Жил да был старик… Поехал об Афанасьеве дне в гости со старухой. Сели рядом, стали говорить ладом. Ехали-попоехали, по ногам дорогой. Хлобыстнул кобылу бичом треузлым. Угнал ночью верст пять-шесть, оглянулся — тут и есть, — еще и с места не подался! Дорога худая, гора крутая, телега немазанная.
Ехал-попоехал, до бору доехал. В бору стоит семь берез, восьмая еосна виловата. На той сосне виловатой кукушечка-горюшечка гнездо свила и детей свела. Негде взялась скоробогатая птица, погуменная сова — серы бока, голубые глаза, портеное подоплечье, суконный заворотник, нос крючком, глаза — по ложке, как у сердитой кошки. Гнездо разорила и детей погубила, и в землю схоронила.
Пошла кукушечка, пошла горюшечка с просьбой к зую праведному. Зуй праведный по песочку гуляет, чулочки обувает, сыромятные коты. Наряжает синочку-россылочку, воробушка-десятника к царю-лебедю, к гусю-губернатору, павлину-архирею, коршуну-исправнику, грачу-становому, к ястребу-уряднику, к тетереву польскому-старосте мирскому.
Собрались все чиновники и начальники: царь-лебедь, гусь-губернатор, павлин-архирей, коршун-исправник, грач-становой, ястреб-урядник, тетерев польской-староста мирской, синочка-россылочка, воробей-десятник и из уездного суда тайна полиция: сыч и сова, орел и скопа.
— Что есть на белом свете за скоробогатая птица, погуменная сова, белы бока, голубые глаза, портеное подоплечье, суконной заворотник?
И добрались, что ворона.
И присудили ворону наказать: стряхнули ко грядке ногами и заначали секчи по мягким местам, по ледвеям. И ворона возмолилася:
— Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаите!
— Кто у тя есть свидетель?
— У меня есть свидетель воробей.
— Знаем мы твоего воробья — ябедника и клеветника и потаковщика. Крестьянин поставил нову избу, — воробей прилетит, дыр навертит; крестьянин избу затопляет, тепло в избу пропущает, а воробей на улицу выпущает… Неправильного свидетеля сказала ворона!
И ворону наказывают пуще и того.
И ворона возмолилася:
— Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаите!
— Кто у тя есть свидетель?
— У меня есть свидетель жолна.
— Знаем мы твою жолну — ябедницу, клеветницу и потаковщицу! Стоит в роменью липа, годится на божий лик и на иконостас. Жолна прилетит, дыр навертит; дождь пошел, липа изгнила, — не годится на иконостас; после того и лопаты из нее не сделати! Неправильного свидетеля опять сказала!
И пуще того ворону стегают по ледвеям и по передку.
Опять ворона возмолилась:
— Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаите!
— Кто у тя есть свидетель?
— У меня есть свидетель последний — детель!
— Знаем мы твоего детеля — ябедника, клеветника и потаковщика! Крестьянин загородил новый огород, и детель прилетел, жердь передолбил, и две передолбил, и три передолбил; дождь пошел, огород рассеялся и развалился; крестьянин скот на улицу выпущает, детель в поле пропущает.
И ворону наказали, от грядки отвязали. Ворона крылышки разбросала, лапочки раскидала…
— Из-за кукушечки, из-за горюшечки, из-за ябедницы я, ворона-праведница… Ничем крестьянина не обижаю: поутру рано на гумнешке вылетаю, крылышками разметаю, лапочками разгребаю, — тем себе и пищу добываю! Она кукушечка, она горюшечка, она ябедница, она клеветница! Крестьянин нажал один суслон, — кукушечка прилетит и тот одолбит! Больше того под ноги спустит!..
И выслушали Воронины слова. И ворону подхватили, в красный стул посадили. Кукушечку-горюшечку, в наказание ей, в темной лес отправили на тридцать лет, поглянется — живи весь век! И теперь кукушка в лесу проживает и гнезда не знает!
