Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Пять сестер

Бы­ло у ма­тери пять до­черей. Стар­шую проз­ва­ли Дин-чжэр — На­пер­сток, вто­рую Шоу-чжор — Брас­лет, третью Цзе-чжир — Ко­леч­ко, чет­вертую Эр-чжур — Се­реж­ка, пя­тую Хэ-бор — Ко­шеле­чек. Мать ра­но ов­до­вела и во вто­рой раз выш­ла за­муж за тор­говца-раз­носчи­ка. Не­доб­рым был он че­лове­ком, а пу­ще то­го нес­пра­вед­ли­вым. Да к то­му же скря­га. Не ве­лел он пад­че­рицам платья из но­вой ма­терии шить, не ве­лел хо­рошей едой кор­мить. Чуть что ему не по нра­ву, кри­чит да ру­га­ет­ся:

— Хэй! Зря я бе­лый рис пе­рево­жу, зря пер­во­сор­тную му­ку пор­чу, кор­млю пя­терых де­вок — то­вар де­шевый!

От­пра­вил­ся как-то раз­носчик спо­заран­ку по де­рев­ням, а пе­ред ухо­дом на­казал же­не:

— Возь­ми пол­шэ­на луч­шей му­ки, на­лей пол­цзи­ня луч­ше­го мас­ла, на­пеки бли­нов мас­ле­ных мно­гос­лой­ных, во­рочусь ве­чером, на­ем­ся до­сыта.

Ска­зал так раз­носчик, взва­лил на пле­чо ко­ромыс­ло с то­варом и ушел. Же­на всех пя­терых до­чек на ток зер­но су­шить отос­ла­ла, за­пер­лась в кух­не, соб­ра­лась бли­ны печь. Взя­ла са­мой луч­шей му­ки, тес­то за­меси­ла, огонь в оча­ге раз­ве­ла, ста­ла бли­ны в кот­ле печь. Не ус­пе­ла пер­вый блин ис­печь, слы­шит — стар­шая дочь приш­ла. Бан-бан-бан — сту­чит­ся в дверь, кри­чит:

— Ма­ма, ма­ма! Отоп­ри!

От­ве­ча­ет мать:

— Ты за­чем приш­ла, от­че­го зер­но на то­ку не су­шишь?

— Я за си­том приш­ла.

От­перла мать дверь, впус­ти­ла доч­ку. А в оча­ге огонь по­лыха­ет, из кот­ла пар ва­лит.

Спра­шива­ет доч­ка:

— Ма­ма! Ты что де­ла­ешь?

— От­цу мас­ле­ные бли­ны пе­ку.

— Пах­нет вкус­но! Дай один от­ве­дать.

Ска­зала так Дин-чжэр, сня­ла крыш­ку с кот­ла, смот­рит — блин под­ру­мянил­ся, жа­ром пы­шет, схва­тила его и есть при­нялась.

Го­ворит ей мать:

— Ты, до­чень­ка, так и быть, ешь, толь­ко смот­ри, на ток во­ротишь­ся, сес­трам ни­чего не рас­ска­зывай.

Сог­ла­силась Дин-чжэр, съ­ела блин, си­то взя­ла и уш­ла. За­пер­ла мать дверь и вто­рой блин печь при­нялась. Толь­ко стал он под­ру­мяни­вать­ся, вто­рая дочь при­бежа­ла. Бан-бан-бан — сту­чит­ся в дверь, кри­чит:

— Ма­ма, ма­ма! Отоп­ри!

— Ты за­чем приш­ла? От­че­го зер­но на то­ку не су­шишь?

— Я за ре­шетом приш­ла.

От­перла мать дверь, впус­ти­ла доч­ку. А в оча­ге огонь по­дыха­ет, из кот­ла пар ва­лит.

Спра­шива­ет доч­ка:

— Ма­ма! Ты что де­ла­ешь?

— От­цу мас­ле­ные бли­ны пе­ку.

— Пах­нет вкус­но! Дай один от­ве­дать!

Ска­зала так доч­ка, сня­ла крыш­ку с кот­ла, взя­ла блин и есть при­нялась.

Го­ворит ей мать:

— Ты, до­чень­ка, так и быть, ешь, толь­ко смот­ри, на ток во­ротишь­ся, сес­трам ни­чего не рас­ска­зывай.

Зас­ме­ялась доч­ка, до­ела блин, взя­ла ре­шето и уш­ла. Зак­ры­ла мать дверь, тре­тий блин печь при­нялась. Толь­ко стал он под­ру­мяни­вать­ся, третья доч­ка при­бежа­ла. Бан-бан-бан — в дверь сту­чит­ся, кри­чит:

— Ма­ма, ма­ма! Отоп­ри!

— Ты за­чем приш­ла! От­че­го зер­но на то­ку не ве­ешь?

— Я за ве­ником приш­ла.

От­перла мать дверь, впус­ти­ла доч­ку. В оча­ге пла­мя по­лыха­ет, из кот­ла пар ва­лит.

Спра­шива­ет доч­ка:

— Ма­ма! Ты что де­ла­ешь?

— От­цу мас­ле­ные бли­ны пе­ку.

— Пах­нет вкус­но! Дай один от­ве­дать!

Сня­ла доч­ка крыш­ку с кот­ла, взя­ла блин, есть при­нялась.

Го­ворит ей мать:

— Ты. до­чень­ка, так и быть, ешь. Толь­ко пом­ни, на ток во­ротишь­ся, сес­трам ни­чего не рас­ска­зывай.

За­кива­ла го­ловой доч­ка, до­ела блин, взя­ла ве­ник и уш­ла. За­пер­ла мать дверь, чет­вертый блин на стен­ку кот­ла на­лепи­ла. Толь­ко стал он под­ру­мяни­вать­ся, чет­вертая доч­ка приш­ла. Бан-бан-бан — в дверь сту­чит­ся, кри­чит:

— Ма­ма, ма­ма! Отоп­ри!

— Ты за­чем приш­ла? От­че­го зер­но на то­ку не ме­тешь?

— Я за меш­ком приш­ла.

От­перла мать, впус­ти­ла доч­ку. В оча­ге огонь по­лыха­ет, из кот­ла пар ва­лит.

Спра­шива­ет доч­ка:

— Ма­ма! Ты что де­ла­ешь?

— От­цу мас­ле­ные бли­ны пе­ку.

— Пах­нет вкус­но! Дай один от­ве­дать!

От­кры­ла Эр-чжур ко­тел, дос­та­ла блин, есть при­нялась.

Го­ворит ей мать:

— Ты, до­чень­ка, так и быть, ешь, толь­ко смот­ри, на ток во­ротишь­ся, сес­трам ни­чего не рас­ска­зывай.

Зас­ме­ялась Эр-чжур, до­ела блин, взя­ла ме­шок и уш­ла. За­пер­ла мать дверь, пос­ледний блин на стен­ку кот­ла на­лепи­ла, хво­рос­ту под­бро­сила, ис­пе­ку, ду­ма­ет, блин и спря­чу по­даль­ше. Вдруг слы­шит: бан-бан бан — в дверь зас­ту­чали. Это пя­тая дочь при­бежа­ла, кри­чит:

— Ма­ма, ма­ма! Отоп­ри!

Го­ворит мать:

— Ты за­чем приш­ла? От­че­го зер­но на то­ку в мет­ки не на­сыпа­ешь?

— Я за ко­ромыс­лом приш­ла.

От­перла мать дверь, впус­ти­ла дочь, да­ла ей ко­ромыс­ло и го­ворит:

— Тем­но уже, быс­трее бе­ги к сес­трам, под­со­би им зер­но тас­кать!

А дочь от­ве­ча­ет:

— Дай мне бли­на от­ве­дать!

— Нет у ме­ня бли­нов, ри­совой каш­ки жи­день­кой по­ешь!

— Сес­трам да­ла бли­нов от­ве­дать, а мне не да­ешь! Вы­ходит, их лю­бишь, а ме­ня нет!

Ска­зала так Хэ-бор, сле­зами го­рючи­ми за­лилась.

Вздох­ну­ла мать, вы­тащи­ла из кот­ла пос­ледний блин, от­да­ла млад­шей до­чери и го­ворит:

— Толь­ко один и ос­тался, ешь, до­чень­ка.

Взя­ла Хэ-бор блин, улыб­ну­лась ве­село и есть при­нялась. Уви­дала пес­трая со­бач­ка, что Хэ-бор блин мас­ле­ный ест, под­ня­ла го­лову, гля­дит. От­ло­мила Хэ-бор ку­сочек, со­бач­ке бро­сила:

— От­ве­дай и ты, со­бач­ка, уз­на­ешь, ка­кие вкус­ные бли­ны мас­ле­ные.

До­ела де­вуш­ка блин, а тут и сол­нышко за го­ры спря­талось. Раз­носчик до­мой во­ротил­ся, снял с пле­ча ко­ромыс­ло и го­ворит:

— Ис­хо­дил я вдоль и по­перек че­тыре де­рев­ни да во­семь по­сел­ков, про­шел ху­тора вос­точные, в за­пад­ных се­лень­ях по­бывал. При­томил­ся, есть за­хотел. Ско­рей по­давай мне бли­ны мас­ле­ные.

От­ве­ча­ет же­на:

— Бли­ны мас­ле­ные доч­ки съ­ели.

Ус­лы­хал это тор­го­вец, за­кипе­ла в нем злость — во­да за­бур­ли­ла. Ни­чего не ска­зал, а сам план хит­ро­ум­ный при­думал. На дру­гой день ут­ром при­пас он то­пор хво­рост ру­бить, за­кинул за спи­ну ве­рев­ку креп­кую, взял пал­ку тол­стую, су­хую шку­ру ба­ранью, рас­сме­ял­ся и го­ворит:

— Ну, до­чень­ки, пой­ду я нын­че в го­ры за хво­рос­том, в го­рах цве­ты рас­пусти­лись, мо­тыль­ки пор­ха­ют. И вы со мной иди­те, за день на­гуля­етесь.

Де­вуш­ки до­вер­чи­вые, ус­лы­шали, что в го­ры пой­дут иг­рать да рез­вить­ся, об­ра­дова­лись. Взя­ла стар­шая, Дин-чжэр, кор­зи­ноч­ку, яб­лочки-дич­ки, го­ворит, со­бирать бу­ду. Зах­ва­тила вто­рая — Шоу-чжор — ло­пат­ку, го­ворит: вы­капы­вать бу­ду це­леб­ные ко­ренья гор­тензии. При­пас­ла третья — Цзе-чжир — ма­лень­кую цап­ку, тра­вы ду­шис­тые, го­ворит, до­бывать бу­ду. Чет­вертая — Эр-чжур — лу­кош­ко на спи­ну по­веси­ла, гри­бы, го­ворит, со­бирать ста­ну. Пя­тая — Хэ-бор — ма­лый серп взя­ла, вет­ки туи, го­ворит, сре­зать бу­ду, Прих­ва­тили они еще друж­ка — пес­трую со­бач­ку, чтоб в пу­ти не скуч­но бы­ло. Вы­шел за во­рота раз­носчик, вслед за ним пя­теро сес­тер ве­село вы­бежа­ли.

Де­вянос­то де­вять от­ме­лей прош­ли, де­вянос­то де­вять из­лу­чин обог­ну­ли и приш­ли на Мед­вежью го­ру.

Го­ворит раз­носчик:

— До­чень­ки, я под го­рой хво­рост ру­бить бу­ду, а вы на го­ру по­дыми­тесь, по­иг­рай­те да по­рез­ви­тесь. Как умол­кнет мой то­пор, так вниз спус­кай­тесь.

Под­ня­лись сес­тры на го­ру, а там кра­сота та­кая, что и не рас­ска­жешь. Не­бо раз­ноцвет­ное, де­ревья зе­леные, тра­вы соч­ные, а цве­тов ка­ких толь­ко нет, да птиц раз­но­перых! Пер­си­ков гор­ных да яб­лок ди­ких ть­ма-ть­му­щая, аж вет­ки гнут­ся. В озе­рах маль­ки зе­леные, крас­ные, жел­тые, си­ние. Взя­лись сес­тры за ру­ки, пош­ли цве­ты рвать, яб­ло­ки со­бирать, мо­тыль­ков ло­вить, на тра­ве ка­тать­ся. Выр­ва­лись они на во­лю — птич­ки из клет­ки вы­лете­ли, — не на­раду­ют­ся. Наб­ра­ла стар­шая сес­тра пол­ную кор­зи­ну яб­лок и го­ворит:

— Да­вай­те к от­цу во­ротим­ся.

От­ве­ча­ют ей сес­тры:

— По­годи! Слы­шишь, отец еще хво­рост ру­бит?

Идут они даль­ше. На­копа­ла вто­рая сес­тра кор­ней гор­тензии и го­ворит:

— Хва­тит иг­рать, да­вай­те к от­цу во­ротим­ся.

А три млад­шие сес­тры ей в от­вет:

— Не бой­ся! Слы­шишь, отец еще хво­рост ру­бит?

Идут они даль­ше. На­руби­ла третья сес­тра це­лую охап­ку ду­шис­то­го ро­гоза и го­ворит:

— Да­леко мы заш­ли, да­вай­те на­зад во­ротим­ся!

А две млад­шие сес­трен­ки ей от­ве­ча­ют:

— Не да­леко — близ­ко, не да­леко — близ­ко! Слы­шишь, отец еще хво­рост ру­бит?

Идут они даль­ше. Наб­ра­ла Эр-чжур пол­но лу­кош­ко гри­бов и го­ворит:

— Ско­ро сол­нышко спря­чет­ся, до­мой по­ра!

Ус­лы­хала это Хэ-бор, гу­бы на­дула и го­ворит:

— У вас у всех кор­зинки пол­ные, у ме­ня од­ной ни­чего нет!

Уви­дали сес­тры: не­весе­ла Хэ-бор, по­тол­ко­вали меж со­бой в го­ворят:

— Раз так, прой­дем еще нем­но­го. От­цов то­пор по­ка не умолк.

Хо­тят они даль­ше ид­ти, а со­бач­ка им по­перек до­роги вста­ла, ла­ет: ван-ван-ван!

— Не ку­сай нас, дру­жок, мы по­иг­ра­ем ма­лость и на­зад во­ротим­ся.

Пош­ли они даль­ше и заб­ре­ли в са­мую ча­щу лес­ную. Сре­за­ет Хэ-бор неж­ные вет­ки туи, сес­тры ей по­мога­ют, це­лую вя­зан­ку на­реза­ли. Сол­нышко за го­ры се­ло, пти­цы в гнез­дах поп­ря­тались, тем­но ста­ло. Пош­ли сес­тры на­зад, бо­яз­но им, до­роги не раз­би­ра­ют, — и заб­лу­дились. Впе­ред идут — го­ры кру­тые, на­зад — лес гус­той. В тра­ве свет­лячки свер­ка­ют, в ущель­ях зве­ри ре­вут. Пти­цы ноч­ные по ле­су ле­та­ют, ве­тер в де­ревь­ях свис­тит да во­ет, в тра­ве ше­лес­тит. Страш­но в го­рах тем­ной ночью, аж сер­дце за­мира­ет. Плу­тали, плу­тали сес­тры по Мед­вежь­ей го­ре, сов­сем с до­роги сби­лись. Го­ворит тут стар­шая, Дин-чжэр:

— Не на­до бо­ять­ся, не на­до из сто­роны в сто­рону ме­тать­ся. Слы­шите? Отец все еще хво­рост ру­бит!

Прис­лу­шались сес­тры, взя­лись за ру­ки и вмес­те с со­бач­кой мед­ленно пош­ли на звук то­пора. Пе­реш­ли го­ру, ми­нова­ли два ущелья, вдруг смот­рят — до­рога гор­ная. Слыш­но, как то­пор де­рево ру­бит:

Бан-бан-бан-бан! Об­ра­дова­лись сес­тры, зак­ри­чали ра­зом:

— Отец, отец, мы приш­ли.

Толь­ко эхо им от­ве­тило, а го­лоса от­чи­ма не слы­хать. Смот­ре­ли они, смот­ре­ли при све­те звезд, ви­дят — ви­сит на вы­соком де­реве су­хая ба­ранья шку­ра, ря­дом пал­ка тол­стая при­вяза­на. Пал­ка от вет­ра ка­ча­ет­ся, по шку­ре, бь­ет: бан-бан-бан-бан! А то­пора ни­како­го нет.

Отец, отец, злое у те­бя сер­дце, не по­жалел ты до­черей, тем­ной ночью в глу­хих го­рах на съ­еде­ние вол­кам да тиг­рам бро­сил. До­мой бы во­ротить­ся — ночь тем­ная, го­ры кру­тые, до­роги не ви­дать. Ку­да же де­вать­ся? Где го­лову прик­ло­нить?

Вдруг да­леко-да­леко, в са­мой ча­ще гор­но­го ле­са, ого­нек блес­нул. Раз лам­па го­рит — зна­чит, лю­ди есть.

Об­ра­дова­лись сес­тры, все ра­зом за­гово­рили:

— Пой­дем пог­ля­дим, нас толь­ко бы на ночь кто при­ютил, а зав­тра чуть свет до­рогу най­дем, до­мой во­ротим­ся.

Одо­лели они страх, ста­ли в го­ру под­ни­мать­ся. Вер­тится со­бачон­ка под но­гами, ид­ти не да­ет, ла­ет что есть мо­чи.

Го­ворят ей сес­тры:

— Не лай, дру­жок, не злись, сей­час в дом при­дем, еды най­дем, те­бя до­сыта на­кор­мим!

Взя­лись сес­тры за ру­ки, вмес­те с со­бач­кой на даль­ний ого­нек пош­ли. А это и не лам­па вов­се — фо­нарь у вхо­да в пе­щеру све­тит­ся. Под­ня­лись сес­тры на ка­мен­ные сту­пень­ки, смот­рят — две­ри ка­мен­ные двус­твор­ча­тые, од­на по­ловин­ка от­кры­та. Заг­ля­нули — а там ста­рая ста­руха си­дит. Пос­мотре­ла она на сес­тер, — что за ди­во див­ное? — и спра­шива­ет:

— Как это вы, де­туш­ки, тем­ной ночью сю­да заб­ре­ли?

От­ве­ча­ют де­вуш­ки:

— Пош­ли мы в го­ры хво­рост со­бирать, да заб­лу­дились. Доз­воль, доб­рая ба­буш­ка, на ночь у те­бя ос­тать­ся.

Вздох­ну­ла тут ста­руш­ка и го­ворит:

— Ви­дать, не зна­ете вы, в ка­кое мес­то заб­ре­ли. Го­ра эта Мед­вежь­ей зо­вет­ся и пе­щера то­же, по­тому как жи­вет в ней мед­ведь-обо­ротень. Не ест он ва­реной пи­щи, лю­дей жрет. Кто здесь прой­дет — тот в ла­пы к не­му по­падет. Ви­дите, бе­лые кос­точки в пе­щере го­рой гро­моз­дятся?

— А ты, ба­буш­ка, кто же бу­дешь? От­че­го мед­ведь те­бя не съ­ел, по­щадил?

От­ве­ча­ет ста­руха:

— Он и ме­ня сож­рать хо­тел, в ла­пах сю­да при­волок. Толь­ко ста­рая я да то­щая. Кос­ти да ко­жа. Вот и не стал он ме­ня есть, ве­лел за до­мом прис­матри­вать.

— А где он сей­час, мед­ведь? По­чему мы его не ви­дели?

— Глу­пень­кие вы, мои де­туш­ки! Хо­рошо, что не ви­дели. Смот­ри­те, как бы он вас не при­метил.

Выш­ла ста­руха из пе­щеры, пог­ля­дела на не­бо и го­ворит:

— По­шел мед­ведь на охо­ту лю­дей ло­вить, ско­ро на­зад во­ротит­ся. Ухо­дите-ка вы от­сю­да по­доб­ру-поз­до­рову!

Ночь тем­ная, го­ры глу­хие, где де­вуш­кам го­лову прик­ло­нить?

Спра­шива­ют они:

— Ба­буш­ка, а ба­буш­ка, мед­ведь во­ротит­ся, где спать ля­жет?

От­ве­ча­ет ста­руха:

— Ко­ли жар­ко — на хо­лод­ный кан ля­жет, ко­ли хо­лод­но — на теп­лый кан за­лезет.

— А где у не­го теп­лый кан?

— В глу­боком кот­ле.

— А где у не­го хо­лод­ный кан?

— На плос­ком кам­не.

По­сове­това­лись меж со­бой сес­тры, по­тол­ко­вали ти­хонеч­ко и го­ворят ста­рухе:

— Не бой­ся, ба­буш­ка! Спрячь нас в пять боль­ших кор­чаг, во­ротит­ся мед­ведь — уло­жи его спать на теп­лый кан. При­дума­ли мы, как от не­го из­ба­вить­ся.

Толь­ко они это ска­зали — сна­ружи ве­тер зас­вистел, мед­ведь на го­ре по­явил­ся, тут уж не до раз­го­воров. От­кры­ла ба­буш­ка пос­ко­рее пять боль­ших кор­чаг, из гли­ны сде­лан­ных, ве­лела сес­трам спря­тать­ся. А пес­трую со­бач­ку в топ­ке схо­рони­ла, боль­ше нег­де. Толь­ко они поп­ря­тались, мед­ведь-обо­ротень за­явил­ся.

Во­шел, но­сом во­дит, при­нюхи­ва­ет­ся:

— Пых-пых, что за дух?

От­ве­ча­ет ему ста­руха:

— Мо­жет, это у ме­ня но­ги так пах­нут?

— Пых-пых, не но­ги.

— Мо­жет, это от те­бя кровью све­жей пах­нет?

— Пых-пых, не кровью!

Бе­га­ет мед­ведь по пе­щере, по уг­лам ша­рит. По­дошел к гли­няным кор­ча­гам, хо­тел от­крыть да заг­ля­нуть. Ис­пу­галась ста­рая, сер­дце зап­ры­гало, удер­жать его — си­лен­ки не хва­тит, до­рогу за­горо­дить — сме­лос­ти не­дос­та­ет: «Пло­хо де­ло! За­губит он бед­ных де­вушек». Вдруг из топ­ки со­бач­ка выс­ко­чила, впе­ред ки­нулась, тяв­кну­ла, хвать мед­ве­дя за но­гу. Обер­нулся мед­ведь, пнул со­бачон­ку и го­ворит:

— Чую я дух чу­жой, а это пар­ши­вой со­бачон­кой пах­нет!

Го­ворит ему тут ста­руха:

— Уж и не знаю, что за со­бач­ка та­кая приб­лудная, гна­ла я ее, гна­ла, не ухо­дит.

— А ты при­вяжи ее, ко­ли че­лове­ка зав­тра не за­деру, со­бач­ку съ­ем.

— И то вер­но. А сей­час спать ло­жись. Вре­мя поз­днее.

— Жар­ко, пой­ду на хо­лод­ный кан ля­гу.

— А ты пос­мотри, ка­кой ве­тер ду­ет, с по­луно­чи хо­лодать нач­нет, ло­жись-ка луч­ше на теп­лый кан.

Пос­лу­шал­ся мед­ведь ста­руху, за­лез в ко­тел, зах­ра­пел. От­кры­ла тут ста­руха ти­хонь­ко кор­ча­ги гли­няные, вы­пус­ти­ла де­вушек. Дин-чжэр с Шоу-чжор ва­луны тя­желые при­тащи­ли, на крыш­ку кот­ла по­ложи­ли, не сдви­нешь те­перь крыш­ку с мес­та. Цзе-чжир с Эр-чжур су­хого хво­рос­ту на­тас­ка­ли, ста­ли в пе­чи огонь раз­во­дить. А Хэ-бор что есть мо­чи куз­нечный мех рас­тя­гива­ет: пай-да! Пай-да! Мех пых­тит, пла­мя ко­тел ли­жет — жар­че, го­рячее, жар­че, го­рячее!

Прос­нулся мед­ведь да как за­ревет:

— Жа-жа-жар­ко! Гр-гр-го­рячо!

От­ве­ча­ют ему сес­тры:

— А ты не ре­ви! Теп­лее — спать сла­ще!

— Ай-я! Жар­ко! Всю шерсть мне спа­лили!

— А ты не кри­чи! Шерсть мед­вежья что шу­ба. Ста­рую ски­нешь — но­вую на­денешь!

— Ай-я! Жар­ко! Всю ко­жу мне сож­гли!

— А ты не ре­ви! Ко­жа мед­вежья что платье! Ста­рое ски­нешь — но­вое на­денешь!

Так зло­го мед­ве­дя-обо­рот­ня живь­ем в кот­ле и за­жари­ли.

Нас­ту­пило ут­ро. Тре­вожат­ся сес­тры. Сер­дце у них — мо­ре бур­ное. До­мой во­ротить­ся — там от­чим злой, весь век ма­ять­ся бу­дешь. Не во­ротить­ся — тос­ка по ма­туш­ке род­ной из­ве­дет.

Ви­дит ста­рая — заг­русти­ли, зак­ру­чини­лись де­вуш­ки, и го­ворит:

— Че­го толь­ко на этой го­ре нет — и тык­вы, и яб­ло­ки, и ово­щи раз­ные, и тра­вы це­леб­ные, и зер­но — все тут рас­тет. Мне, ста­рой, то­же го­лову прик­ло­нить нег­де. Мо­жет, ос­та­нетесь? Вмес­те жить бу­дем.

И ос­та­лись пя­теро сес­тер на го­ре жить. Как из­жа­рили они мед­ве­дя-обо­рот­ня — спо­кой­но на го­ре ста­ло. В люб­ви да сог­ла­сии жи­вут де­вуш­ки со ста­рухой, друг друж­ке во всем по­мога­ют.

На­лови­ли они ди­ких уток, фа­занов да зай­цев, ко­ров ди­ких приг­на­ли, овец да ка­банов, от­корми­ли их, ста­ли зве­ри смир­ны­ми, до­маш­ни­ми. Всю зем­лю на скло­не сес­тры тяп­ка­ми да мо­тыга­ми пе­реко­пали, пше­ницу по­се­яли, про­со. На це­лине зем­ля туч­ная, жир­ная; вы­копа­ли де­вуш­ки ка­нав­ки, с вер­ши­ны во­да по ним те­чет род­ни­ковая, чис­тая. Те­чет и те­чет, ль­ет­ся и ль­ет­ся. На­возу вдо­воль, сор­ня­ки вы­поло­ты. Пше­ница рос­тки пус­ти­ла, зе­леные, блес­тя­щие, на про­се ме­телоч­ки по­яви­лись. Уро­дилось все на сла­ву!

Ста­ли сес­тры ту­товый лист со­бирать, шел­копря­дов кор­мить. Соб­ра­ли хло­пок ди­кий, при­нялись ма­терию ткать. На яб­ло­ках ви­но нас­то­яли вкус­ное, аро­мат­ное, ко­ноп­лю по­се­яли, мас­ла на­дави­ли па­хуче­го. Бам­бук тон­кий на­реза­ли, кор­зи­ны спле­ли. Тол­стые де­ревья сру­били — дом пос­тро­или. Все у них есть — и еда, и одеж­да, и жилье, и ут­варь раз­ная — все­го вдо­воль.

Зи­ма ле­то сме­ня­ет, жа­ра — хо­лод, не­замет­но три го­да прош­ло. Опять усы­пали крас­ные листья зем­лю, опять у во­рот пер­си­ковое де­рево рас­цве­ло. Вспом­ни­ли сес­тры о род­ной ма­туш­ке, ре­шили вес­точку ей по­дать. Сня­ла стар­шая сес­тра на­пер­сток мед­ный, сня­ла вто­рая сес­тра брас­лет се­реб­ря­ный, сня­ла третья сес­тра коль­цо по­золо­чен­ное, сня­ла чет­вертая сес­тра неф­ри­товые се­реж­ки зе­леные. А млад­шей что снять? От­вя­зала она от по­яса ко­шеле­чек, из ат­ла­са сши­тый, пар­чой рас­ши­тый. Сло­жили в не­го сес­тры все свои ук­ра­шения, свер­ху прик­ры­ли лос­ку­тами шел­ко­выми да ат­ласны­ми, гор­сточ­ку зер­на всы­пали. Креп­ко-нак­репко за­вяза­ли ме­шочек, клик­ну­ли со­бач­ку пес­трую, в род­ной дом ее от­пра­вили.

Дол­гих три го­да сес­тры до­ма не бы­ли. Дол­гих три го­да за­суха за го­рами сто­яла, нет и нет дож­дя. Тор­говля у раз­носчи­ка сов­сем за­хире­ла, ка­кой был у не­го то­вар, весь про­дал, а день­ги про­ел. Да и ко­ромыс­ла с то­вара­ми нет сил тас­кать. В ла­ре — ни зер­нышка, в ящи­ке — ни гор­сти му­ки. Печь хо­лод­ная, из тру­бы дым не идет. Си­дят муж с же­ной, взды­ха­ют да оха­ют. Вдруг смот­рят — со­бач­ка пес­трая бе­жит, хвос­том ви­ля­ет, в зу­бах — узе­лок. Взя­ла же­на узе­лок, раз­вя­зала, а там на­пер­сток мед­ный, брас­лет се­реб­ря­ный, коль­цо по­золо­чен­ное, серь­ги неф­ри­товые да еще ко­шеле­чек, из ат­ла­са сши­тый, пар­чою рас­ши­тый. Зап­ла­кала мать от ра­дос­ти и го­ворит:

— Жи­вы мои до­чень­ки, все пя­теро. Про то мне шпиль­ки да за­кол­ки в ме­шоч­ке ат­ласном ска­зали. Есть у них еда, есть одеж­да. Про то мне лос­кутки да зер­нышки ска­зали! Ско­рей бе­ги впе­ред, со­бач­ка пес­трая, при­веди ме­ня к мо­им де­туш­кам!

Ус­лы­хал это злой от­чим и не зна­ет, ве­рить ему или не ве­рить. Толь­ко до­ма все еди­но с го­лоду пом­решь. И ре­шил он вмес­те с же­ной ид­ти. Со­бач­ка впе­реди бе­жит, муж с же­ной сле­дом за нею. Прош­ли де­вянос­то де­вять от­ме­лей, обог­ну­ли де­вянос­то де­вять из­лу­чин, к го­ре по­дош­ли — Де­сять ты­сяч сок­ро­вищ зо­вет­ся. Ста­ли вверх под­ни­мать­ся. По скло­нам да по кру­чам по­ля зе­леные, ухо­жен­ные; ко­ровы мы­чат, ко­зы ска­чут, ку­ры, ут­ки, свиньи, зай­цы по го­ре бе­га­ют. Пос­ре­ди го­ры — дом вы­сокий, двор прос­торный. Тяв­кну­ла пес­трая со­бач­ка три ра­за: ван-ван-ван!

Пять де­вушек, пять сес­тер к во­ротам выш­ли. Ра­ду­ют­ся, ди­вят­ся, сло­ва вы­мол­вить не мо­гут. Ки­нулись они к сво­ей бед­ной ма­туш­ке и да­вай ее об­ни­мать. Три го­да не ви­дались, нын­че вдруг встре­тились.

От­чим в сто­рон­ке сто­ит, пок­раснел весь, стыд­но ему, со­вес­тно. Вздох­нул он ти­хонь­ко и ду­ма­ет: «Ви­новат я пе­ред до­черь­ми, по­винить­ся на­доб­но».

По­винил­ся, про­щенья ис­про­сил, на том и сказ­ке ко­нец. А ко­ли спро­сите, чем пять сес­тер мать с от­чи­мом пот­че­вали, от­ве­чу вам: ви­ном да мя­сом, да еще бли­нами мас­ле­ными мно­гос­лой­ны­ми, це­лыми блю­дами их по­дава­ли.

Случайные и неслучайные рекомендации: