­ша ля­жет, чтоб до смер­ти его из­жа­лить, да спас­ла его пта­ха ма­лая бан­чуй­няо. Вско­чил Юн-цзюнь на ко­ня, дру­гое мес­то для ноч­ле­га ис­кать от­пра­вил­ся.

Едет, едет, смот­рит — ствол ста­рого де­рева впе­реди. Ди­ковин­ным он юно­ше по­казал­ся. Го­лый-пре­голый, ни ве­точ­ки на нем, ни лис­ти­ка, а где ствол над­вое де­лит­ся — дос­ка по­перек ле­жит. Вот бы, ду­ма­ет юно­ша, на нее улечь­ся спать, ку­да как спо­кой­но. Толь­ко хо­тел он ко­ня при­вязать, на­верх за­лезть, вдруг слы­шит — со­рока стре­кочет:

— Чак-чак-чак, на­верх не лезь! Чак-чак-чак! В ста­ром де­реве ждет смерть! Чак-чак-чак!

Смек­нул тут Лю Юн-цзюнь, в чем де­ло. Быс­тро от де­рева от­бе­жал. За­кача­лось вдруг де­рево, вмес­те с дос­кой ис­чезло, ока­залось — не де­рево это вов­се, а удав. Ствол — его те­ло, раз­вилка на ство­ле — пасть ра­зину­тая, дос­ка на раз­вилке — язык ог­ромный. Улег­ся бы юно­ша спать на дос­ку, прос­ко­чил бы пря­мо уда­ву в пасть.

По­думать и то страш­но! Хлес­тнул Лю Юн-цзюнь ко­ня, прочь пом­чался, удав — за ним. На­тянул юно­ша те­тиву. стре­лу пус­тил, нас­мерть по­разил уда­ва. Ко­лотит­ся у юно­ши сер­дце, сра­зу смек­нул, что это царь зме­иный уда­ва на не­го нас­лал. Убил юно­ша уда­ва, впе­ред ска­чет, не обер­нется — мес­то для ноч­ле­га ищет. Смот­рит: дом впе­реди, во­рота ши­роко рас­пахну­ты, в до­ме тем­ным-тем­но. У две­рей с каж­дой сто­роны по окош­ку, в окош­ках фо­нари яр­ко-крас­ные. Ду­ма­ет юно­ша: от­ку­да в этих го­рах глу­хих до­му взять­ся, ко­ли че­лове­чес­кая но­га здесь ни­ког­да не сту­пала? Опять не­бось царь Зме­иный ло­вуш­ку при­гото­вил. Хлес­тнул ко­ня, прочь пос­ка­кал.

Уж до то­го на­ез­дился Лю Юн-цзюнь, что и сам он и конь то­го и гля­ди от ус­та­лос­ти сва­лят­ся, а так и не на­шел, где бы пе­рено­чевать мож­но бы­ло. Заг­рустил юно­ша, вдруг от­ку­да ни возь­мись оле­ненок встал пе­ред ко­нем, шею вы­тянул, уши на­вос­трил, ве­селый та­кой, как зак­ри­чит:

— Цю-цю-цю, цю-цю-цю! Не пе­чаль­ся, есть ноч­лег, цю-цю-цю, есть ноч­лег!

Бе­жит оле­ненок впе­реди, Лю Юн-цзюнь ко­ня по­гоня­ет, за ним сле­дом едет. Вско­рос­ти к гор­но­му скло­ну подъ­еха­ли, под го­рой реч­ка ши­рокая те­чет, у бе­рега от­мель пес­ча­ная чис­тая. При­бежал оле­ненок к реч­ке, пе­сок с ко­пыт от­ряхнул, го­ворит:

— Не пе­чаль­ся, не тре­вожь­ся, ляг да спи! Не пе­чаль­ся, не тре­вожь­ся, ляг да спи!

Слез юно­ша с ко­ня, на пе­сок лег и вмиг ус­нул. Так при­томил­ся, что и не слы­шит ни­чего. Дол­го спал, а как прос­нулся, смот­рит: ле­жит он на спи­не у ог­ромной ры­бины. Она его на са­мую се­реди­ну ре­ки вы­вез­ла и про­тив те­чения плы­вет. Ис­пу­гал­ся юно­ша, хо­тел лук да стре­лы при­ладить, спра­шива­ет:

— Ры­ба, ры­бина, че­го те­бе от ме­ня на­доб­но?

Под­ня­ла ры­бина го­лову, за­ходи­ла, за­иг­ра­ла на ней че­шуя. Смек­нул тут юно­ша, что не от­мель это пес­ча­ная, а че­шуя рыбья.

От­ве­ча­ет ры­бина, да так лас­ко­во:

— По­ложи, доб­рый юно­ша, лук, убе­ри стре­лы, от­ве­зу я те­бя к осы­пи крас­ной. Убе­ри стре­лы, по­ложи лук, я те­бе по­могу га­дов ядо­витых одо­леть, что­бы яд в ре­ку боль­ше не пус­ка­ли, мою род­ню не от­равля­ли!

От­легло у юно­ши от сер­дца. Уб­рал он лук да стре­лы, на но­ги встал, ко­ня под уз­дцы дер­жит, на рыбь­ей спи­не плы­вет. Рас­пра­вила ры­ба плав­ни­ки, хвос­том виль­ну­ла, с по­пут­ным вет­ром впе­ред ус­тре­милась, вол­ны раз­ре­за­ет. Вот и осыпь крас­ная. Сос­ко­чил юно­ша с рыбь­ей спи­ны на бе­рег, ко­ня креп­ко-нак­репко при­вязал, сам в тра­ве схо­ронил­ся, впе­ред гля­дит. Ви­дит — ска­ла ог­ненно-крас­ная пря­мо в не­бо вот­кну­лась. А вок­руг осыпь ка­мен­ная, дым гус­той да огонь сви­репый. Из-за ог­ня два уда­ва ог­ромных го­ловы вы­совы­ва­ют, все че­тыре сто­роны ог­ля­дыва­ют. По­нял юно­ша, что один из них и сгу­бил от­ца его да де­да. До­сад­но юно­ше, что не мо­жет он од­ним ма­хом уда­вов убить: так пла­мя бу­шу­ет, что к ним и не под­сту­пишь­ся. Стре­лок он мет­кий, да че­рес­чур да­леко осыпь, из лу­ка не дос­та­нешь. Рас­тре­вожил­ся юно­ша, а при­думать ни­чего не мо­жет. Вдруг вспом­нил, что маль­чик на ос­ли­ке ему го­ворил: толь­ко в Праз­дник дра­кона в са­мый пол­день мож­но месть со­вер­шить. Смот­рит юно­ша на сол­нце, ждет тер­пе­ливо. Идет вре­мя — кап­ля за кап­лей па­да­ет, сол­нце по не­бу мед­ленно-мед­ленно дви­жет­ся. Вот тень от де­ревь­ев пря­мехонь­ко на юг по­вер­ну­ла, вдруг не­бо все чер­ны­ми ту­чами пок­ры­лось, гром гро­мыха­ет, дождь на зем­лю па­да­ет. Та­кой слу­чай раз в ты­сячу лет бы­ва­ет. При­нял­ся тут юно­ша стре­лы ядом ма­зать, вско­чил на ко­ня, к крас­ной осы­пи пом­чался, го­лова вся в по­ту, у ко­ня круп слов­но во­дой об­лит. Ска­чут они, ска­чут, а до осы­пи все еще да­леко — не до­летят стре­лы. Тут как раз пол­день ми­новал, не­бо опять яс­ным ста­ло, дождь не ль­ет, гром не гре­мит. Прос­ну­лись уда­вы, царь да ца­рица, по­няли, что мсти­тель при­шел, гла­за вы­пучи­ли, на все че­тыре сто­роны гля­дят. Уви­дали, что Лю Юн-цзюнь лук на­тянул, пря­мо на них мчит­ся, как за­орут, как зак­ри­чат:

— Ах ты, раб, за смертью, что ли, при­шел!

А Лю Юн-цзюнь на ко­не си­дит, не ше­лох­нется, грудь вы­пятил, пле­чи мо­гучие рас­пра­вил, на­тянул лук и от­ве­ча­ет храб­ро:

— Это ты, царь-удав, мо­его де­да убил, это ты от­ца мо­его сгу­бил. Отом­щу я те­бе нын­че!

Ус­мехну­лись хо­лод­но царь да ца­рица и го­ворят:

— Эй ты, во­лоса­тый маль­чиш­ка, ка­кие та­кие за то­бой во­дят­ся та­лан­ты, что ос­ме­лил­ся ты явить­ся нам мстить? Да те­бя, по­жалуй, не хва­тит, чтоб нам дыр­ки меж­ду зу­бами зат­кнуть. Ис­по­кон ве­ку Чан­бай­шань — го­ра зме­иная, зме­иной и ос­та­нет­ся. Кто по­зарит­ся на нее, то­го не по­щадим, с кор­нем, как тра­ву, вы­дер­нем.

Пе­ревер­нулся тут царь зме­иный, го­лову с осы­пи све­сил вниз, пос­ле сам на­земь упал, чуть не пол-ле­са при­давил. Зат­ре­щало все вок­руг, аж го­ры зад­ро­жали. Пе­ревер­ну­лась ца­рица зме­иная, го­лову с осы­пи вниз све­сила, в ре­ку сва­лилась. Заг­ро­хота­ло вок­руг, во­да в ре­ке до са­мой се­реди­ны го­ры под­ня­лась. А Лю Юн-цзюнь хоть бы чу­точ­ку ис­пу­гал­ся! На­обо­рот — еще силь­ней ко­ня по­гоня­ет, пти­цей впе­ред ле­тит. Мчат­ся ему навс­тре­чу ца­ри-уда­вы, кри­чат:

— Напь­ем­ся мы тво­ей кро­вуш­ки, мя­са тво­его от­ве­да­ем, кос­точки твои раз­гры­зем.

От­ве­ча­ет им храб­рый юно­ша гром­ким го­лосом:

— Вспо­рю я вам брю­хо, ко­жу сде­ру, гла­за выр­ву, чтоб жем­чу­жины до­быть, ко­торые в но­чи све­тят­ся.

Не ста­ли змеи до­жидать­ся, по­ка юно­ша стре­лы пус­тит, пас­ти ра­зину­ли, соб­ра­лись юно­шу от­ра­вить ду­хом зло­вон­ным, ядо­витым. Да на­летел тут ве­тер буй­ный, листья с де­ревь­ев сдул, по не­бу их пля­сать пус­тил. Ук­ры­ли листья ста­рой бе­резы все не­бо, сол­нце спря­тали, зме­ям гла­за зас­тла­ли, ни­чего не ви­дят змеи.

Рас­тре­вожи­лись тут царь да ца­рица, пос­ко­рей уши выс­та­вили, ус­лы­шим, ду­ма­ют, с ка­кой сто­роны Лю Юн-цзюнь при­дет, дух ядо­витый на не­го вы­пус­тим. А тут от­ку­да ни возь­мись во­роны на­лете­ли — ту­ча це­лая, как ста­ли кар­кать, по всей го­ре толь­ко и слыш­но: кар-кар-кар! Кар-кар-кар!

Пу­ще преж­не­го ца­ри зме­иные рас­тре­вожи­лись, ду­мали хвос­та­ми взмах­нуть, юно­шу нас­мерть прих­лопнуть. А хвос­ты их ло­за ста­рая ты­сяче­лет­няя дав­ным-дав­но креп­ко-нак­репко к зем­ле при­вяза­ла. Нас­тиг тут Лю Юн-цзюнь уда­вов. По­ложил на те­тиву две стре­лы, ра­зом за­пели стре­лы: coy, coy, ца­рю да ца­рице зме­иным пря­мехонь­ко в го­ловы уго­дили. Ста­ли змеи от бо­ли по зем­ле ка­тать­ся, буд­то жер­но­ва ка­мен­ные, весь лес из­мо­лоли, с зем­лей сров­ня­ли. Пос­ле о крас­ную осыпь ка­мен­ную бить­ся на­чали. Заг­ро­хота­ло все вок­руг, по­нес­лась осыпь ка­мен­ная вниз, уда­вы так и ос­та­лись на зем­ле ле­жать. Стре­лы свои юно­ша ядом на­мазал, вот и по­дох­ли уда­вы.

Вдруг с са­мого края осы­пи тол­стый маль­чиш­ка с крас­ным ме­шоч­ком выс­ко­чил, во­лоса­того ос­ли­ка на по­воду та­щит. Это­го маль­чиш­ку Лю Юн-цзюнь во сне ви­дел. Идет маль­чиш­ка, а сам то и де­ло ог­ля­дыва­ет­ся, ос­ли­ку сво­ему кри­чит:

— Пой­дем во­ды попь­ем, пой­дем во­ды попь­ем!

Под­бе­жал к маль­чи­ку юно­ша, крас­ной нит­кой свя­зал его и ос­ли­ка, вмиг прев­ра­тились они в ред­кос­тные сок­ро­вища, в два кор­ня це­леб­ных: жэнь­шэнь — че­лове­чий ко­рень, да шо­ушэнь — зве­риный ко­рень. По­бежал юно­ша даль­ше, выр­вал у ца­рей зме­иных все че­тыре гла­за — до­был сок­ро­вище ред­кос­тное, жем­чу­жины, ко­торые в но­чи све­тят­ся.

Нас­та­ли в го­рах мир да по­кой, тра­вы, де­ревья, пти­цы, зве­ри — все ра­ду­ют­ся. Кам­ни и те го­ловой ки­ва­ют, улы­ба­ют­ся. Сдох­ли царь да ца­рица-уда­вы, ни­кого боль­ше не прог­ло­тят, ни­кого не об­ма­нут. Ля­гуш­ки, во­роны, птич­ки бан­чуй­няо, со­роки, ста­рая бе­реза да ты­сяче­лет­няя ло­за — все юно­шу с по­бедой поз­драв­ля­ют, ска­чут, по­ют. А юно­ша их за по­мощь бла­года­рит.

Сел юно­ша на ко­ня, до­мой от­пра­вил­ся. Ус­лы­хала мать, что сын обо­их зме­ев одо­лел, к гру­ди его при­жала, пла­чет и го­ворит:

— Уда­лось те­бе, сы­нок, сде­лать то, че­го не смог­ли твой отец и дед.

С той по­ры к го­ре Чан­бай­шань все боль­ше и боль­ше лю­дей тя­нет­ся, кто охо­той про­мыш­ля­ет, кто це­леб­ный ко­рень ищет. И все прос­лавля­ют храб­ро­го юно­шу Лю Юн-цзю­ня, ко­торый уда­вов из­ничто­жил, все на­пере­бой про не­го рас­ска­зыва­ют. А ког­да че­рез мно­го-мно­го лет лю­ди в те мес­та приш­ли, где Лю Юн-цзюнь с уда­вами драл­ся, осы­пи крас­ных кам­ней уже не бы­ло. Толь­ко кам­ни в го­рах кровью зме­иной ок­ра­сились, и наз­ва­ли лю­ди те мес­та Крас­ным ущель­ем. Са­ми уда­вы в бе­лый ка­мень прев­ра­тились, дву­мя длин­ны­ми хреб­та­ми вы­тяну­лись, и наз­ва­ли те хреб­ты Ман­ванлин — хреб­ты Ца­рей-Уда­вов.

Случайные и неслучайные рекомендации: