Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Девица с отрубленными руками

Не в ко­тором царс­тве, не в ко­тором го­сударс­тве жил-был ку­пец с куп­чи­хой; у них был сын да дочь. Вот и умер­ли этот ку­пец с куп­чи­хой, и уми­рали ког­да они, дак на­казы­вали сы­ну сво­ему, что­бы да он по­читал сес­тру; по­это­му она на­боль­ша ос­та­лася. Вот и ста­ли эти брат с сес­трой жить, и жи­вут они ско­ля — мно­го-ма­ло. А тор­го­вал этот ку­печес­кий сын. И зав­сегда он бла­гос­ловлял­ся у сво­ей сес­тры, ког­да на­до бы­ло ему ухо­дить на ба­зар. Так, зна­чит, и жи­ли они доб­ры­ми по­ряд­ка­ми.

Вот оди­нож­ды они обе­дали; обе­да­ют, зна­чит, как по­доба­ет, толь­ко этот ку­печес­кий сын си­дел, си­дел, за сто­лом-то, зна­чит, да и рас­смех­нулся. Вот сес­тра и спра­шива­ет его: «А что ты, брат, рас­сме­ял­ся? У те­бя, вер­но, что-то на уме есть?» — И го­ворит он сес­тре сво­ей: «Ах, лю­без­ная сес­три­ца! У ме­ня и под­линно есть что-то на уме, да не знаю, как про то ска­зать те­бе». — «Го­вори, го­вори, лю­без­ный бра­тец, что у те­бя на уме!» — «Да я ду­маю, лю­без­ная сес­три­ца, что не ху­до бы и же­нить­ся мне: доб­ры лю­ди го­ворят, что по­ра и прис­тро­ить­ся». — И го­ворит ему сес­тра: «Оно вес­ти­мо так, бра­тец! Не же­нить­ся хо­рошо, а же­нить­ся луч­ше то­го…» — «Дак что же, по­едем ино сва­тать­ся!»
Вот и по­еха­ли они сва­тать­ся… на­перед, зна­чит, не­вес­ту вы­бирать… Ну, а не­вест, из­вес­тно де­ло, мно­го — киш­мя ки­шат: та хо­роша, дру­гая луч­ше еще; и вся­ки есть — и бас­кие, и бо­гаты… Вот и на­вяле­ли ему, зна­чит, од­ну не­вес­ту, то есть нах­ва­лили, и же­нил­ся на ней ку­печес­кий сын.

Вот и жи­вет он с мо­лодой сво­ей же­ной мно­го-ма­ло вре­мя; ну и лад­но на пер­вых-то по­рах. А бла­гос­ловленье ро­дитель­ско не за­быва­ет ку­печес­кий сын — всег­да, зна­чит, бла­гос­ловля­ет­ся у сес­тры, ког­да пой­дет в лав­ку тор­го­вать. Вот и не слю­бись это же­не-то его мо­лодой, то есть, что он бла­гос­ловля­ет­ся у сес­тры-то.

Вот эта мо­лодая же­на про­води­ла оди­нож­ды му­жа в лав­ку и се­ла са­ма под ок­но. Вот она си­дит. А сес­тра бы­ла в те по­ры до­ма. Вот си­дит эта мо­лоду­ха под ок­ном. Вот в это вре­мя идет ми­мо око­шек-те ее ха­хель (лю­бов­ник, зна­чит); толь­ко, зна­чит, он по­ров­нялся с окош­ка­ми-то — она и стук, стук, стук ему в окош­ко-то: зай­ди, дес­кать. Вот и за­шел ее ха­хель в гор­ни­цу.

Сес­тра уви­дала его да и го­ворит: «А ты, — го­ворит, — за­чем сю­да при­катил­ся?» (По­это­му: че­ловек был нез­на­комый.) — Он и от­ве­ча­ет ей: «Я к тво­ему бра­ту при­шел». — А сес­тра и го­ворит опять: «Брат в это вре­мя зав­сегда бы­ва­ет на ба­заре, и всяк зна­ет, что его то­перечьдо­ма не­тука». И не слю­бись это снош­ке.

Вот пос­ле, ког­да прий­ти, зна­чит, му­жу-то, она взя­ла, да ти­хомол­ком и уби­ла гор­нишну свою со­бач­ку, а са­ма на­тер­ла гла­за лу­ком и се­ла к ок­ну — и си­дит, буд­то пла­чет. Вот и при­шел муж из лав­ки и уви­дал сле­зы-то на гла­зах и спра­шива­ет: «А о чем ты, лю­без­ная же­на, пла­чешь?» — И от­ве­ча­ет ему она: «Да вон сес­три­ца-то твоя уж не зна­ет, как до­садить мне, дак взя­ла да и уби­ла мою со­бач­ку! А у ме­ня толь­ко и бы­ло уте­хи-то, что эта со­бач­ка! Мне всег­да скуч­но бы­вать без те­бя, ну я и за­бав­ля­лась с со­бач­кой!» — А са­ма буд­то пла­чет. Вот муж и стал, зна­чит, лас­кать ее: «Не плачь, — го­ворит, — я те­бе дру­гу, еще луч­ше куп­лю со­бач­ку-то!».

Вот хо­рошо. Так и прош­ло это де­ло. Он не ска­зал, зна­чит, и сло­ва сес­тре, что — за­чем она уби­ла со­бач­ку его же­ны. Вот на­ут­ро, как ид­ти ему в лав­ку, он опять, зна­чит, и бла­гос­ло­вил­ся у сес­тры и ушел.

Вот как ушел он, мо­лодая его же­на опять, зна­чит, и се­ла к окош­ку и си­дит. Вот опять идет ми­мо око­шек ее ха­хель. Вот она опять и соз­ва­ла его. Вот и за­шел этот ха­хель, и си­дят они. Вот сес­тра опять и уви­дала его; как уви­дала, зна­чит, ну и спра­шива­ет его опять: «За­чем, — дес­кать, — еще при­шел?» — И от­ве­ча­ет ей этот ха­хель опять: «Я, — го­ворит, — к тво­ему бра­ту при­шел». — И го­ворит она ему: «Да ведь я, — го­ворит, — в зап­рошлый раз ска­зала те­бе, что бра­та в эту по­ру не бы­ва­ет до­ма. У ме­ня, — го­ворит, — не хо­ди без не­го, а то я, — го­ворит, — ска­жу бра­ту!» — И ушел этот ха­хель.

Вот сно­ха эта взя­ла да и уби­ла сво­его ре­бен­ка. — А у ней был ре­бенок. — Вот как уби­ла она ре­бен­ка, взя­ла опять лу­ку и пу­ще то­го на­тер­ла лу­ком се­бе гла­за и се­ла опять и си­дит — буд­то пла­чет и уби­ва­ет­ся. Вот при­ходит муж из лав­ки и ви­дит, что же­на его пу­ще еще пла­чет. Вот и спра­шива­ет он ее: «А что опять с то­бой, лю­без­на же­на, дос­пи­лось?» — «А пос­мотри-ка, — го­ворит ему она, — что дос­пе­ла твоя-то сес­тра: ведь она и ре­бен­ка-то мо­егоухо­дила!..» — И да­вай са­ма буд­то пла­кать.

Пос­мотрел он: и за­под­линно ре­бенок убит. Огор­чился, зна­чит, он. Оно и вес­ти­мо: род­но де­тище — как не жаль! И чу­жого жаль! — Вот и го­ворит он же­не сво­ей: «Что же, — го­ворит, — я бу­ду де­лать с ли­ходей­кой сес­трой?» — И го­ворит ему же­на: «Да зап­ря­ги ло­шадь — буд­то едешь ка­тать­ся, ну и возь­ми ее с со­бой; за­вези ее в лес и убей в ле­су — да смот­ри, сер­дце при­вези мне!»

Вот он взял зап­рёг ло­шадь и стал звать сес­тру с со­бой ка­тать­ся. Сог­ла­силась эта сес­тра, и по­еха­ли они. Вот едут. Вот и при­вез он эту сес­тру свою в лес. Вот при­вез он сес­тру свою в лес, и вы­садил ее, и го­ворит ей: «Ну, сес­тра, я мно­го тер­пел от те­бя бед! Те­перь приш­ло вре­меч­ко, и я те­бя убью!»
Вот сес­тра и по­чала его уго­вари­вать, что­бы да он не уби­вал ее до смер­ти: «От­се­ки, — го­ворит, — хо­чешь ру­ки да но­ги — я тог­да ни­куда не уй­ду!» — Он и го­ворит: «Нель­зя, сес­три­ца, это­го сде­лать: хоть мне-ка и жал­ко те­бя, а бо­юсь я хо­зяй­ки (же­ны, то есть). Она, — го­ворит, — ве­лела мне сер­дце твое при­вез­ти к ней!» — Как раз на ту по­ру бе­жит со­бака. Сес­тра эта и го­ворит ему: «Вот, бра­тец род­ной, пой­май эту со­баку, убей ее и вынь из нее сер­дце и уве­зи его к же­не: ведь она не уз­на­ет, ка­кое сер­дце».

Вот он пой­мал ту со­баку, убил ее, вы­нул из нее сер­дце, взял это сер­дце к се­бе. Вот как сде­лал он это, по­том от­сек сес­тре ру­ки да но­ги и ос­та­вил ее так в ле­су, а сам и у­ехал до­мой. При­ехал он до­мой и от­дал же­не сер­дце.
Вот тем вре­мём сес­тре-то и под­со­бил как-то Бог ми­лос­ли­вый за­лез­ти на дуб.

Вот и по­шел Иван-ца­ревич на охо­ту, и идет он по ле­су, а со­баки-то его убе­жали, зна­чит, по­перед да к ду­бу-то и при­бежа­ли, и ну они ла­ять на ку­печес­кую-ту дочь: а она на ду­бе-то, зна­чит, и бы­ла на том. Вот ла­ют со­баки. Вот Иван-ца­ревич и при­бежал ту­така да и спра­шива­ет: «Кто ту­така? Ес­ли ста­руш­ка си­дит, дак будь мне ба­буш­ка, се­ред­ня де­вица, дак будь мне те­туш­ка, а ес­ли крас­на де­вица, дак будь моя об­ручни­ца!» — И го­ворит ему ку­печес­кая дочь: «Нет, мо­лодец, не возь­мешь ты ме­ня в суп­ружни­цы: я без рук и без ног!» — «А уви­дим, крас­на де­вица!»

Вот он взял ее, снял с ду­ба и по­вез во дво­рец. При­вез он ку­печес­кую дочь во дво­рец и стал го­ворить ро­дите­лям сво­им: «Вот так и так, тя­тень­ка и ма­мень­ка! Я, — го­ворит, — на­шел вот ка­кую на­ход­ку и обе­щал­ся взять ее за се­бя за­муж. Бла­гос­ло­вите, — го­ворит, — тя­тень­ка и ма­мень­ка». — Вот ро­дите­ли-то по­чали его раз­го­вари­вать; но он од­но, что «же­нюсь!»

Не что де­лать, да­ли бла­гос­ловленье, и же­нил­ся Иван-ца­ревич. Ну и, ра­зум­но де­ло, по­шел пир на весь мир. Вот как же­нил­ся Иван-ца­ревич, ну и стал жить со сво­ей мо­лодой, без­но­гой и без­ру­кой же­ной, и стал жить то есть пре­от­менно!
Вот и спро­сили Ива­на-ца­реви­ча в иные го­рода. Вот и по­ехал он и на­казал от­цу и ма­тери, что­бы да бе­рег­ли его же­ну, как преж­де его бе­рег­ли. Вот и у­ехал Иван-ца­ревич, а мо­лодая же­на ос­та­лась до­ма: по это­му — она бы­ла че­ревас­та (т. е. бе­ремен­на).

Вот уж вре­мя прис­пе­ло ро­дить ца­рев­не. Вот ро­дите­ли и соз­ва­ли ба­буш­ку; а в ба­буш­ки-то да и по­падись, зна­чит, мать сно­хи ца­рев­ни­ной-то. Вот и ро­дила ца­рев­на пар­нечка, ца­реви­ча, зна­чит, да та­кого-то рас­кра­сав­чи­ка: по ло­коть ру­ки в зо­лоте, по ко­лены нож­ки в се­реб­ре, в ло­бу крас­ное сол­нышко, а в за­тыл­ке све­тел ме­сяц.
Вот эта ба­буш­ка взя­ла да и дос­та­ла щен­ка, да и при­нес­ла это­го щен­ка ко свек­ру и свек­ровке; как при­нес­ла к ним, да и го­ворит: «Вот ко­го ро­дила ва­ша снош­ка!» (А ре­бен­ка унес­ла к се­бе до­мой.)

Вот они взя­ли да и на­писа­ли сы­ну, что «вот, дес­кать, так и так: твоя суп­ружни­ца ро­дила щен­ка, дак что де­лать с этим щен­ком?» — Вот Иван-ца­ревич и пос­лал им от­вет, что­бы да ни­чего до его не де­лали со щен­ком. А гра­моту-ту эту ба­буш­ка-та возь­ми да и пе­рех­ва­ти, да и на­пиши са­ма им, от его, зна­чит, что­бы да отец и мать от­пусти­ли его суп­ружни­цу в боч­ку со щен­ком — за­печа­тали бы, зна­чит, ее со щен­ком в боч­ке и от­пусти­ли по мо­рю.
Вот они, зна­чит, по­лучи­ли эту гра­мот­ку, взя­ли свою снош­ку, да и в боч­ку, и щен­ка то­же. В эту же по­ру и ба­буш­ка-та ус­пе­ла ти­хомол­ком су­нуть в боч­ку и ре­бен­ка. По­том взя­ли, зна­чит, за­печа­тали эту боч­ку да и от­пусти­ли ее по мо­рю. Вот и поп­лы­ла эта боч­ка, поп­лы­ла да и поп­лы­ла.

Ну, та­мока пла­вала сколь­ко — мно­го-ма­ло, вот и под­плы­ла эта боч­ка к пло­тику. А пло­тик этот был ста­ричий — мо­нас­тыр­ский, зна­чит. На этом пло­ту в те по­ры ста­рица с ко­ромыс­лом приш­ла за во­дой. Вот на­ша ца­рев­на и ус­лы­хала, что кто-то есть не­пода­леку: вот и ста­ла она слез­но про­сить, что­бы да ее вы­тащи­ли из боч­ки-то. Вот эта ста­рица взя­ла да и раз­би­ла боч­ку. И выш­ла на­ша ца­рев­на из боч­ки и ще­нок за ней и ре­бенок, да та­кой-то боль­шой ре­бенок-от: он не по го­дам, а по ча­сам рос, как пше­нич­ное тес­то на опа­ре кис­нет.

Вот эта ста­рица и соз­ва­ла ее, и с ре­бен­ком и со щен­ком, в мо­нас­тырь жить. Вот приш­ли они в мо­нас­тырь и ста­ли жить.
Вот жи­вут они див­но вре­мя. Ре­бенок вы­рос и боль­шой та­кой стал де­тина, хо­роший из се­бя. Вот ца­рев­на и взду­мала ид­ти на свою сто­рону; рас­прос­ти­лась со все­ми и пош­ла со сво­им сын­ком.

Вот они шли мно­го-мно­го. Вот и ста­ли под­хо­дить к го­сударс­тву, где-ка жил Иван-ца­ревич. Вот и ус­лы­хали они, что у Ива­на-ца­реви­ча пир: а он толь­ко что, зна­чит, в те по­ры же­нил­ся и взял за се­бя сно­хину сес­тру — дочь, зна­чит, ба­буш­ки-то.

Вот они приш­ли в этот го­род и ста­ли но­чевать про­сить­ся в до­ме Ива­на-ца­реви­ча, во двор­це, зна­чит. А как люд­но бы­ло ту­така, их не пус­ка­ют слу­ги. Вот сын ца­рев­ны и го­ворит слу­гам: «Ска­жите, — го­ворит, — Ива­ну-ца­реви­чу, что я умею сказ­ки ска­зывать: мо­жет, чес­тна ком­па­ния и пос­лу­ша­ет мо­их ска­зок». — Вот и ска­зали слу­ги, что мо­лодец уме­ет сказ­ки ска­зывать. И ве­лели пус­тить их.

Вот как пус­ти­ли, ца­рев­нин сын и стал рас­ска­зывать, как и что бы­ло: то есть как его мать по­губи­ла сно­ха — ну, все про все и рас­ска­зал. Тог­да Иван-ца­ревич и до­гадал­ся про все и ве­лел каз­нить спер­ва сно­ху, тут ба­буш­ку. А сам и стал жить с этой же­ной да сы­ном. И то­перечь, знать, жи­вут.

Случайные и неслучайные рекомендации: