Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Легенда про доктора Бартека

Дав­ным-дав­но это бы­ло. С тех пор прош­ло лет пять­сот да ещё сто. Ста­рые пря­хи да лю­ди бы­валые эту ис­то­рию длин­ны­ми ве­чера­ми рас­ска­зыва­ли, а что в ней быль, что не­быль, те­перь и не уга­да­ешь.
Нач­нём рас­сказ сна­чала, а ес­ли в нём и лиш­нее что — шут­ки и не­были­цы, за­будь­те их пос­ко­рее, ко­ли вам с ни­ми рас­стать­ся не жал­ко.
В ту дав­нюю по­ру в од­ном се­ле жил вдво­ём со ста­руш­кой ма­терью один па­рень по име­ни Бар­то­ломей, но все его Бар­те­ком зва­ли.
Мать Бар­те­ка с ут­ра до ве­чера на по­ле спи­ну гну­ла, а Бар­тек ей по­могал. Толь­ко не ле­жала у не­го ду­ша к ра­боте.
И вот од­нажды он ма­тери и го­ворит:
— Нет от этой ра­боты ни про­ку, ни ра­дос­ти. Пой­ду-ка я от­сю­да в даль­ние края, на лю­дей пог­ля­жу, се­бя по­кажу, по­пытаю уда­чи. Кто зна­ет, мо­жет, и по­везёт мне. Гля­дишь, де­неж­ки в ко­шель­ке за­ведут­ся и за­живём мы с ва­ми на сла­ву.
— Да ку­да же ты пой­дёшь, сы­ночек? — встре­вожи­лась мать.
— Мир ве­лик, что-ни­будь да при­думаю.
Пош­ла ста­руш­ка сы­ну ужин стря­пать, по­тому что де­ло к ве­черу бли­зилось. А сын на по­роге из­бы сто­ит да на до­рогу пог­ля­дыва­ет. До­рога эта в сто­лич­ный го­род Кра­ков ве­ла, и на­роду по ней шло ви­димо-не­види­мо.
Сто­ит Бар­тек, за­думал­ся, всё на до­рогу гля­дит и вдруг ви­дит — идут ми­мо пар­ни с узел­ка­ми да с ко­том­ка­ми.
— Ку­да путь дер­жи­те? — спра­шива­ет Бар­тек.
— В Кра­ков идём, в Кра­ков! В уни­вер­си­тет, учить­ся!
Приг­ля­дел­ся к ним Бар­тек пов­ни­матель­ней — у каж­до­го кни­ги в ру­ках, у од­но­го рем­ня­ми пе­ретя­нутые, у дру­гого дву­мя до­щеч­ка­ми зак­репле­ны, у треть­его прос­то так, под мыш­кой.
— А мно­го ли на­до тру­дить­ся, что­бы на­уки одо­леть? — спра­шива­ет Бар­тек.
— Ох, мно­го! — от­ве­ча­ют. — С ут­ра до поз­дней но­чи! Да и жизнь у бед­но­го сту­ден­та не­лёг­кая.
За­думал­ся Бар­тек. По прав­де го­воря, тру­дить­ся он не лю­бил, всег­да но­ровил от ра­боты увиль­нуть.
А сту­ден­ты меж­ду тем прош­ли ми­мо. За­тих­ли их го­лоса и ве­сёлые пес­ни, толь­ко об­лачко пы­ли ос­та­лось.
«Что по­дела­ешь, — ду­мал Бар­тек, — от ра­боты мне, вид­но, так и так не от­вертеть­ся. Но всё рав­но в го­роде лег­че путь к зо­лотым мо­нетам най­ти».
— А ну-ка, ма­туш­ка! — крик­нул он ста­руш­ке. — При­готовь­те мне узе­лок с бель­ём да па­ру гро­шей на до­рогу. Пой­ду и я в Кра­ков ума на­бирать­ся. Мо­жет, на­учусь по­рош­ки и ма­зи го­товить. Боль­ных лю­дей ис­це­лю да и сам в нак­ла­де не ос­та­нусь.
Лю­била мать сво­его Бар­те­ка.
«Пусть идёт, — ду­ма­ет. — Па­рень он мо­лодой, смыш­лё­ный, ле­нив, прав­да, и пок­ра­совать­ся лю­бит, но за­то доб­рый и об­хо­дитель­ный. Кто зна­ет, мо­жет, и ему по­везёт».
Соб­ра­ла мать Бар­те­ку узе­лок с бель­иш­ком, да­ла на до­рогу ло­моть хле­ба, ку­сок са­ла, об­ня­ла на про­щание и зап­ла­кала.
И от­пра­вил­ся Бар­тек в путь-до­рогу. Узе­лок свой на пал­ке че­рез пле­чо пе­реки­нул, идёт пос­висты­ва­ет, слов­но дрозд.
Люд­ная бы­ла до­рога. Шли по ней сту­ден­ты, та­кие же бед­ня­ки, как и он. Шли и ве­село рас­пе­вали свои пес­ни. А в ка­ретах да вер­хом ехал на­род по­бога­че, то­же сту­ден­ты, толь­ко де­ти бо­гатых вель­мож.
Бы­ли они в мод­ных бар­хатных пла­щах, а у мно­гих на по­золо­чен­ных по­ясах кин­жаль­чи­ки поб­лёски­вали.
— Эй, вы! — кри­чали им пе­шехо­ды вдо­гон­ку. — За­чем вам кин­жа­лы — с грам­ма­тикой во­евать?
Смот­рел Бар­тек на этих ра­зоде­тых гос­под и ду­мал: «Всё-то у них есть: и ко­ни, и ка­реты, и мо­неты зо­лотые. Ма­тери их в бо­гатых двор­цах да зам­ках выс­ту­па­ют как па­вы, пыш­ны­ми юб­ка­ми ше­лес­тят. А те­бя, ма­туш­ка, ра­бота в три по­гибе­ли сог­ну­ла. Ну ни­чего, бу­дешь и ты у ме­ня жить в дос­татке!»
Так не­замет­но вмес­те со все­ми до­шёл Бар­тек до го­род­ских во­рот.
Те­мень вок­руг — хоть глаз вы­коли. А на го­род­ской пло­щади тру­бач по­да­ёт из окош­ка Ма­ри­ац­кой баш­ни ве­чер­ний сиг­нал, воз­ве­ща­ет, что ещё один час про­шёл и вре­мя поз­днее. Но вот пос­ледний звук тру­бы ушёл в не­бо, уда­рил­ся о звёз­ды, раз­ле­тел­ся, прев­ра­ща­ясь в брыз­ги, и за­тих.
Но уже че­рез мгно­вение пос­лы­шались го­лоса вхо­див­ших в го­род сту­ден­тов.
Кто спе­шил на но­чёв­ку к род­не, кто — в уни­вер­си­тет. А Бар­тек шёл, расс­пра­шивал да при­киды­вал, где ноч­лег де­шев­ле, сколь­ко гро­шей от­ло­жить на по­дати, сколь­ко на ужин.
Вдруг из при­от­кры­тых две­рей хар­чевни пос­лы­шались зву­ки лют­ни и ве­сёлые го­лоса. До­носил­ся от­ту­да и вкус­ный за­пах жар­ко­го.
— Эй, брат­цы, не зай­ти ли нам вы­пить по круж­ке по­дог­ре­того пи­ва? — ска­зал кто-то.
— Пош­ли! — об­ра­довал­ся Бар­тек.
У не­го дав­но жи­вот от го­лода под­ве­ло.
— Пош­ли! — отоз­ва­лись сту­ден­ты.
Тол­кну­ли дверь и гурь­бой вва­лились в хар­чевню.
Пос­ре­ди её сто­ял боль­шой нек­ра­шеный стол, а за сто­лом на лав­ках си­дели гос­ти. В глу­бине хар­чевни в сло­жен­ном из кир­пи­ча оча­ге пы­лал огонь. Пря­мо над ог­нём жа­рил­ся боль­шой ку­сок мя­са, с ко­торо­го сте­кал жир.
А у оча­га на та­буре­те дре­мал че­ловек в чёр­ном длин­но­полом оде­янии — то ли ле­карь, то ли ал­хи­мик ка­кой. Он гром­ко хра­пел, рас­ка­чива­ясь, да так, что пря­ди его длин­ных, до плеч, во­лос под­ра­гива­ли.
Сту­ден­ты су­нули свои тор­бы и узел­ки под стол и да­вай под­зы­вать к се­бе хо­зя­ина, тре­буя еды и питья. А вот по­явил­ся и он. В ру­ках у не­го был под­нос, ус­тавлен­ный мис­ка­ми и круж­ка­ми. Бар­тек ел да пил за дво­их, слу­шал рас­ска­зы сту­ден­тов об ученье, о не­лёг­кой их жиз­ни и с лю­бопытс­твом пог­ля­дывал на дре­мав­ше­го воз­ле оча­га гос­по­дина.
— Кто это тут у оча­га спит? — спро­сил он у трак­тирщи­ка.
— Док­тор Ме­дикус, — от­ве­чал хо­зя­ин. — Пи­ва вы­пил чуть не це­лую боч­ку, вот и дрем­лет у печ­ки, слов­но шмель на цвет­ке.
— Док­тор? Ме­дикус? — пе­рес­про­сил Бар­тек. Те­перь он и вов­се не сво­дил глаз с гос­по­дина.
Док­тор был доб­ро­душ­ный с ви­ду, ру­мяный да круг­лый. Вы­тянув но­ги в туф­лях с длин­ны­ми уз­ки­ми нос­ка­ми, Ме­дикус спал слов­но ма­лое ди­тя.
«Хо­рошо бы, — по­думал Бар­тек, — пос­ту­пить к это­му док­то­ру в ус­лу­жение, всё лег­че, чем в Кра­ков­ском уни­вер­си­тете учить­ся».
— Спит наш Ме­дикус и го­ря не зна­ет, — за­метил хо­зя­ин, — а мне хар­чевню зак­ры­вать по­ра. Уже де­сять про­било. То­го гля­ди, страж­ни­ки наг­ря­нут. Нач­нут але­бар­да­ми в дверь сту­чать — спать, мол, по­ра.
— Пос­лу­шай­те, хо­зя­ин, — ска­зал Бар­тек. — Нуж­но бы док­то­ра до­мой про­водить. Но­ги-то его пос­ле пи­ва не дер­жат, а кра­ков­ские мос­то­вые из бу­лыж­ни­ка. Я мо­гу его от­вести.
— Про­води, па­рень, про­води! — об­ра­довал­ся хо­зя­ин. — Ме­ня вы­ручишь и ему ус­лу­гу ока­жешь.
— А да­леко ли ид­ти-то?
— Да нет. Нап­ра­во за угол свер­нёшь, а там и док­тор­ский дом ря­дом. По рез­ным две­рям его уз­на­ешь. Не дом, а дво­рец! Лов­кач наш док­тор, да ещё ка­кой! Де­ла у не­го хо­рошо идут.
— Вы толь­ко раз­бу­дите его, хо­зя­ин, а уж я от­ве­ду.
По­дошёл хо­зя­ин к док­то­ру и ти­хонь­ко за пле­чи пот­ряс.
— Прос­ни­тесь, док­тор, до­мой по­ра!
— В чём де­ло? Что та­кое? — рас­сердил­ся док­тор, от­кры­вая гла­за. — По­жар? Го­рим?
— Да нет, сла­ва бо­гу, не го­рит наш Кра­ков, це­лёхо­нек. Да толь­ко поз­дно уже.
Встал бы­ло док­тор на но­ги, да по­шат­нулся. А Бар­тек тут как тут, схва­тил его в охап­ку и под­держал.
— Кто этот лю­без­ный мо­лодой че­ловек, что ме­ня под­держи­ва­ет? — спра­шива­ет док­тор.
— Это я, Бар­тек! Обоп­ри­тесь на ме­ня, пан док­тор. Я вам по­могу.
— Спа­сибо, спа­сибо! Ты, я ви­жу, слав­ный ма­лый.
— Пус­тя­ки, док­тор! Вы луч­ше под но­ги гля­дите, не то о бу­лыж­ни­ки спот­кнё­тесь. Вот так, сю­да. Хоп!
— Спа­сибо, спа­сибо, го­луб­чик! Как мне от­бла­года­рить те­бя за ус­лу­гу?
— Возь­ми­те ме­ня к се­бе в уче­ники, док­тор. А я вам ве­рой и прав­дой слу­жить бу­ду.
Вот так наш Бар­тек, про­водив док­то­ра до до­му, у не­го и ос­тался. Дом у Ме­дику­са был пол­ная ча­ша. Бар­те­ку это пон­ра­вилось, а ещё боль­ше по вку­су ему приш­лось, что боль­ные за ле­чение зо­лоты­ми мо­нета­ми пла­тят.
Приг­ля­дывал­ся он к то­му, как док­тор боль­ных ле­чит, ка­кими тра­вами их оку­рива­ет, ка­кие ста­вит ком­прес­сы и при­моч­ки. Кое-че­му у не­го на­учил­ся, но боль­ше все­го раз­ным муд­рё­ным сло­вам, сам их тол­ком не по­нимая.
В те дав­ние вре­мена, лет эдак пять­сот да ещё сто на­зад, сре­ди вра­чей не­мало шар­ла­танов и не­до­учек встре­чалось. И че­го толь­ко лю­ди не при­нима­ли: по­рош­ки из су­шёных ля­гушек гло­тали, кир­пич тол­чё­ный же­вали, ке­росин пи­ли — и жи­вы бы­ли. Вид­но, креп­кий тог­да был на­род.
Бар­тек вмес­те с док­то­ром Ме­дику­сом кир­пич то­лок, боль­ных тра­вяным ды­мом оку­ривал. Уз­нал кое-что и по­лез­ное, стал нем­но­го в тра­вах раз­би­рать­ся, кое-ка­кие ма­зи сос­тавлял. Да ещё по ве­черам Ме­дику­са из хар­чевни до­мой при­водил. А док­то­ру толь­ко то­го и на­до бы­ло.
Так прош­ло го­да два. И вот од­нажды выз­ва­ли док­то­ра к ка­кому-то важ­но­му вель­мо­же. Вы­вел Бар­тек из ко­нюш­ни ко­былу, осед­лал её, док­тор на­дел свой са­мый луч­ший на­ряд, вы­нес це­лый ме­шок по­рош­ков, бан­ку с пи­яв­ка­ми, бу­тыль с кас­торкой и го­ворит:
— Слу­шай, Бар­тек. Еду я ле­чить од­но­го об­жо­ру. Хо­лод­ной гу­сяти­ны объ­ел­ся и те­перь про­дох­нуть не мо­жет. Дол­гое это бу­дет ле­чение. А ты ос­та­вай­ся здесь без ме­ня, кто при­дёт — при­ми.
Бар­тек с веж­ли­вым пок­ло­ном спра­шива­ет:
— А зо­лотые за ле­чение чьи бу­дут? Мои или ва­ши?
— Твои! Твои! — ска­зал док­тор. По­лы сво­его оде­яния по­доб­рал, на ко­былу влез, едет, а бу­тыль с кас­торкой и ме­шок с по­рош­ка­ми, в такт рас­ка­чива­ясь, бь­ют по бо­кам ко­былы.
Едет док­тор с важ­ной ми­ной
По рав­ни­нам, по до­линам,
По хол­мам да по при­гор­кам,
У не­го бу­тыль с кас­торкой,
По­рош­ки, при­пар­ки, зелья
Для здо­ровья, для ве­селья.

Как толь­ко док­тор отъ­ехал от до­ма, Бар­тек тот­час же его ком­на­ту-при­ём­ную под­мёл, чёр­ное оде­яние на­дел, в ок­но выг­ля­дыва­ет, боль­ных под­жи­да­ет.
Ви­дит — идёт к не­му бур­го­мистр. На сквоз­ня­ке его про­дуло, и те­перь в ухе стре­ля­ет. Заг­ля­нул Бар­тек боль­но­му в ухо, кряк­нул и с важ­ным ви­дом го­ворит:
— Ухос стре­лян­тис про­дуван­тис.
— Что, что? — спра­шива­ет бур­го­мистр.
— Это я по-учё­ному го­ворю, — от­ве­ча­ет Бар­тек.
Взял он в ру­ки куз­нечный мех, са­мый ма­лень­кий, ка­кой в хо­зяй­стве был, при­ложил бур­го­мис­тру к уху да так ду­нул, что у то­го ис­кры из глаз по­сыпа­лись. Ухо пер­вы­ми по­пав­ши­мися тра­вами со всех сто­рон об­ло­жил, го­лову плат­ком об­мо­тал и го­ворит:
— В пол­но­луние до­ма си­дите, на ле­вом бо­ку спи­те, при­моч­ки на ухо кла­дите.
— А по­может? — спра­шива­ет бур­го­мистр.
— Как ру­кой сни­мет, — важ­но от­ве­ча­ет Бар­тек.
— Спа­сибо, док­тор, спа­сибо. Сколь­ко я за ле­чение дол­жен?
— За ле­чение — зо­лотой. А за ле­карс­тва из мо­ей ап­течки — ещё один.
Зап­ла­тил бур­го­мистр Бар­те­ку два зо­лотых и с крях­те­ни­ем и сто­нами поп­лёлся до­мой. А вслед за ним тёт­ка мес­тно­го судьи по­жало­вала.
Грусть и стра­дания да сер­дечные не­домо­гания её за­мучи­ли.
— Из­бе­гай­те лю­дей, ко­торые вам пе­речат, — го­ворит ей Бар­тек, а сам улыб­ку пря­чет. Весь го­род знал, ка­кая это вздор­ная ста­руха. Веч­но скан­да­лы да ссо­ры с до­мочад­ца­ми за­тева­ла.
Тёт­ка от ра­дос­ти да­же в ла­доши зах­ло­пала. Пон­ра­вил­ся ей этот со­вет.
— А по­лез­но ли мне для здо­ровья бу­дет из го­рода в де­рев­ню у­ехать?
— У­ез­жай­те, поч­тенней­шая, и чем ско­рее, тем луч­ше. На ут­ренней и ве­чер­ней зорь­ке по ле­сам и лу­гам гу­ляй­те. Цве­точ­ки ню­хай­те. А я вам трав­ку дам. Фло­рес-умо­рес.
— Фло­рес?
— Да-да. Фло­рес-умо­рес.
Дос­тал Бар­тек из док­тор­ской ап­течки горсть че­мери­цы, горсть гор­чи­цы да хо­рошую ще­пот­ку пер­ца до­бавил.
«Ну, — ду­ма­ет, — нач­нёт чи­хать ста­руха, вся дурь из го­ловы вы­летит».
Ак­ку­рат­но за­пако­вал «ле­карс­тва» и по­да­ёт.
— А что с этим де­лать? — спра­шива­ет тёт­ка. — За­вари­вать, пить?
— Луч­ше все­го ню­хать. Три ра­за в день.
Поб­ла­года­рила боль­ная Бар­те­ка, он ей веж­ли­во улыб­нулся на­пос­ле­док, ста­руха да­ла ему зо­лотой.
Вслед за ней приш­ла к не­му кресть­ян­ка пря­мо с кра­ков­ско­го рын­ка. У неё Бар­тек де­нег не взял, уж боль­но она на ма­туш­ку его бы­ла по­хожа. Но она да­ром ле­чить­ся не хо­тела, да­ла ему гу­ся.
Так и ле­чил наш Бар­тек боль­ных по на­уке док­то­ра Ме­дику­са и прос­то на­угад, а глав­ное — всё это веж­ли­вым об­хожде­ни­ем скра­шивал. И де­ло шло. Зо­лотые мо­неты Бар­тек в сун­дук скла­дывал, каж­дый день на обед ут­ку или ку­ряти­ну ел. По­розо­вел, ок­руглил­ся.
Не­дель­ки че­рез две-три, хо­лод­ную гу­сяти­ну из боль­но­го выг­нав, воз­вра­тил­ся до­мой док­тор Ме­дикус.
— Как де­ла, Бар­тек? — спра­шива­ет. — На­вер­ное, неп­ло­хо! Вон ка­кой ты стал круг­лый да глад­кий.
А Бар­тек вмес­то от­ве­та на сун­дук с зо­лоты­ми мо­нета­ми по­казы­ва­ет.
— Ну, ко­ли так, — го­ворит Ме­дикус, — зна­чит, приш­ла по­ра нам рас­стать­ся. Двум док­то­рам здесь де­лать не­чего.
— Ва­ша прав­да, — сог­ла­сил­ся Бар­тек. — Я те­перь и сам ле­чить умею. По­дам­ся-ка я к се­бе в де­рев­ню. Ста­ну ле­чить и го­род­ских, и де­ревен­ских, а мо­жет, и са­мого во­ево­ду. У нас там не­пода­лёку и за­мок его с шестью баш­ня­ми. Будь­те здо­ровы, док­тор, а все про­чие пусть се­бе бо­ле­ют на здо­ровье.
— И те­бе, Бар­тек, то­го же­лаю. Будь здо­ров.
Так и ушёл Бар­тек из го­рода Кра­кова, зо­лотые мо­неты в ме­шочек пе­ресы­пал, хле­ба, са­ла, кол­бас раз­ных наб­рал на до­рогу. Идёт. Вы­шел из го­род­ских во­рот, на­зад ог­ля­нул­ся. Сол­нце под­ня­лось вы­соко над Кра­ковом, по­золо­тив кры­ши. А над са­мой вы­сокой Ма­ри­ац­кой баш­ней слов­но об­лачко зо­лотое ку­рилось. И тог­да ус­лы­шал он зов тру­бы — проз­ву­чала и обор­ва­лась ме­лодия, вон­зившись пря­мо в сер­дце. Грус­тно ему ста­ло. Ог­ля­нул­ся Бар­тек, бро­сил про­щаль­ный взгляд на го­род и вздох­нул. А там уж за­шагал не ог­ля­дыва­ясь.
Шёл он весь день, ви­дит — впе­реди бо­лото. Идёт, сту­па­ет по­тихонь­ку — хоть он и каж­дую коч­ку здесь знал, а всё же в тем­но­те ид­ти страш­но­вато. Над бо­лотом мгла под­ня­лась, а по­том оза­рил ка­мыши ро­зовый ме­сяц.
Бар­тек по­шёл по лун­ной до­рож­ке. Вдруг ви­дит — не­пода­лёку в за­рос­лях бе­ле­ет что—то. Вро­де бы жен­щи­на сто­ит: ста­руш­ка в бе­лом пла­точ­ке. Сто­ит, при­гова­рива­ет:
— Ох, кто бы пе­ренёс ме­ня че­рез то­пи да бо­лота!
Ус­лы­шал Бар­тек эти сло­ва, и жал­ко ста­ло ему жен­щи­ну. «Дай, — ду­ма­ет, — её пе­рене­су. От­бла­года­рит ли, нет ли — всё рав­но».
По­дошёл бли­же, ви­дит — сто­ит, при­жав­шись к вер­бе, ма­лень­кая ста­рушон­ка. Скло­нил­ся он над ней, взял на ру­ки. Лёг­кая она бы­ла и до то­го ху­дая, что Бар­те­ку чу­дилось, буд­то он слы­шит, как она кос­тя­ми гре­мит.
— Спа­сибо те­бе, па­ренёк, ува­жил ты ме­ня. А как звать-то те­бя?
— Бар­то­ломей. Бар­тек.
— Бар­тек, зна­чит? Спа­сибо те­бе, ног не за­мочив, че­рез эда­кую мок­редь пе­реп­равлюсь!
С эти­ми сло­вами усе­лась она на Бар­те­ка вер­хом и то­нень­ким го­лос­ком да­вай петь-под­вы­вать:
Ме­ня бо­ит­ся всяк,
Бо­гатый и бед­няк,
Слу­живый и ку­пец,
Всех ждёт один ко­нец…

— Та­кая ты важ­ная гос­по­жа? А я и не знал, — зас­ме­ял­ся Бар­тек.
— Гос­по­жа и есть! — бур­кну­ла ста­руха. И знай се­бе пов­то­ря­ет: — Ме­ня бо­ит­ся всяк…
Эхо раз­но­сило пе­сен­ку по бо­лоту, и со всех сто­рон раз­да­вал­ся ста­рухин го­лос. Умолк и ше­лест листь­ев, и хлю­панье во­ды, и шо­рох ка­чав­ше­гося на вет­ру ка­мыша.
Ме­сяц сно­ва выг­ля­нул, но свет его по­казал­ся Бар­те­ку тус­клым.
Хо­лод­но ста­ло Бар­те­ку, зад­ро­жал он как оси­новый лист.
— Не­уж­то ты не до­гады­ва­ешь­ся, кто я? — спра­шива­ет ста­руха.
— Да нет, — го­ворит Бар­тек, хо­тя вро­де бы и мель­кну­ла у не­го в уме шаль­ная мысль, до­гад­ка.
— Ну вот что, па­рень, скры­вать мне от те­бя не­чего. Смерть я! А ты кто бу­дешь?
— Док­тор. Да толь­ко не­до­уч­ка. Ле­чу как при­дёт­ся.
— Ну тог­да я те­бе при­гожусь. Слу­шай ме­ня вни­матель­но! При­дёшь к боль­но­му — пер­вым де­лом смот­ри, где я стою. Ес­ли в но­гах у боль­но­го — бе­рись за ле­чение. Так и так выз­до­рове­ет. А ес­ли я у не­го в го­ловах стою — от­ка­жись сра­зу. Всё рав­но тол­ку не бу­дет. По ру­кам?
— По ру­кам.
— Ес­ли же ты наш уго­вор на­рушишь и боль­ных, ко­торых я заб­рать хо­чу, вы­лечить за­хочешь — я те­бя с со­бой за­беру.
Так они и по­лади­ли, и вско­ре Бар­тек наш за­жил на сла­ву. На­род к не­му со всей ок­ру­ги ва­лом ва­лил. Док­тор он был зна­мени­тый. Всем док­то­рам док­тор. С од­но­го взгля­да оп­ре­делял, одо­ле­ет ли боль­ной свои не­дуги или нет.
И ещё ни ра­зу не слу­чилось, что­бы он взял­ся за ле­чение, да не вы­лечил.
Раз­бо­гател Бар­тек. Жи­ли они с ма­туш­кой в боль­шом дос­татке. Дом пос­тро­или ду­бовый. Во дво­ре сад, ого­род, хлев, ко­нюш­ня, ам­ба­ры. Все­го и не пе­речесть. Вот толь­ко мать тре­вожи­лась, всё сы­на спра­шива­ла:
— И как это ты, сы­ночек, лю­дей ле­чишь, не пой­му я? И для суг­ре­ва и от жа­ры од­ни и те же тра­вы за­вари­ва­ешь. Сда­ёт­ся мне, что и не учил­ся ты вов­се, а боль­ше на хит­рость на­де­ешь­ся. Толь­ко од­ной хит­ростью не про­живёшь.
А Бар­тек в от­вет:
— Не го­рюй­те, ма­туш­ка! Быс­тро я на док­то­ра вы­учил­ся, быс­тро и доб­ро на­жил. Бо­гат стал и зна­менит на всю ок­ру­гу.
И вер­но.
Да­леко ра­зош­лась о нём сла­ва. По­это­му Бар­тек ни­чуть не уди­вил­ся, ког­да од­нажды ве­чером к его до­му подъ­еха­ла зо­лотая ка­рета с гон­цом от со­седа-во­ево­ды.
За­боле­ла у во­ево­ды доч­ка, и вот прис­лал он за Бар­те­ком. Про­сит его единс­твен­ную дочь от тяж­кой бо­лез­ни вы­лечить.
— Это на­шего во­ево­ды-то доч­ку? — ис­пу­галась ма­туш­ка Бар­те­ка. — Да не­уж­то ты к ней по­едешь, сы­ночек? Да ведь ей ни од­на пря­ха, ни од­на пор­тни­ха уго­дить не мо­гут. Бе­гут от неё лю­ди.
— Ка­кая бы она ни бы­ла, а ехать на­до. Во­ево­де не от­ка­жешь. Бы­вай­те здо­ровы, ма­туш­ка!
Поп­ро­щал­ся Бар­тек со ста­руш­кой, сел в ка­рету.
Зас­ту­чали ко­пыта, и пом­ча­лись ры­саки от ду­бово­го до­мика к зам­ку с шестью баш­ня­ми, в ко­тором жил во­ево­да.
Ве­чер был, и в кус­тах си­рени да бо­ярыш­ни­ка за­лива­лись май­ские со­ловьи. Быс­тро мча­лись рез­вые ко­ни, вот уже и за­мок во­ево­ды по­казал­ся.
А из зам­ка навс­тре­чу док­то­ру слу­ги вы­бега­ют, две­ри от­во­ря­ют, в ба­рыш­ни­ну спаль­ню ве­дут. Ви­дит Бар­тек, на кро­вати из рез­но­го де­рева де­вуш­ка ле­жит. Бе­лая как по­лот­но. Еле ды­шит. Смот­рит Бар­тек на де­вуш­ку, и не ве­рит­ся ему, что с её губ мог­ли сле­тать обид­ные для ста­рой пря­хи сло­ва, что ху­день­кие её ру­ки в ку­лаки сжи­мались от гне­ва.
Жаль ста­ло Бар­те­ку де­вуш­ку, по­дошёл он поб­ли­же и вздрог­нул: в го­ловах у неё сто­яла Смерть.
А тут под­хо­дит к Бар­те­ку сам во­ево­да с суп­ру­гой, родс­твен­ни­ки со всех сто­рон под­бе­га­ют, о здо­ровье ба­рыш­ни спра­шива­ют.
— Ос­тавь­те ме­ня с ней с гла­зу на глаз. Толь­ко тог­да возь­мусь за ле­чение, — ска­зал Бар­тек.
На цы­поч­ках выш­ли ро­дите­ли де­вуш­ки из по­ко­ев, выш­ла и род­ня её, на зна­мени­того док­то­ра ог­ля­дыва­ясь. Стал Бар­тек Смерть мо­лить:
— Ой вы моя яс­но­вель­мож­ная па­ни! Ус­ту­пите мне ра­зок, хо­чу я, что­бы эта де­вуш­ка жи­ла.
Смерть толь­ко пле­чами по­жала:
— Ты, па­рень, сам не зна­ешь, что го­воришь. Или за­был про наш уго­вор?
— Хоть раз по­жалей­те. Ус­ту­пите, Кур­но­сень­кая.
— И не по­думаю! Ра­ди ка­кой-то дев­чонки? С че­го вдруг? Или при­воро­жила она те­бя?
— Сам не знаю. Ле­жит та­кая ху­день­кая, та­кая блед­ная. Сде­лай­те ми­лость, гос­по­жа, встань­те у неё в но­гах. А я её вы­лечу.
— А ты и ле­чишь-то не луч­ше, чем сло­во дер­жишь.
— Сжаль­тесь…
— И не по­думаю…
— Ус­ту­пите, Кур­но­сень­кая, дай­те по­жить нам обо­им. Доб­ром про­шу
— Не бы­вать это­му!
— Ах так! — крик­нул Бар­тек. — Не хо­тите по-хо­роше­му, на се­бя пе­няй­те.
Схва­тил де­ревян­ную кро­вать, по­вер­нул из­го­ловь­ем к две­рям, и Смерть в но­гах у де­вуш­ки ока­залась.
— Ишь как те­бя за­нес­ло! — по­кача­ла она го­ловой. — Со мной шут­ки пло­хи. От ме­ня не уй­дёшь. До сви­дания, ге­рой, ско­ро встре­тим­ся — и на ве­ки веч­ные.
Рас­ки­нула ру­ки и вы­лете­ла в ок­но.
Толь­ко бе­лый пла­точек на пле­чах её мель­кнул.
Смот­рит Бар­тек на де­вуш­ку. Щё­ки у неё по­розо­вели. На гу­бах улыб­ка. От­кры­ла она гла­за тём­ные, зор­кие, как у со­роки, и зак­ри­чала сер­ди­то и гром­ко:
— Эй, Бо­гуся, Ка­ся, Реп­ка! Ужин — в пос­тель. Да мо­локо что­бы не го­рячее и не хо­лод­ное бы­ло, а бул­ка — хрус­тя­щая! Бо­гуся, Ка­ся, Реп­ка! Где вы там! Жи­вее!
Тут она уви­дела док­то­ра:
— А ты кто та­кой?
— Док­тор я.
— Не ну­жен мне док­тор. Я здо­рова. Уби­рай­ся от­сю­да, да пос­ко­рее! Ба­тюш­ка те­бе зап­ла­тит, сколь­ко нуж­но. — И от­верну­лась от Бар­те­ка.
Сжа­лось у Бар­те­ка сер­дце то ли от бо­ли, то ли от го­речи, то ли от вос­торга.
В пос­ледний раз взгля­нул он на де­вуш­ку и вы­шел.
А навс­тре­чу ему прис­лу­га бе­жит, Бар­те­ка чуть с ног не сби­ла. Бе­гут слу­жан­ки со всех ног, а из спаль­ни сно­ва до­носит­ся сер­ди­тый го­лос:
— Бо­гуся! Ка­ся! Реп­ка!
Вслед за де­вуш­ка­ми и сам во­ево­да не­сёт­ся, ки­нул­ся Бар­те­ка об­ни­мать.
— Здо­рова, моя до­чень­ка здо­рова! — кри­чит. — Уже и нрав свой по­казы­ва­ет, плу­тов­ка! Спа­сибо, док­тор. Век тво­ей ус­лу­ги не за­буду.
Боль­шой ко­шель от по­яса от­стё­гива­ет, Бар­те­ку су­ёт. Но толь­ко на этот раз не об­ра­дова­ло Бар­те­ка зо­лото. Слов­но бы в этом ко­шель­ке не зо­лотые мо­неты, а мед­ные пу­гови­цы бы­ли. Не взял Бар­тек у во­ево­ды ко­шель.
— За щед­рость спа­сибо. Но за здо­ровье до­чери ва­шей по-дру­гому рас­счи­тывать­ся при­дёт­ся.
— Сколь­ко, сколь­ко я те­бе дол­жен?
— Зав­тра соч­тёмся. А сей­час мне до­мой по­ра.
— Зав­тра так зав­тра. До сви­дания.
— Про­щай­те, пан во­ево­да.
Во­ево­да сло­жил ла­дони тру­боч­кой и кри­чит на весь двор:
— Эй, слу­ги, про­води­те док­то­ра к ка­рете!
Вы­шел Бар­тек во двор, а там уже и ка­рета сто­ит. Две­над­цать ко­ней, сив­ки как на под­бор, а ка­рета из чис­то­го зо­лота: «Вот, мол, ка­кой я по­дарок от­ва­лил. Знай на­ших!»
Но Бар­те­ка и ка­рета не об­ра­дова­ла. Мол­ча плюх­нулся он на мяг­кие по­душ­ки и крик­нул ку­черу — ве­зи, мол, до­мой.
Рез­во бе­гут ко­ни по до­роге. А вот и бо­лото по­каза­лось. Взо­шёл ме­сяц, и во­да се­реб­ром от­ли­вала.
Вдруг из-за верб пос­лы­шалась пе­сен­ка, слов­но бы ко­мар то­нень­ким го­лосом за­пищал:
Ой, лес гу­дит,
Ста­рый дуб шу­мит,
Ко­мар с ду­ба упал,
Се­бе шею сло­мал.
Ой, весть не к доб­ру,
Смерть приш­ла к ко­мару…

«И… и… и…» — то­нень­ко за­пища­ли ко­мары над лу­гами, вто­ря пе­сен­ке.
— Ого, — ска­зал Бар­тек, — это Кур­но­сая приш­ла. Со мной встре­чи ищет.
Толь­ко он это ска­зал, ко­ни ос­та­нови­лись, сто­ят, уша­ми стри­гут, ржут ти­хонь­ко.
— Здесь ме­ня по­дож­ди, — ска­зал Бар­тек ку­черу.
Вы­лез из ка­реты, идёт, по сто­ронам ози­ра­ет­ся. Вок­руг то­пи да бо­лота, и вдруг за кус­та­ми вро­де бы бе­лень­кий пла­точек мель­кнул.
«Вот она, — по­думал Бар­тек, — ну что же, пой­ду к ней навс­тре­чу».
И по­шёл че­рез луг. А ко­мары всё кру­жат над ним и пи­щат: «И-и-идёшь? И-и-идёшь?» На­силу их Бар­тек ку­лаком ра­зог­нал.
— Иду. Как не пой­ти! Ес­ли я к ней не при­ду, она са­ма ме­ня ра­зыщет.
Вот и кус­ты пе­ред ним. А из-за кус­тов Смерть выг­ля­дыва­ет.
— Это хо­рошо, что ты наш уго­вор пом­нишь, — го­ворит. — Сту­пай за мной.
Шли они дол­го бо­лота­ми да лу­гами, на­конец по­дош­ли к глу­бокой яме, а над ней не­ров­ным све­том ого­нёк све­тил­ся.
— Спус­кай­ся за мной, Бар­тек. Ми­лос­ти про­шу. Это моя ха­та.
Спус­тился Бар­тек вслед за Смертью в яму.
Ог­ля­дел­ся по сто­ронам, ви­дит — тём­ные сте­ны па­ути­ной пок­ры­ты, на сте­нах ши­рокие пол­ки ук­репле­ны, а на пол­ках ря­дами све­тиль­ни­ки сто­ят. В од­них огонь­ки го­рят яр­ко, ров­ным пла­менем, в дру­гих — сте­лют­ся, в треть­их — уга­са­ют сов­сем.
— Что это за огонь­ки? — спра­шива­ет Бар­тек.
— Это жиз­ни че­лове­чес­кие, — го­ворит Смерть. — Вот эти ров­ные, свет­лые огонь­ки ещё дол­го го­реть бу­дут. А вон те, ви­дишь, уга­са­ют сов­сем.
— А где же ого­нёк ба­рыш­ни­ной жиз­ни? — спра­шива­ет Бар­тек.
— Вот он, — ска­зала Смерть, по­казав на ве­село пот­рески­ва­ющий, яр­кий, слов­но бы иг­ри­вый ого­нёк.
— А мой где?
— Си­ла тво­его огонь­ка в её пе­реш­ла, вот гля­ди!
И Смерть по­каза­ла Бар­те­ку на ого­нёк, ко­торый уже сов­сем до­горал.
— Эх, не уда­лось мне те­бя пе­рехит­рить! — ска­зал Бар­тек и упал за­мер­тво.
— Вид­ный был па­рень и нег­лу­пый, — ска­зала Смерть. — Да толь­ко од­ной лов­костью и хит­ростью про­жить хо­тел. Вот и при­шёл ко­нец на­шей сдел­ке.
Тут и на­шей ис­то­рии ко­нец.
А слу­чилось это дав­ным-дав­но, с тех пор прош­ло лет пять­сот да ещё сто. Те­перь док­то­ра на на­шего Бар­те­ка не по­хожи, и на­до бы эту ис­то­рию по-ино­му рас­ска­зывать. Но уж пусть она ос­та­нет­ся та­кой, ка­кой ска­зыва­ли её в ста­родав­ние вре­мена, вы­дум­ка­ми да шут­ка­ми ста­рых прях да лю­дей бы­валых при­ук­ра­шен­ная. А ес­ли кто хо­чет ус­лы­шать жи­вой рас­сказ, пусть по­едет в го­род Ста­нис­ла­вови­це, что на ре­ке Ра­бе. Там ле­ген­ду эту зна­ют.

Случайные и неслучайные рекомендации: