Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Птица чжаогу

Жи­ла ког­да-то на све­те злая-през­лая ста­руха. Бы­ли у нее сын да дочь-не­вес­та. Же­нил­ся сын, вско­рос­ти пос­ле же­нить­бы за Ве­ликую сте­ну в вос­точные края ушел, и на­чала ста­руха вся­чес­ки над не­вес­ткой из­мы­вать­ся. Толь­ко доч­ку свою ле­ле­яла да лю­била.

Ска­жет, бы­вало, ста­руха:

— Съ­ешь-ка, до­чень­ка, еще бе­лых ле­пешек, су­пу от­ве­дай, он из мел­ко­го пше­на сва­рен!

А доч­ка нет-нет да и су­нет не­вес­тке нес­коль­ко бе­лых ле­пешек. Ус­та­вит­ся ста­руха зло на не­вес­тку и вор­чит:

— Ну и ешь ты, ну и пь­ешь! Да на те­бя ле­пешек из от­ру­бей и то не на­пасешь­ся!

Ни еды хо­рошей, ни одеж­ды не да­вала свек­ровь бед­ной не­вес­тке, толь­ко би­ла ее да бра­нила с ут­ра до ве­чера.

В тот год раз­ве­ла ста­руха ви­димо-не­види­мо шел­ко­вич­ных чер­вей. Пос­мотришь — гла­зом всех не оки­нешь, счи­тать ста­нешь — не соч­тешь. Каж­дый день до све­ту ста­руха не­вес­тку в го­ры го­нит со­бирать ту­товый лист. Со­бира­ет она день, со­бира­ет дру­гой, сол­нце вы­соко, до ве­чера да­леко, с ту­товых де­ревь­ев поч­ти все листья обор­ва­ны, то­го и гля­ди го­лыми ос­та­нут­ся. А шел­копря­ды все круп­нее, все жир­нее де­ла­ют­ся. В чет­вертом ме­сяце ста­ли свет­леть ли­чин­ки шел­копря­дов. Наб­ро­са­ешь листь­ев, толь­ко и слыш­но, как они шур­шат: ша-ла, ша-ла; ог­ля­нуть­ся не ус­пе­ешь — ни од­но­го лис­точка нет, все под­чистую ли­чин­ки съ­ели. Еще наб­ро­са­ешь — ша-ла, ша-ла, и опять ни лис­точка нет.

Соб­ра­лась не­вес­тка в го­ры за листь­ями, а свек­ровь в нее паль­цем ткну­ла да как зак­ри­чит:

— Не­вес­тка в хо­зяй­стве все рав­но что ло­шадь. За­хочу — вер­хом на ней ез­дить бу­ду. За­хочу — побью. Поп­ро­буй толь­ко вер­нись без ту­товых листь­ев! Плет­кой те­бя от­хлес­таю, пал­ку об те­бя об­ло­маю, три дня есть не дам, пять дней спать не ве­лю!

Пос­мотре­ла зло ста­руха не­вес­тке вслед, обер­ну­лась, ви­дит — род­ная дочь шел­копря­дов с зем­ли под­ни­ма­ет. Взя­ла ста­руху жа­лость, ну, пря­мо мо­чи нет, и го­ворит она:

— Слав­ная ты моя до­чень­ка! От­дохни! Во­ротит­ся не­вес­тка, все сде­ла­ет. Мо­жет, по­пить те­бе хо­чет­ся? Или по­есть? Я су­пу в кот­ле при­пас­ла, на ко­тел бе­лую ле­пеш­ку по­ложи­ла.

А доч­ка у ста­рухи, на­доб­но ска­зать, бы­ла пи­саной кра­сави­цей, да и нра­вом на мать ни­чуть не по­хожа, жаль ей же­ну стар­ше­го бра­та. Ус­лы­хала она ма­тери­ны сло­ва, обер­ну­лась и го­ворит:

— Чем же я луч­ше не­вес­тки, чтоб ра­боту ей ос­тавлять?

Ус­лы­хала ста­руха, что дочь ей пе­речит, за­мах­ну­лась — да не уда­рила, рот от­кры­ла — да не об­ру­гала: жаль ей дочь род­ную. Мах­ну­ла с до­сады ру­кой и уш­ла.

А не­вес­тка меж­ду тем до гор доб­ра­лась, ста­ла ту­товый лист ис­кать. Сол­нце жар­кое, го­ры кру­тые, по­ка с Юж­ной го­ры вска­раб­ка­лась на Вос­точную, с Вос­точной на Се­вер­ную, пол­день нас­тал, а в кор­зи­не у нее все­го-нав­се­го гор­сточ­ка листь­ев. При­томи­лась бед­ная жен­щи­на, се­ла у до­роги и пла­чет.

А ста­рухи­на дочь под­ня­ла шел­копря­дов, кор­му им под­бро­сила, са­ма все ду­ма­ет: «Как-то там не­вес­тушка в го­рах, нар­ва­ла листь­ев, или с пус­ты­ми ру­ками во­ротит­ся? Всег­да-то я о ней пе­кусь, а се­год­ня сер­дце так и ко­лотит­ся, так и пры­га­ет, из­го­лода­лась она там в го­рах, бед­ная!» По­дума­ла так де­вуш­ка, взя­ла бе­лую ле­пеш­ку, ко­торую ей мать при­пас­ла, в кас­трю­лю су­пу на­лила, из мел­ко­го пше­на сва­рен­но­го, по­тихонь­ку в го­ры от­пра­вилась. Вдруг ви­дит — си­дит не­вес­тушка у до­роги и горь­ко пла­чет. Схва­тила она ее за ру­ку и го­ворит:

— Не плачь, не­вес­тушка! Я те­бе ле­пеш­ку при­нес­ла, из бе­лой му­ки ис­пе­чен­ную, су­пу, из мел­ко­го пше­на сва­рен­но­го. Уто­ли ты свой го­лод да жаж­ду!

От­ве­ча­ет ей не­вес­тка, сле­зами горь­ки­ми об­ли­ва­ет­ся!

— Жаж­да ме­ня за­муча­ет — я клю­чевой во­ды напь­юсь, го­лод одо­ле­ет — горь­ких трав по­ем.

Опять спра­шива­ет ее де­вуш­ка:

— Что ты при­горю­нилась, не­вес­тушка, не та­ись от ме­ня, рас­ска­жи обо всем, я ведь знаю твое сер­дце!

От­ве­ча­ет ей не­вес­тка, сле­зами горь­ки­ми об­ли­ва­ет­ся:

— Я, сес­три­ца, всю Юж­ную го­ру ис­хо­дила, всю Се­вер­ную го­ру вдоль и по­перек прош­ла, все­го нес­коль­ко ту­товых листь­ев наш­ла. Толь­ко ду­бовых мно­го по­пада­ет­ся. Не знаю, как тво­ей ма­тери на гла­за по­кажусь!

При­чеса­ла де­вуш­ка не­вес­тке во­лосы, вы­тер­ла ей сле­зы и го­ворит:

— Не бой­ся, не­вес­тушка, съ­ешь ле­пеш­ку, су­пу по­пей, и пой­дем мы с то­бой вмес­те ту­товый лист со­бирать.

На­силу уго­вори­ла де­вуш­ка не­вес­тку ку­сочек ле­пеш­ки съ­есть да су­пу нем­но­го вы­пить. И от­пра­вились они вдво­ем ту­товые листья ис­кать.

Идут, раз­го­вор меж со­бой ве­дут, то в глу­бокое ущелье заб­ре­дут, то на са­мую вер­ши­ну го­ры за­берут­ся. Все го­ры обош­ли, все хреб­ты об­ла­зили, од­ни ду­бы по­пада­ют­ся, ту­тов сов­сем не ви­дать. Смот­рит не­вес­тка — вот-вот сол­нце за го­ры спря­чет­ся, и го­ворит сквозь сле­зы:

— Ско­ро стем­не­ет, сес­три­ца. Вол­ки из ло­гова вый­дут, тиг­ры пе­щеры по­кинут. Во­ротись-ка ты, ми­лая сес­три­ца, до­мой пос­ко­рее!

А та ей в от­вет:

— Ско­ро стем­не­ет, не­вес­тушка! Вол­ки из ло­гова вый­дут, тиг­ры пе­щеры по­кинут, да­вай, ми­лая не­вес­тушка, вмес­те до­мой во­ротим­ся!

Пос­мотре­ла не­вес­тка на пус­тую кор­зинку и го­ворит:

— Я, сес­три­ца, еще по­дож­ду ма­лость. Мо­жет, сжа­лит­ся на­до мной гор­ный дух и прев­ра­тит ду­бовые листья в ту­товые.

От­ве­ча­ет ей де­вуш­ка:

— И я, не­вес­тушка, с то­бой по­дож­ду. Мо­жет, на­до мной сжа­лит­ся дух гор­ный и прев­ра­тит ду­бовые листья в ту­товые.

Взя­лись они за ру­ки, при­жались тес­но друг к друж­ке, ста­ли с го­ры спус­кать­ся. До гор­но­го род­ни­ка дош­ли, еще од­ну го­ру обош­ли, все хреб­ты обыс­ка­ли — нет ниг­де ту­товых листь­ев, толь­ко ду­бовые по­пада­ют­ся. Смот­рит не­вес­тка — сол­нце за го­рой скры­лось, спря­талась она за де­вуш­ки­ну спи­ну, вы­тер­ла сле­зы и го­ворит:

— Ви­дишь, сес­три­ца, как не­бо по­тем­не­ло, ско­ро лу­на взой­дет. Слы­хала я, буд­то на этой го­ре сам Князь гор жи­вет, нос у не­го крас­ный, гла­за зе­леные. Доб­рая сес­три­ца! Ты ведь сов­сем мо­лодень­кая, иди-ка луч­ше до­мой пос­ко­рее!

От­ве­ча­ет ей де­вуш­ка:

— Ви­дишь, не­вес­тушка, как не­бо по­тем­не­ло, ско­ро лу­на взой­дет. И я слы­хала, что у Кня­зя гор нос крас­ный, а гла­за зе­леные. Да­вай вмес­те до­мой во­ротим­ся!

Пог­ля­дела не­вес­тка на чис­тый, проз­рачный род­ник и го­ворит:

— По­дож­ду-ка я здесь еще ма­лость, мо­жет, сжа­лит­ся на­до мной дух во­ды и прев­ра­тит ду­бовые листья в ту­товые.

От­ве­ча­ет ей де­вуш­ка:

— И я с то­бой по­дож­ду, мо­жет, на­до мной сжа­лит­ся дух во­ды и прев­ра­тит ду­бовые листья в ту­товые.

Взя­лись они за ру­ки, тес­но при­жались друг к друж­ке и пош­ли прочь от род­ни­ка. До опуш­ки гор­но­го ле­са дош­ли. Все го­ры обош­ли, все хреб­ты обыс­ка­ли, не вид­но ниг­де ту­товых де­ревь­ев, од­ни ду­бы по­пада­ют­ся.

Уви­дела не­вес­тка, что лу­на взош­ла, и опять тре­вога ее одо­лела. При­нялась она де­вуш­ку уго­вари­вать, чтоб до­мой во­роти­лась. А та и слу­шать не хо­чет. Зап­ла­кала не­вес­тка. Де­вуш­ку то­же тре­вога одо­лела: лу­на взош­ла, а у не­вес­тки в кор­зинке сов­сем пус­то. Тут за­дул-зас­вистел юж­ный ве­тер: у-у. Заз­ве­нела во­да в ущелье: дин-дан. Под­ня­ла де­вуш­ка го­лову и крик­ну­ла:

— Князь гор! Князь гор! Прев­ра­ти ду­бовые листья в ту­товые, я тог­да за те­бя за­муж пой­ду!

Толь­ко она умол­кла, за­шелес­те­ли листья на ду­бах. Вып­ря­милась де­вуш­ка и во вто­рой раз крик­ну­ла:

— Князь гор! Князь гор! Прев­ра­ти ду­бовые листья в ту­товые, я тог­да за те­бя за­муж пой­ду!

Толь­ко она умол­кла, за­колы­хались, за­мета­лись вет­ви на ду­бах. И в тре­тий раз крик­ну­ла де­вуш­ка:

— Князь гор! Князь гор! Прев­ра­ти ду­бовые листья в ту­товые, я тог­да за те­бя за­муж пой­ду!

Толь­ко она умол­кла, на­летел на рав­ни­ну ура­ган, не­бо и зем­лю чер­ной пе­леной оку­тал, шу­мит все вок­руг, гу­дит. Вдруг ве­тер стих, лу­на из-за туч вып­лы­ла. А на мес­те ду­бов сплошь ту­ты сто­ят.

Смот­рят де­вуш­ка да не­вес­тка на ди­во див­ное, не на­раду­ют­ся. Ру­ками взмах­ну­ли и при­нялись листья рвать. Листья зе­леные, ну пря­мо изум­руд, каж­дый ве­личи­ной с ла­донь бу­дет. Толь­ко на­чали со­бирать, а уж кор­зинка до­вер­ху пол­на. Под­ня­ли они ее вдво­ем и ста­ли спус­кать­ся с го­ры.

А ста­руха до­ма ме­чет­ся, не зна­ет, ку­да дочь по­дева­лась. И уж так об­ра­дова­лась, ког­да ча­до свое уви­дела, буд­то клад бес­ценный наш­ла. А не­вес­тку уви­дела — по­каза­лось ста­рухе, буд­то гвоздь ей пря­мехонь­ко в глаз вот­кну­ли. На ту­товые листья не гля­дит, знай ру­га­ет­ся, за­чем ее дочь с со­бой в го­ры уве­ла. И в на­каза­ние не ве­лела не­вес­тке спать ло­жить­ся, ве­лела всю ночь шел­ко­вич­ных чер­вей сте­речь.

На дру­гой день не­вес­тка опять пош­ла в го­ры за листь­ями, а де­вуш­ка ей ту­да ле­пеш­ку из бе­лой му­ки от­несла. На го­рах, на хреб­тах ни од­но­го ду­ба не вид­но, вез­де ту­ты рас­тут. Вско­рос­ти чер­вя­ки нит­ку вып­ле­вывать ста­ли, на­чали ко­коны из нее плес­ти.

И вот од­нажды, ког­да не­вес­тка со ста­рухи­ной доч­кой до­ма си­дели, ко­коны раз­ма­тыва­ли, прип­лы­ли с се­веро-за­пада чер­ные ту­чи, а за ни­ми вслед чер­ный вихрь при­летел, од­ним кон­цом в са­мое не­бо упер­ся, дру­гим — по зем­ле мес­ти стал. Де­ревья рас­ка­чива­ет, с кор­нем из зем­ли вы­рыва­ет, кры­ши с до­мов уно­сит. Де­вуш­ка и ох­нуть не ус­пе­ла, как вихрь зак­ру­жил ее и с со­бой ум­чал. За­мета­лась не­вес­тка, да­же зап­ла­кала. Бро­силась вслед чер­но­му вих­рю, а он ей под но­ги де­ревья да вет­ки бро­са­ет, чтоб всю ее ис­ца­рапа­ли, пе­сок да кам­ни ки­да­ет, чтоб ру­ки ей из­ра­нили. А она все бе­жит. Упа­дет, вста­нет на но­ги, сно­ва бе­жит. Се­бя не пом­нит, вихрь до­гоня­ет, кри­чит:

— Князь гор, от­дай мою сес­три­цу!

Ум­чался чер­ный вихрь в го­ры, не­вес­тка — за ним. Здесь го­ремыч­ной ту­ты гла­за зас­ти­ли, и не за­мети­ла она, ку­да чер­ный вихрь вдруг ис­чез. Ищет она на Пе­ред­ней го­ре, бре­дет по За­пад­ной го­ре, тол­стые креп­кие по­дош­вы про­тер­ла. Ищет день, ищет ночь, ко­лючий тер­новник платье ей в клочья изор­вал. Ищет, ищет, ни­как не най­дет свою сес­трич­ку. Да­же на след ее на­пасть не мо­жет.

Прош­ла вес­на, ми­нова­ло ле­то, осень приш­ла. Каж­дая тра­вин­ка в го­рах зна­ла, что бед­ная жен­щи­на свою сес­три­цу ищет, и под но­ги ей сте­лилась, чтоб мяг­че бы­ло хо­дить. Зна­ла про это и каж­дая яб­ло­ня в го­рах и про­тяги­вала бед­ной жен­щи­не свои вет­ки со спе­лыми пло­дами. И все пти­цы про это зна­ли. И ре­шили они от хо­лодов ее спас­ти. Вы­щипа­ли они у се­бя пух, выр­ва­ли перья и бро­сили их не­вес­тке. Зак­ру­жились пух и перья сне­жин­ка­ми, прик­ры­ли бед­ную жен­щи­ну.

На дру­гой день по­дул се­вер­ный ве­тер, и обер­ну­лась не­вес­тка кра­сивой птич­кой, на те­ле у нее пух и перья вы­рос­ли. Ле­та­ет она и кри­чит:

— Чжао гу, чжао гу! Ищу сес­тру, ищу сес­тру!

Прош­ли хо­лода, опять вес­на нас­ту­пила. А кра­сивая птич­ка все ле­та­ет сре­ди изум­рудных ту­тов и кри­чит:

— Чжао гу, чжао гу! Ищу сес­тру, ищу сес­тру!

Ле­та­ет птич­ка над бес­край­ни­ми по­лями, ле­та­ет по си­нему не­бу с бе­лыми об­ла­ками и кри­чит:

— Чжао гу, чжао гу! Ищу сес­тру, ищу сес­тру!

Сколь­ко ме­сяцев прош­ло, сколь­ко лет ми­нова­ло, а она все ле­та­ет и кри­чит. Жал­ко лю­дям птич­ку, и проз­ва­ли они ее Чжа­огу — ищу сес­тру!

Случайные и неслучайные рекомендации: