Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Женщина лисица

На­перед знаю, спро­сишь ты: «Раз­ве та­кое бы­ва­ет?» Все в сказ­ке бы­ва­ет. По­думай, по­рас­кинь моз­га­ми и пой­мешь, ка­кой в этой сказ­ке смысл за­ложен.

Жил в ста­рину юно­ша по проз­ванью Да-чжу­ан. Жил вдво­ем с ма­терью в ма­лень­ком до­мике у са­мой го­ры. И в хо­лод и в зной хо­дил он в го­ры хво­рост ру­бить, тем и кор­мился. Рос Да-чжу­ан в бед­ности, да вы­рос мо­гучим, пле­чис­тым, вы­соким и на ред­кость прос­то­душ­ным. В бы­лые вре­мена все отец с ма­терью ре­шали: за ко­го дочь за­муж от­дать, на ком сы­на же­нить, — не то свадь­ба, не то тор­ги — не пой­мешь. Час­то до смер­ти ча­до свое до­води­ли. И все еди­но им бы­ло — по­любят мо­лодые друг друж­ку или не по­любят. Толь­ко бы в бо­гатый дом ча­до свое сбыть — и лад­но. У бо­гато­го в до­ме три жен­ских по­коя, а то и че­тыре на­лож­ни­цы сра­зу; бед­ный весь век бо­былем жи­вет.

За­гово­рил­ся я что-то, не про то речь пой­дет. Так вот, вы­рос Да-чжу­ан, по­ра бы ему же­нить­ся, а он все один да один. По­нима­ет он, что мать в том не ви­нова­та, ху­дого сло­ва ей не ска­жет, оби­ды сво­ей не выс­ка­жет. Жа­ра хо­лод сме­ня­ет, осень — вес­ну, год за го­дом про­ходит. Мол­чит Да-чжу­ан, а сам уже ни на что не на­де­ет­ся, опос­ты­лела ему жизнь.

Но вот од­нажды приг­ре­ло ве­сен­нее сол­нышко, цве­ты рас­цве­ли, всю го­ру пес­трым ков­ром ук­ры­ли. Еще зе­леней ста­ли сос­ны, еще проз­рачней во­да в род­ни­ках. Заз­ве­нели на все ла­ды ру­чей­ки. Лег­кий ве­терок по­дул, за­пели-за­щебе­тали пти­цы. Ско­ро пол­день, а Да-чжу­ан знай хво­рост ру­бит, обо всем на све­те за­был. Вдруг слы­шит — рас­сме­ял­ся кто-то, звон­ко так да ве­село. Ог­ля­нул­ся — что за ди­во! Сто­ят под вы­сокой ка­мен­ной ска­лой две де­вуш­ки — две птич­ки, сме­хом за­лива­ют­ся. Чуть не ря­дом с юно­шей сто­ят. И все ему вид­но. Од­на де­вуш­ка в зе­леное оде­та; ли­цо — оваль­ное яй­цо ути­ное, гла­за уз­кие, бро­ви тон­кие. Кра­сави­ца, да и толь­ко! Дру­гая де­вуш­ка в крас­ное оде­та. Ли­цо круг­лое, гла­за боль­шие, щеч­ки ру­мяные, зу­бы бе­лые.

Рос­ла на вер­ши­не ска­лы сли­ва ди­кая, крас­ным цве­том усы­пан­ная. Под­прыг­ну­ла де­вуш­ка в крас­ном, за сос­ну ух­ва­тилась, лег­ко на са­мую ма­куш­ку вска­раб­ка­лась. Вмиг до се­реди­ны от­весной ска­лы доб­ра­лась, да так лов­ко, буд­то вет­ром ее ту­да за­нес­ло. Хоть и при­вык Да-чжу­ан по го­рам ла­зить, а по­дивил­ся. Взоб­ра­лась де­вуш­ка на вер­ши­ну ска­лы, нак­ло­нилась, пол­ную охап­ку сли­вовых цве­тов нар­ва­ла. Рас­пря­милась, ви­дит — юно­ша с нее глаз не сво­дит, рас­сме­ялась и бро­сила в юно­шу цве­ток. И вот ди­во: ни впра­во не упал цве­ток, ни вле­во, ни впе­ред, ни на­зад — пря­мехонь­ко в го­лову юно­ше уго­дил. Рас­те­рял­ся юно­ша, пок­раснел. А де­вуш­ка так и по­каты­ва­ет­ся со сме­ху.

Го­ворит ей сес­три­ца:

— Не шут­ки у те­бя, а зло од­но. Пош­ли луч­ше до­мой. Уви­дит отец — не до шу­ток бу­дет.

По­вер­ну­лись де­вуш­ки и за ка­мен­ной ска­лой ис­чезли. Стал юно­ша ду­мать, стал га­дать. «Чьи же это до­чери сю­да не­наро­ком за­бежа­ли?» А по­том ре­шил: «Не мое это де­ло», и сно­ва при­нял­ся хво­рост ру­бить.

На дру­гой день Да-чжу­ан, как всег­да, в го­ры от­пра­вил­ся. Ру­бит он хво­рост, вдруг — шварк — ка­мешек пря­мо пе­ред ним упал. Обер­нулся юно­ша — меж со­сен крас­ное платье мель­кну­ло. Звон­кий смех бу­син­ка­ми рас­сы­пал­ся. За­коло­тилось у юно­ши сер­дце, ни­как не ус­по­ко­ит­ся.

На тре­тий день де­вуш­ка в крас­ном с охап­кой хво­рос­та Да-чжу­ану навс­тре­чу выш­ла, сме­хом за­лива­ет­ся. Гла­за у нее еще яс­нее, щеч­ки еще ро­зовее.

Го­ворит юно­ша:

— Ты… — и ни­чего боль­ше ска­зать не мо­жет.

Бро­сила де­вуш­ка хво­рост, зас­ме­ялась и убе­жала. Взя­ла тут юно­шу до­сада. Ру­га­ет сам се­бя: «Рот де­ревян­ный, язык не­пос­лушный». Обо всем за­был юно­ша, толь­ко про де­вуш­ку и ду­ма­ет. На­силу день про­жил. Ут­ром при­шел, смот­рит — де­вуш­ка на трав­ке у ре­ки си­дит. Рас­храб­рился юно­ша, дай, ду­ма­ет, по­дой­ду к кра­сави­це. А кра­сави­ца рот ру­кой прик­ры­ла, так и прыс­ну­ла со сме­ху. Зас­теснял­ся юно­ша, ос­та­новил­ся, даль­ше ид­ти не ре­ша­ет­ся. А де­вица го­ловой ки­ва­ет, зо­вет юно­шу. По­дошел он. Как звать де­вицу, не зна­ет и спра­шива­ет:

— Ты от­ку­да?

А де­вуш­ка сме­ет­ся и от­ве­ча­ет:

— Не все ли рав­но от­ку­да? Да­вай луч­ше я те­бе хво­рост по­могу ру­бить. Пос­мотрим, кто боль­ше на­рубит!

Де­вуш­ка то на де­рево за­берет­ся, то вниз спрыг­нет. Ру­ки про­вор­ные, са­ма лег­кая. Ло­ма­ет хво­рост, да ни­как ей за юно­шей не уг­нать­ся — чуть по­мень­ше его на­лома­ла. Заб­ра­лась де­вуш­ка на су­хое де­рево, с трес­ком вер­хушку об­ло­мила. Вдруг из ле­су го­лос пос­лы­шал­ся:

— Эр-ни! Хва­тит те­бе про­каз­ни­чать, не ма­лень­кая! Иди ско­рее, отец при­шел!

Спрыг­ну­ла де­вуш­ка с де­рева, на од­ну ку­чу хво­рос­та пос­мотре­ла, дру­гую взгля­дом сме­рила, го­ловой мот­ну­ла и го­ворит:

— Ты верх взял, боль­ше ме­ня хво­рос­ту на­ломал. А те­перь мне по­ра. Стар­шая сес­тра кли­чет.

По­вер­ну­лась де­вуш­ка, к ле­су по­бежа­ла. Обер­ну­лась, зас­ме­ялась и ис­чезла.

С той по­ры де­вуш­ка час­тень­ко при­бега­ла из ле­су. Шут­ки шу­тит, сме­хом за­лива­ет­ся, юно­ше хво­рост со­бирать по­мога­ет. Ска­зала она, что про­зыва­ет­ся Эр-ни — Вто­рая дочь, что она из семьи Ху, жи­вет за вы­сокой го­рой, а де­вуш­ка в зе­леном стар­шей сес­трой ей до­водит­ся.

Уж так рад юно­ша, ког­да де­вуш­ка к не­му при­ходит, что не­бо вмес­те с ним ра­ду­ет­ся, зем­ля ве­селит­ся. За­щебе­чут пти­цы — чу­дит­ся юно­ше пенье див­ное. За­шумят на вет­ру листья — слы­шит­ся юно­ше звон­кий смех. И цве­ты буд­то кра­ше ста­ли и ручьи звон­че. Вот бы взять та­кую де­вуш­ку в же­ны. Ду­ма­ет так юно­ша, а кра­сави­це ни­чего не го­ворят, бо­ит­ся.

При­мети­ла мать: ухо­дит сын рань­ше, до­мой воз­вра­ща­ет­ся поз­днее. Хво­рос­ту еще боль­ше при­носит. Ра­ду­ет­ся ста­рая — тру­долю­бивый у нее сын, и тре­вож­но ей — не­лад­ное чу­ет. То ве­селит­ся юно­ша, то вдруг за­дума­ет­ся, как по­терян­ный хо­дит. Не стер­пе­ла мать, спра­шива­ет:

— О чем пе­чалишь­ся, сы­нок?

И рас­ска­зал ей сын все, как есть, по по­ряд­ку.

Го­ворит мать:

— Го­ры глу­хие да пус­тынные. От­ку­да там де­вуш­ке взять­ся? Ко­ли встре­тишь ее опять, при­веди, я на нее, пог­ля­жу.

На­ут­ро при­шел юно­ша в го­ры, а де­вуш­ка на преж­нем мес­те си­дит — на са­мой вер­хушке ска­лы ка­мен­ной. Го­лова вся цве­тами изук­ра­шена. Взя­ла Эр-ни один цве­ток, в во­лосы юно­ше вот­кну­ла, а са­ма сме­ет­ся-за­лива­ет­ся.

Го­ворит юно­ша:

— Не бу­дем мы нын­че хво­рост ру­бить.

— От­че­го же не бу­дем? — спра­шива­ет де­вуш­ка.

От­ве­ча­ет юно­ша:

— Моя ма­туш­ка на те­бя взгля­нуть хо­чет.

Оби­делась де­вуш­ка и го­ворит:

— Эх ты! Хо­чешь, чтоб мать те­бе под­хо­дящую же­ну выб­ра­ла?

Ска­зала так де­вуш­ка, пле­чами по­вела, по­вер­ну­лась и убе­жала.

Рас­те­рял­ся юно­ша, быс­тро дог­нал де­вуш­ку, го­ворит, а сам за­пина­ет­ся:

— Хо­чу я с то­бой век вмес­те про­жить, ко­ли не брез­гу­ешь, сог­ла­шай­ся.

Зас­тесня­лась де­вуш­ка и го­ворит:

— Да это я так, шут­ки шу­чу. — Ска­зала и опять сме­хом за­лилась.

Пос­мотрел юно­ша на де­вуш­ку и то­же рас­сме­ял­ся, пот со лба вы­тер.

При­вел юно­ша Эр-ни к се­бе в дом, ста­ла она его же­ной. И до то­го тру­долю­бива бы­ла Эр-ни! За что ни возь­мет­ся — все у нее спо­рит­ся. Нис­коль­ко не гну­шалась де­вуш­ка бед­ностью Да-чжу­ана. День-день­ской ще­бечет да сме­ет­ся. С нею и ста­руха-мать сло­во­охот­ли­вей ста­ла. Толь­ко вско­рос­ти зак­ру­чини­лась вдруг ста­руха, бро­ви нах­му­рила. Ста­ла ее Эр-ни спра­шивать, что да как. А ста­руха ей и от­ве­ча­ет:

— Не хо­чу я те­бя об­ма­нывать, до­чень­ка, все на­ши при­пасы кон­чи­лись, не­чего боль­ше в ко­тел класть.

Зас­ме­ялась мо­лодая не­вес­тка и го­ворит:

— Не тре­вожь­тесь, ма­туш­ка!

Ска­зала она так и убе­жала ку­да-то. Нем­но­го вре­мени прош­ло, смот­рит мать; не­вес­тка с це­лой кор­зи­ной ри­са во­роти­лась. Гла­зам сво­им не ве­рит ста­руха. Ра­ду­ет­ся, а у са­мой сер­дце но­ет. И спра­шива­ет она не­вес­тку:

— Где ты рис раз­до­была, до­чень­ка?

Ни­чего не ска­зала Эр-ни, рас­сме­ялась и за стряп­ню при­нялась. Дни дол­гие, но­чи длин­ные. Ста­руха-мать и ду­мать про этот слу­чай за­была.

Год про­шел. Ро­дила Эр-ни маль­чи­ка. Жи­вут они вчет­ве­ром — не на­раду­ют­ся. Ог­ля­нуть­ся не ус­пе­ли — маль­чик бе­гать на­учил­ся. Но вот од­нажды, ког­да сол­нце уже за го­ру се­ло, шел Да-чжу­ан до­мой с вя­зан­кой хво­рос­та, вдруг ви­дит — Эр-ни с ка­ким-то ста­риком раз­го­вари­ва­ет. Хо­тел он бы­ло по­дой­ти пос­мотреть, что за ста­рик та­кой, опом­нить­ся не ус­пел, как ста­рик ис­чез. Эр-ни од­на ос­та­лась. Под­бе­жал к ней Да-чжу­ан, смот­рит, а у Эр-ни из глаз сле­зы-жем­чу­жин­ки ка­тят­ся. Рас­тре­вожил­ся юно­ша, дро­жит весь, ни ра­зу не ви­дел он, чтоб же­на пла­кала. Не ус­пел он и рта рас­крыть, а Эр-ни ему и го­ворит:

— Дол­жны мы с то­бой, Да-чжу­ан, нын­че рас­стать­ся.

Смот­рит юно­ша на Эр-ни, гла­за ши­роко рас­крыл. Ему и во сне та­кое при­видеть­ся не мог­ло, ду­ма­ет: мо­жет, ос­лы­шал­ся. А же­на опять ему го­ворит, да ти­хо так:

— Ис­кал ме­ня отец, ис­кал и на­шел на­конец. А те­перь с со­бою увес­ти хо­чет.

По­нял тут Да-чжу­ан, что прик­лю­чилось, за­ныло у не­го сер­дце, и спра­шива­ет:

— Уй­дешь ты, зна­чит, от ме­ня?

— Не моя на то во­ля, отец не­волит. За­будь обо мне, буд­то и не бы­ло ни­чего про­меж нас. Ни­ког­да мы боль­ше с то­бою не сви­дим­ся. — Ска­зала она так и зап­ла­кала горь­ко-горь­ко.

Не стер­пел Да-чжу­ан, уро­нил сле­зу и го­ворит:

— Не мо­жем мы с то­бою рас­стать­ся!

Ни­чего на это не от­ве­тила Эр-ни. А по­том го­ворит:

— На­думал мой отец в даль­ние края по­дать­ся. Ты сей­час во­ротись до­мой. А пос­ле, ес­ли не за­будешь ме­ня, иди на юго-за­пад, прой­дешь ты­сячу верст, уви­дишь ста­рую ака­цию. Де­сять ты­сяч лет ей. Под той ака­ци­ей пе­щера есть в сто верст дли­ной, там и най­дешь ме­ня.

За­кивал Да-чжу­ан го­ловой, сог­ла­сен, мол. Вдруг Эр-ни нак­ло­нила го­лову, что-то вып­лю­нула, крас­ное и блес­тя­щее, вло­жила в ку­лак юно­ше и го­ворит:

— Не­чего те­бе бу­дет есть, поп­ро­си у жем­чу­жины, ска­жи: «Жем­чу­жина, жем­чу­жина, дай мне еды!»

Пос­мотрел Да-чжу­ан на жем­чу­жину, а она ве­личи­ной с боб. Под­нял го­лову — Эр-ни и след прос­тыл, си­дит у его ног на зад­них ла­пах ог­ненно-крас­ная ли­са, из глаз у нее сле­зы на зем­лю ка­па­ют. При­сел Да-чжу­ан на кор­точки и го­ворит:

— Возь­ми свое сок­ро­вище об­ратно, Эр-ни. Ты тварью обо­роти­лась, а без те­бя не ви­дать мне счастья.

За­мота­ла ли­сица го­ловой. Хо­тел Да-чжу­ан ее на ру­ки взять, вдруг слы­шит — за спи­ной у не­го кто-то каш­ля­нул. Ог­ля­нул­ся — нет ни­кого, а по­том смот­рит — и ли­сица ис­чезла. Чуть умом не тро­нул­ся юно­ша, ищет вез­де — ни сле­да лись­его нет ниг­де, ни те­ни. Тут ночь нас­ту­пила. Де­лать не­чего, приш­лось до­мой во­ротить­ся.

День и ночь ду­ма­ет Да-чжу­ан про Эр-ни, ку­сок ему в гор­ло не идет. Сын с ут­ра до ве­чера пла­чет, мать ищет. Ста­руха по не­вес­тке тос­ку­ет, вну­чон­ка жа­ле­ет, смот­рит, как пла­чет ди­тя ма­лое, и са­ма сле­зами об­ли­ва­ет­ся. Слез тех на це­лую за­водь хва­тило бы. Го­ре ра­дость сме­нило. А вре­мя бе­жит. И вот ре­шил Да-чжу­ан в путь от­пра­вить­ся Эр-ни ис­кать. На­каза­ла мать сы­ну взять жем­чу­жину с со­бой. Все го­това ста­рая тер­петь — го­лод, нуж­ду, толь­ко бы сын Эр-ни на­шел и до­мой с ней во­ротил­ся. Соб­ра­ла ста­рая сы­на в до­рогу, су­хих ле­пешек ему по­ложи­ла, да не про то речь.

От­пра­вил­ся юно­ша в путь. Ве­тер его нас­квозь про­бира­ет, иней, дождь да ро­са мо­чаг, вёд­ро не­настье сме­ня­ет. Уж и не знаю, сколь­ко дней, сколь­ко но­чей он шел, год це­лый, а то и боль­ше про­шел. И уви­дел он на­конец ту ака­цию. Не­даром де­сять ты­сяч лет ей — вде­сяте­ром не об­хва­тишь. Под ака­ци­ей пе­щера, глу­бокая-прег­лу­бокая, дна не ви­дать. Ра­ду­ет­ся Да-чжу­ан, толь­ко страш­но ему. Эх, ду­ма­ет, будь что бу­дет. И на­чал вниз спус­кать­ся. А до­рога — ко­согор кру­той, и тем­ным-тем­но. Приш­лось юно­ше ощупью про­бирать­ся.

Идет он день, идет ночь, еще день, еще ночь, вдруг ви­дит — свет­ло ста­ло. Еще нем­но­го про­шел — вда­леке вы­сокая ар­ка и боль­шие во­рота по­каза­лись. Во­рота ла­ком чер­ным кры­тые. По­дошел юно­ша к во­ротам, по­дер­гал за коль­цо — во­рота рас­пахну­лись. И уви­дел юно­ша де­вицу в зе­леном платье, ту са­мую, ко­торую Эр-ни сво­ей стар­шей сес­трой наз­ва­ла. Смот­рит де­вуш­ка на Да-чжу­ана, гла­зам сво­им не ве­рит, одо­лела ее тре­вога, спра­шива­ет:

— Ты как сю­да по­пал? Вер­нется отец — не поз­до­ровит­ся те­бе.

— Будь что бу­дет, толь­ко на­доб­но мне с Эр-ни по­видать­ся.

Вздох­ну­ла де­вуш­ка, во­рота за­пер­ла и го­ворит:

— Иди за мной.

Двор прос­торный, во дво­ре дом сто­ит, в до­ме с каж­дой сто­роны по фли­гелю — все из од­ноцвет­но­го кир­пи­ча сло­жены, че­репи­цей кры­ты. При­вела де­вуш­ка Да-чжу­ана в вос­точный фли­гель, паль­цем на кан по­каза­ла:

— Вот она, Эр-ни.

Смот­рит Да-чжу­ан — там ли­са ле­жит. Тяж­ко ста­ло у не­го на сер­дце. Вмиг вы­тащил он из меш­ка вол­шебную жем­чу­жину. А ли­са, как уви­дела юно­шу, так и ки­нулась к не­му. Рот рас­кры­ла, а ска­зать ни­чего не мо­жет. По­ложил тут юно­ша ли­сице в рот жем­чу­жину, пе­реку­выр­ну­лась ли­сица, смот­рит юно­ша — опять Эр-ни пе­ред ним сто­ит. Об­ра­довал­ся спер­ва Да-чжу­ан, по­том сер­дце у не­го за­ныло. По­худе­ла Эр-ни, вро­де бы стар­ше ста­ла. А Эр-ни взя­ла его за ру­ку, сме­ет­ся. Сме­ялась, сме­ялась и как зап­ла­чет вдруг! Тут у во­рот чей-то го­лос пос­лы­шал­ся. Ис­пу­галась стар­шая сес­тра и го­ворит:

— Прячь­ся ско­рей! Отец во­ротил­ся.

Да-чжу­ан от злос­ти да­же гла­за вы­тара­щил. Рва­нул­ся впе­ред. А сес­тра Эр-ни его ле­гонь­ко ру­кой от­талки­ва­ет. По­том уш­ла, а са­ма дверь за­пер­ла.

Го­ворит Эр-ни:

— Ста­нет отец те­бя пот­че­вать, крош­ки в рот не бе­ри.

Толь­ко она это ска­зала, вхо­дит во двор ста­рый лис, но­сом шмы­га­ет, при­нюхи­ва­ет­ся:

— Чую че­лове­чий дух. Чую че­лове­чий дух!

А стар­шая дочь ему от­ве­ча­ет:

— От­ку­да тут че­ловечь­ему ду­ху взять­ся? Это ты хо­дил-бро­дил, чу­жой зем­ли на но­гах при­нес.

От­ве­ча­ет ста­рый лис:

— Не я при­нес. Чу­жой при­шел. Чую че­лове­чий дух! Чую че­лове­чий дух!

— Не чу­жой при­шел, муж Эр-ни по­жало­вал.

А Да-чжу­ан уже все на­перед при­кинул. Не от­даст ему ста­рый лис Эр-ни, он бу­дет нас­мерть драть­ся с ним. Тут как раз пос­лы­шал­ся во дво­ре хо­хот ста­рого ли­са. Рас­хо­хотал­ся он и как зак­ри­чит:

— Пусть муж Эр-ни жи­во ко мне вый­дет! Пог­ля­деть на не­го хо­чу!

От­перла стар­шая дочь дверь. Вы­шел Да-чжу­ан, смот­рит — пе­ред ним бе­лоли­цый ста­рец сто­ит, ат­ласная кур­тка на нем. Уви­дал он юно­шу, стал ру­кой его ма­нить да звать:

— Иди-ка быс­трей на­верх, в се­вер­ную ком­на­ту. Не­бось про­голо­дал­ся? По­пот­чую те­бя на сла­ву!

Под­нялся юно­ша вслед за стар­цем в ком­на­ту. В ком­на­те стол сто­ит, ла­ком кры­тый, блес­тит. А на сто­ле том яств ви­димо-не­види­мо: де­сять блюд да еще во­семь ча­шек. И че­го толь­ко нет. Ку­ряти­на, ры­ба — аро­мат­ный дух пря­мо в нос бь­ет. У Да-чжу­ана в жи­воте ур­чит, по­читай, день це­лый не ел. Но креп­ко-нак­репко за­пом­нил он, что Эр-ни ему на­казы­вала. И так его уп­ра­шивал бе­лоли­цый ста­рец, и эдак уго­вари­вал — ни крош­ки юно­ша не взял.

Го­ворит ста­рец:

— Не хо­чешь ово­щи — лап­ши от­ве­дай.

А юно­ша на сво­ем сто­ит, к еде не прит­ра­гива­ет­ся. Ста­рец сам юно­ше от­вар из лап­ши по­да­ет, го­ворит:

— Не хо­чешь лап­ши — вы­пей хоть от­ва­ру.

У юно­ши во рту пе­ресох­ло, аж сер­дце от жаж­ды го­рит, и ду­ма­ет он: «Эр-ни толь­ко есть не ве­лела, а про питье вро­де бы ни­чего не ска­зала. Выпью нем­но­го, авось обой­дет­ся». Взял юно­ша у стар­ца чаш­ку с от­ва­ром, стал пить. Пь­ет-пь­ет и не за­метил, как лап­шинка в рот прос­ко­чила.

Вер­нулся юно­ша во фли­гель и стал жи­вотом ма­ять­ся.

Спра­шива­ет Эр-ни:

— Ел ты у от­ца, ког­да он те­бя пот­че­вал?

— Не ел, толь­ко от­вар из лап­ши пил, да вот не за­метил, как лап­шинка в рот прос­ко­чила.

Ста­ла его Эр-ни уко­рять:

— За­чем же ты от­вар пил? Не лап­шинка те­бе в рот прос­ко­чила, змея ядо­витая. Из­ве­дет она те­бя.

Аж под­ско­чил юно­ша с пе­репу­гу, а Эр-ни ему и го­ворит:

— Что­бы от зме­ино­го яда убе­речь­ся, на­доб­но бе­лую жем­чу­жину до­быть. А ста­рец ту жем­чу­жину во рту дер­жит. Дам я те­бе жбан ви­на, возь­ми его и вмес­те пой­дем к от­цу.

Приш­ли они в се­вер­ную ком­на­ту, а ста­рец о ту по­ру как раз спать соб­рался.

Го­ворит ему Эр-ни:

— Отец, мой муж из даль­них кра­ев при­шел, ни­чего он с со­бой не при­нес, толь­ко жбан от­менно­го ви­на, чтоб ува­жение те­бе вы­казать. Ви­но это на ко­рич­ных цве­тах нас­то­яно.

Ска­зала так Эр-ни, сня­ла со жба­на крыш­ку. Та­кой аро­мат раз­лился по ком­на­те, что и рас­ска­зать не­воз­можно. А ста­рец как уви­дел ви­но, обо всем за­был, схва­тил жбан дву­мя ру­ками и да­вай пить.

Все до ка­пель­ки вы­пил — зах­ме­лел, по­дат­ли­вым стал, как гли­на. Тут Эр-ни и вы­тащи­ла у не­го изо рта бе­лую жем­чу­жину. Ста­рец не за­метил, как ли­сом обер­нулся. Эр-ни взя­ла жем­чу­жину, бро­сила ее в чаш­ку с во­дой и ве­лела Да-чжу­ану вы­пить. За­буль­ка­ло у юно­ши в жи­воте и бо­леть пе­рес­та­ло.

Вы­тащи­ла Эр-ни из чаш­ки жем­чу­жину, по­ложи­ла се­бе в рот, взя­ла Да-чжу­ана за ру­ку, и по­бежа­ли они. Бе­гут — зем­ли под со­бой не чу­ют. Выс­ко­чили из пе­щеры. Дня не прош­ло, а они уж во­роти­лись. И ста­ли они опять жить все вчет­ве­ром в ра­дос­ти и до­воль­стве.

Случайные и неслучайные рекомендации: