Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Камала

В де­рев­не Гу­лия, од­ной из кра­сивей­ших в ок­ру­ге, жил не­ког­да чак­ла­дар по име­ни Ма­ник. Он был бо­гат и поль­зо­вал­ся лю­бовью и все­об­щим ува­жени­ем. Он вла­дел со­рока биг­ха­ми зем­ли, нес­коль­ки­ми кра­сивы­ми до­мами с че­тырех­скат­ны­ми и вось­мис­катны­ми кры­шами. В его за­гонах сто­яли де­сять сло­нов, в ко­нюш­нях — трид­цать ло­шадей, на лу­гах пас­лись ста­да ко­ров, коз и буй­во­лов; зак­ро­ма ло­мились от зер­на. Бо­гатс­тва чак­ла­дара ох­ра­няла ты­сяча сол­дат.

Каж­дый день в его до­ме кор­ми­ли сот­ни гос­тей. И ес­ли ту­да по­падал слу­чай­ный пут­ник, он не ухо­дил с пус­ты­ми ру­ками. Фа­кир или виш­ну­ит сту­чал­ся в его дверь — все по­луча­ли у не­го доб­рую ме­ру ри­са, а ес­ли в до­ме бы­ла го­това еда, гос­тя кор­ми­ли и вдо­бавок да­вали но­вую одеж­ду. Ес­ли же гос­тем ока­зывал­ся брах­ман, он по­лучал еще и день­ги за то, что не пог­ну­шал­ся при­нять пи­щу в до­ме хо­зя­ина. Каж­дый год здесь тор­жес­твен­но от­ме­чали три­над­цать раз­личных праз­дни­ков.

У чак­ла­дара был сын по име­ни Сад­хан, кра­сивый, как Ка­ма-дэ­ва — бог люб­ви, и столь же прек­расная дочь, по име­ни Ка­мала, ко­торой ас­тро­логи пред­ска­зыва­ли счас­тли­вую судь­бу. А по­ка она жи­ла в до­ме от­ца, ос­ве­щая его сво­ей кра­сотой, ка­залось, са­ма бо­гиня Са­рас­ва­ти спус­ти­лась с не­бес, при­няв об­лик до­чери чак­ла­дара.

У чак­ла­дара был уп­равля­ющий по име­ни Ни­дан. Он со­бирал на­логи и вел счет до­ходам и рас­хо­дам хо­зя­ина. В той же де­рев­не жи­ла мо­лоч­ни­ца Чи­кан. В мо­лодос­ти она бы­ла ве­селой и раз­битной де­вуш­кой. Она тор­го­вала мо­локом, раз­бавляя ме­ру мо­лока тре­мя ме­рами во­ды, и всег­да улы­балась по­купа­телям. Ее ре­чи бы­ли сла­ще мо­лока, ко­торым она тор­го­вала, и де­ла у нее шли бой­ко. Рань­ше пок­лонни­ки ви­лись око­ло нее, как пче­лы вок­руг цвет­ка, и ей не при­ходи­лось ску­чать в оди­ночес­тве. Са­мо имя Чи­кан, что зна­чит «Сколь­зкая», «Хит­рая», слу­жило по­водом для вся­ких пе­ресу­дов.

Мо­лодые го­ды Чи­кан ос­та­лись да­леко по­зади, но она по-преж­не­му оде­валась яр­ко. Во­лосы у нее по­седе­ли, мно­го зу­бов вы­пало. Но она бы­ла не из тех, кто уны­ва­ет, и, хо­тя ее муж дав­но умер, не рас­ста­валась с брас­ле­тами из ра­кушек. По­гова­рива­ли, что она кол­дунья, что бе­тель и мас­ло, над ко­торы­ми она кол­до­вала, ста­нови­лись при­ворот­ным зель­ем и, от­ве­дав его, да­же са­мые доб­ро­детель­ные же­ны бро­сали сво­их му­жей.

Дочь чак­ла­дара бы­ла де­вуш­кой не­обык­но­вен­ной кра­соты. Ее речь на­поми­нала неж­ное пе­ние ку­куш­ки. Гус­тые чер­ные, как ночь, во­лосы она иног­да зап­ле­тала в ко­сы, а ча­ще они па­дали на ее пле­чи длин­ны­ми вь­ющи­мися ло­кона­ми. С ее уди­витель­ны­ми гла­зами не мог­ли со­пер­ни­чать да­же прек­расные тем­но-го­лубые цве­ты-апа­рад­жи­та. А ког­да она на­ряжа­лась в са­ри ог­ненно­го цве­та, кра­сота ее пре­вос­хо­дила кра­соту звезд.

Од­нажды в соп­ро­вож­де­нии слу­жанок пош­ла Ка­мала на пруд ис­ку­пать­ся и при­села на ка­мен­ные сту­пень­ки гха­та. Тут ее и уви­дел уп­равля­ющий Ни­дан. Ког­да она вош­ла в пруд, ее ли­цо ка­залось рас­пустив­шей­ся на во­де ли­ли­ей. Ни­дан сто­ял за цве­тущи­ми вет­вя­ми бо­кула и бро­сал на Ка­малу жад­ные взгля­ды. А ког­да, ис­ку­пав­шись, она мед­ленно нап­ра­вилась по тро­пин­ке к сво­ему до­му, он ук­рылся за де­ревом-ка­дам­ба, что­бы луч­ше раз­гля­деть де­вуш­ку.

Ста­рая мо­лоч­ни­ца час­то по­сеща­ла дом чак­ла­дара, ку­да она при­носи­ла мас­ло, тво­рог и да­хи. Она хо­рошо зна­ла Ка­малу, и обе жен­щи­ны час­то бе­седо­вали.

Ни­дан уз­нал об их друж­бе и о кол­дов­ских ча­рах мо­лоч­ни­цы. За­ложив за ще­ку бе­тель и сде­лав вид, буд­то у не­го кон­чи­лась из­весть, без ко­торой, как из­вес­тно, бе­тель не бе­тель, он нес­пешным ша­гом нап­ра­вил­ся к до­му мо­лоч­ни­цы.

— Дай мне нем­но­го из­вести для бе­теля, — ска­зал он Чи­кан, — я обыс­кал весь свой дом и ни­чего не на­шел. Вот толь­ко я за­был зах­ва­тить день­ги, и мне не­чем сей­час те­бе зап­ла­тить.

— Я не тор­гую бе­телем и из­вестью, — с улыб­кой от­ве­чала ему мо­лоч­ни­ца, — и ни­ког­да не бе­ру за них день­ги. Ес­ли, ко­неч­но, по­сети­тель мне по ду­ше.

— Ты нем­но­го ста­рова­та, — от­шу­тил­ся Ни­дан, — но твой муж, вид­но, зак­ва­сил в те­бе, доб­рую то­лику юмо­ра, ес­ли ты его еще до сих пор не рас­те­ряла.

На это она от­ве­тила:

— Пе­рец ста­новит­ся тем аро­мат­нее и ос­трее, чем доль­ше он зре­ет. Юмор не­обя­затель­но по­кида­ет че­лове­ка с воз­растом, и ме­ня все лю­бят за мой ве­селый нрав. Не на­до со мной хит­рить, ска­жи пря­мо, за­чем ты ко мне явил­ся?

Мо­лоч­ни­ца уса­дила гос­тя, при­гото­вила для не­го бе­тель и по­дала хук­ку.

Ни­дан за­тянул­ся и на­чал из­ли­вать ей свое сер­дце:

— Ког­да-то ты и са­ма бы­ла мо­лодая и в те­бе бур­ли­ли чувс­тва, точ­но мор­ской при­лив. Кто-кто, а ты хо­рошо зна­ешь, как же­лания мо­лодос­ти бу­дора­жат ду­шу. К те­бе я при­шел по­тому, что не­дав­но уви­дел Ка­малу, дочь чак­ла­дара, и с тех пор хо­жу сам не свой. Сде­лай так, что­бы она ста­ла мо­ею, не то я убью се­бя,

Мо­лоч­ни­ца под­жа­ла гу­бы и ска­зала:

— Ни­ког­да боль­ше не за­води со мной та­кие ре­чи. Ес­ли толь­ко чак­ла­дар уз­на­ет об этом, не сно­сить те­бе го­ловы. К че­му все это? За­чем те­бе гу­бить свою мо­лодую жизнь из-за нес­бы­точ­ной меч­ты?

Тог­да Ни­дан упал пе­ред ней на ко­лени:

— Я знаю, что ты об­ла­да­ешь вол­шебны­ми ча­рами. Ты од­на мо­жешь мне по­мочь!

С эти­ми сло­вами он про­тянул ей тол­стый ко­шелек,

С тех пор уп­равля­ющий стал час­то на­вещать мо­лоч­ни­цу, хо­рошо оп­ла­чивая ее со­веты.

И вот од­нажды он на­писал Ка­мале та­кое пись­мо:

«О прек­расно­ликая, ты не ве­да­ешь, ка­кие я, нез­на­комец, ис­пы­тываю к те­бе чувс­тва. При ви­де те­бя я те­ряю са­мо­об­ла­дание. У ме­ня, ко­неч­но, ма­ло на­деж­ды, что ты за­хочешь от­дать мне свою мо­лодость. За­то я го­тов от­дать те­бе все, что имею: ра­ди те­бя я го­тов по­жер­тво­вать жизнью. Ты — моя ве­ра, моя жизнь! Ты слов­но гир­лянда цве­тов; ес­ли я не ви­жу те­бя хоть один день, я не на­хожу се­бе мес­та и груз пе­чали гне­тет мою ду­шу. В та­кие ми­нуты да­же де­ревья со­чувс­тву­ют мо­им сле­зам, ро­няя лис­тву. Один твой лас­ко­вый взгляд мо­жет воз­ро­дить ме­ня к жиз­ни. Не­уже­ли те­бя не тро­нут мои стра­дания?»

За­вязав это пись­мо в уго­лок сво­его са­ри, мо­лоч­ни­ца нап­ра­вилась в дом чак­ла­дара.

Ка­мала си­дела на зо­лотой ку­шет­ке, прик­рыв ли­цо и грудь сво­бод­ным кон­цом го­лубо­го са­ри, и же­вала аро­мат­ный бе­тель. Ког­да она улы­балась, ка­залось, буд­то на ее гу­бах рас­пуска­ют­ся бе­лые цве­ты мал­ли­ки; гир­лянда из све­жих цве­тов ма­лати ук­ра­шала ее шею. При ви­де мо­лоч­ни­цы она ска­зала с прит­ворным гне­вом:

— Что слу­чилось, мо­лоч­ни­ца? Тво­рог у те­бя стал горь­ким, мас­ло ты нам при­носишь нес­ве­жее. Вот по­годи, я по­жалу­юсь от­цу, и он вы­гонит те­бя из на­шей де­рев­ни.

— Бед­ная я, бед­ная, — в тон ей от­ве­чала ста­руха. — Ког­да-то я бы­ла мо­лодая, и все у ме­ня бы­ло слад­кое — и мо­локо и тво­рог. Да­же ког­да я под­ме­шива­ла к од­ной час­ти мо­лока три час­ти во­ды, лю­ди все рав­но хва­лили мой то­вар. Тог­да на не­го был боль­шой спрос. Как пче­лы вок­руг улья, ви­лись воз­ле мо­его до­ма муж­чи­ны. А те­перь, ког­да уш­ла моя мо­лодость, все мною не­доволь­ны, хо­тя я де­лаю те­перь тво­рог из цель­но­го мо­лока. А как ста­ратель­но сби­ваю я мас­ло! И все рав­но ник­то не на­ходит для ме­ня ни сло­веч­ка бла­годар­ности. Не ста­ну я боль­ше про­давать ни тво­рога, ни мас­ла, как бы ни бы­ло мне труд­но в мои го­ды.

Пос­лу­шай луч­ше, что я те­бе ска­жу, о прек­расная де­ва! Над то­бой уже заж­глась за­ря юнос­ти, а ты жи­вешь су­ровой жизнью зат­ворни­цы. Ког­да рас­пуска­ют­ся цве­ты, на них сле­та­ют­ся пче­лы, но ни од­на пче­ла не под­ле­тит к за­сох­ше­му цвет­ку. Мне жал­ко те­бя: ты са­ма пле­тешь се­бе гир­лянды, что­бы ук­ра­сить свою мо­лодость. Раз­ве это мо­жет дос­та­вить удо­воль­ствие? Мно­го есть пчел, что стре­мят­ся к те­бе, мой слав­ный цве­точек, за­чем же те­бе скры­вать­ся от них? Ес­ли бы ты выш­ла за­муж, я бы при­гото­вила тво­ему же­ниху та­кую вкус­ную да­хи — паль­чи­ки об­ли­жешь!

Ка­мала прид­ви­нулась бли­же к мо­лоч­ни­це и ти­хо ска­зала:

— Слу­шай, мо­лоч­ни­ца, мои сло­ва и за­поми­най: в этом ми­ре нет ни­кого, кто был бы мне под стать, ко­му я мог­ла бы под­нести гир­лянду. В мо­ей прош­лой жиз­ни я бы­ла Ра­ти, же­ной Ка­ма-дэ­вы — бо­га люб­ви. Мы жи­ли на не­бесах и бы­ли из­гна­ны на зем­лю, пол­ную го­ря и стра­даний. Пос­мотри на ме­ня, раз­ве мое ли­цо не си­яет яр­че лу­ны? Ка­кой из смер­тных юно­шей дос­то­ин ме­ня? Но есть и еще од­на при­чина, по ко­торой я не вы­хожу за­муж. Ес­ли я из­бе­ру се­бе ко­го-ни­будь в мужья, а мой вла­дыка Ка­ма-дэ­ва вдруг взду­ма­ет од­нажды по­сетить ме­ня, как я тог­да объ­яс­ню ему свой пос­ту­пок? Вот по­чему я пок­ля­лась не вы­ходить за­муж. Я бу­ду мед­ленно вес­ти ко­рабль сво­ей юнос­ти по мо­рю жиз­ни с гор­до ре­ющим стя­гом Ка­ма-дэ­вы и ос­та­нусь вер­ной ему до кон­ца.

Мо­лоч­ни­ца приш­ла в вос­торг от та­ких ум­ных и ве­селых ре­чей. Она сме­ялась до упа­ду, а по­том ска­зала:

— Я то­же хо­чу рас­ска­зать те­бе од­ну прав­ди­вую ис­то­рию, не знаю толь­ко, по­веришь ли ты мне? Не­дав­но я по­быва­ла на не­бесах, что­бы пред­ло­жить бо­гам свой то­вар. Там я повс­тре­чала тво­его Ка­ма-дэ­ву, он, бед­няжка, сов­сем за­чах в раз­лу­ке с то­бой. Уви­дел он ме­ня, об­ра­довал­ся и го­ворит: «Ты приш­ла с зем­ли, ты пос­тавля­ла мо­локо и прос­токва­шу во двор­цы мно­гих рад­жей. Ска­жи мне, мо­лоч­ни­ца, не встре­чала ли ты где-ни­будь мою Ра­ти? Я дол­жен знать прав­ду». И я от­ве­тила ему: «Да, я знаю ее, она ро­дилась в до­ме бо­гато­го зем­ле­дель­ца. Ее те­перь зо­вут Ка­мала, ник­то не мо­жет срав­нить­ся с ней кра­сотой». По­том я рас­ска­зала ему о тво­их ро­дите­лях. Выс­лу­шал он ме­ня и низ­ко пок­ло­нил­ся, а по­том на­писал те­бе пись­мо, оно у ме­ня с со­бой. Проч­ти его, и ты пой­мешь, как он стра­да­ет по те­бе. Ты не пред­став­ля­ешь, че­рез ка­кие мы­тарс­тва я прош­ла ра­ди те­бя. Мне дол­го приш­лось ка­раб­кать­ся на не­беса по лес­тни­це, и те­перь у ме­ня раз­ла­мыва­ет­ся по­яс­ни­ца. Толь­ко од­на я мог­ла ре­шить­ся на та­кое де­ло: я те­бе пре­дан­на, как ник­то.

Ког­да Ка­мала про­чита­ла пись­мо, она силь­но раз­гне­валась. Кровь уда­рила ей в го­лову, сер­дце бе­шено за­коло­тилось, но она по­дави­ла в се­бе ярость и ска­зала с де­лан­ной улыб­кой:

— Да, ми­лая мо­лоч­ни­ца, ты и впрямь на­мучи­лась из-за ме­ня и зас­лу­жива­ешь щед­рой наг­ра­ды. Шут­ка ли — взоб­рать­ся на не­беса. Раз­лу­чен­ная со сво­им Ка­ма-дэ­вой, я про­вожу дни в глу­бокой пе­чали. Но, как вид­но, с тво­ей по­мощью ско­ро в мо­ей жиз­ни про­изой­дет пе­реме­на. Ска­жи, как выг­ля­дит бог Ка­ма-дэ­ва, я ведь уже дав­но не ви­делась с ним.

— Кра­сотою сво­ей он по­добен бо­гу Кар­тти­кее и си­яет, как мо­лодой ме­сяц. Спря­тав­шись за де­рево, он ви­дел, как ты ку­палась, и с тех пор толь­ко и бре­дит то­бой. Ес­ли ты пос­мотришь в его гла­за, они сра­зу оча­ру­ют те­бя, как это уже слу­чалось рань­ше со мно­гими жен­щи­нами. Он слу­жит у тво­его от­ца уп­равля­ющим, — ска­зала мо­лоч­ни­ца.

— Чем я мо­гу от­бла­года­рить те­бя за твои хло­поты? На, возь­ми вот это, — ска­зала Ка­мала и сня­ла свое оже­релье.

Как толь­ко мо­лоч­ни­ца по­тяну­лась за ним, Ка­мала схва­тила ее за во­лосы и на­дава­ла та­ких креп­ких по­щечин, что у ста­рухи вы­лете­ли пос­ледние зу­бы.

Чи­кан по­вали­лась Ка­мале в но­ги, об­хва­тила их и ста­ла про­сить про­щения. Она не сме­ла пла­кать гром­ко, что­бы лю­ди не уз­на­ли о ее уни­жении.

— Ты про­жила уже три ста­дии сво­ей жиз­ни, под­лая жен­щи­на, и до­жива­ешь чет­вертую, пос­леднюю, — го­вори­ла ей Ка­мала. — Ты ве­ла бес­путную жизнь и хо­чешь, что­бы все дру­гие пос­ту­пали так же. Ес­ли я рас­ска­жу обо всем от­цу, те­бе нес­добро­вать. Но я не бу­ду пач­кать ру­ки о та­кую мразь, как ты. Пре­дуп­реждаю: ни­ког­да боль­ше не по­казы­вай­ся мне на гла­за, это бу­дет сто­ить те­бе жиз­ни! И то же са­мое ска­жи не­годяю уп­равля­юще­му. Он точ­но жа­ба, до­мога­юща­яся ло­тоса, раб, жаж­ду­щий стать влас­те­лином. Са­мым спра­вед­ли­вым на­каза­ни­ем для та­кого че­лове­ка бы­ла бы смерть.

Мо­лоч­ни­ца, ед­ва дер­жась на но­гах, поп­ле­лась вос­во­яси. С губ ее ка­пала кровь. Ког­да встреч­ные спра­шива­ли ее, что слу­чилось, она от­ве­чала, что у нее раз­бо­лелись дес­ны. А ес­ли кто-ни­будь про­яв­лял из­лишнее лю­бопытс­тво, она вы­ходи­ла из се­бя и на­чина­ла бра­нить­ся.

Це­лый день уп­равля­ющий не на­ходил се­бе мес­та, а ве­чером, как толь­ко стем­не­ло, пос­пе­шил к мо­лоч­ни­це, га­дая, что от­ве­тила де­вуш­ка на его пос­ла­ние. Не ус­пел он пе­рес­ту­пить по­рог до­ма Чи­кан, как та наб­ро­силась на не­го с ру­гатель­ства­ми.

— Не­годяй! — кри­чала она. — Толь­ко пос­мей еще хоть раз явить­ся ко мне, я раз­мозжу твою го­лову! Ес­ли ты не пе­рес­та­нешь до­могать­ся то­го, что за­думал, те­бя на­вер­ня­ка ка­зи­ят. Будь я муж­чи­ной, а не сла­бой жен­щи­ной, я от­ру­била бы твои по­ганые уши!

Ни­дан был страш­но ос­кор­блен и, не от­ве­чая на брань мо­лоч­ни­цы, вер­нулся до­мой, го­ря жаж­дой мще­ния.

«Кля­нусь, — го­ворил он се­бе, — что не прой­дет и не­дели, как чак­ла­дар ли­шит­ся сво­его сос­то­яния. Не та­кая уж он важ­ная пер­со­на и це­ликом за­висит от за­мин­да­ра».

И Ни­дан на­писал до­нос в го­род Раг­ху­пур за­мин­да­ру Дай­ялу, ко­торо­му под­чи­нял­ся Ма­ник. Пись­мо гла­сило:

«Низ­ко кла­ня­юсь Ва­шей ми­лос­ти и про­шу про­читать это пись­мо. Чак­ла­дар на­шел в зем­ле ог­ромные бо­гатс­тва — семь боль­ших со­судов с зо­лоты­ми мо­нета­ми. Раз зем­ля Ва­ша, то най­ден­ные сок­ро­вища по пра­ву при­над­ле­жат Вам. А чак­ла­дар их прис­во­ил се­бе».

Как толь­ко за­мин­дар по­лучил пись­мо, он при­казал не­мед­ленно дос­та­вить Ма­ника во дво­рец. Ты­сячи страж­ни­ков ок­ру­жили дом чак­ла­дара, свя­зали его по ру­кам и но­гам и при­вез­ли в Раг­ху­пур.

— Приз­на­вай­ся, ка­кие сок­ро­вища ты от­рыл в мо­ей зем­ле? — до­пыты­вал­ся за­мин­дар.

— Ни­каких сок­ро­вищ я не на­ходил! — в смя­тении от­ве­чал чак­ла­дар. — Кто воз­вел на ме­ня эту нап­расли­ну? И по­чему со мной здесь об­ра­ща­ют­ся, как с прес­тупни­ком, ког­да я ни в чем не ви­новат?

За­мин­дар раз­гне­вал­ся еще боль­ше и при­казал за­точить чак­ла­дара в тем­ни­цу, ко­торую все на­зыва­ли «хун­ша­ла».

Тем вре­менем Ни­дан про­дол­жал дей­ство­вать. «Я ус­тра­нил од­но пре­пятс­твие, — ду­мал он. — Те­перь на­до уб­рать сы­на чак­ла­дара — Сад­ха­на».

— Ка­кое го­ре! — с прит­ворным со­чувс­тви­ем стал го­ворить он юно­ше. — Тво­его от­ца, свя­зан­но­го по ру­кам и но­гам, бро­сили в тем­ни­цу и по­ложи­ли ему на грудь тя­желый ка­мень. Не прис­та­ло сы­ну, отец ко­торо­го тер­пит та­кие му­ки, праз­дно си­деть и пре­давать­ся пе­чали. В ста­рых пре­дани­ях го­ворит­ся о том, что Ра­ма и Лак­шма­на ра­ди от­ца уш­ли в лес и про­жили в из­гна­нии че­тыр­надцать лет. Па­рашу­рама по при­казу от­ца убил свою мать. Не го­дит­ся те­бе в та­кой час си­деть до­ма. На­до спа­сать от­ца! По­ез­жай к за­мин­да­ру и под­не­си ему нес­коль­ко зо­лотых мо­хуров.

Пос­лу­шав­шись лу­кавых со­ветов, Сад­хан от­пра­вил­ся к за­мин­да­ру, пре­под­нес ему ме­шочек зо­лотых мо­хуров и поп­ро­сил ос­во­бодить сво­его ни в чем не по­вин­но­го от­ца.

— Ты дол­жен не­мед­ленно от­дать мне весь зо­лотой клад, ко­торый на­шел и не­закон­но прис­во­ил твой отец, — за­явил за­мин­дар. — Толь­ко тог­да я по­думаю об ос­во­бож­де­нии тво­его от­ца. Зо­лотые мо­неты, най­ден­ные тво­им от­цом, по пра­ву при­над­ле­жат мне, твой отец ук­рал их у ме­ня.

— Мо­его от­ца кто-то под­ло ок­ле­ветал, — от­ве­тил Сад­хан и стал про­сить за­мин­да­ра о ми­лосер­дии.

За­мин­дар не стал ни­чего слу­шать и при­казал за­точить Сад­ха­на в ту же тем­ни­цу, где ле­жал его отец, и по­ложить ему на грудь тя­желый ка­мень.

При­каз за­мин­да­ра гла­сил:

«Все зо­лотые мо­хуры дол­жны быть от­да­ны их нас­то­яще­му вла­дель­цу, то есть мне, толь­ко тог­да отец и сын мо­гут на­де­ять­ся на ос­во­бож­де­ние».

Так Ни­дан ус­тра­нил пос­леднее пре­пятс­твие со сво­его пу­ти. За­тем он вы­коло­тил с рай­атов все не­до­им­ки и от­вез день­ги за­мин­да­ру. За­мин­дар ос­тался до­волен рас­то­роп­ностью Ни­дана и наз­на­чил его чак­ла­даром вмес­то Ма­ника.

Вер­нувшись в свою де­рев­ню, Ни­дан при­шел к Ка­мале и ска­зал:

— Се­год­ня я наз­на­чен на мес­то тво­его от­ца. Те­перь те­бе луч­ше при­нять мое пред­ло­жение. Я бу­ду вы­пол­нять твои ма­лей­шие же­лания, как са­мый пре­дан­ный слу­га, А ес­ли ты не сог­ла­сишь­ся, судь­ба твоя бу­дет дос­той­на жа­лос­ти. Да­же де­ревья сбро­сят свою лис­тву при ви­де тво­их стра­даний. По­думай хо­рошень­ко. Ес­ли ты не хо­чешь вый­ти за ме­ня, ухо­ди из это­го до­ма, ко­торый боль­ше не при­над­ле­жит тво­ему от­цу: за­мин­дар пе­редал его мне за мою вер­ную служ­бу.

Ка­мала с воз­му­щени­ем от­вер­гла до­мога­ния Ни­дана.

— Где это слы­хано, — от­ве­тила она ему, — что­бы де­вуш­ка вы­ходи­ла за­муж за дь­яво­ла в че­лове­чес­ком об­ли­ке? Ты ел соль мо­его от­ца всю свою жизнь, и сер­дце у те­бя не дрог­ну­ло, ког­да ты за­думал его по­губить. И с бра­том мо­им ты пос­ту­пил так же. За все это ты зас­лу­жива­ешь оп­ле­уху. Луч­ше мне жить в ле­су, чем ос­та­вать­ся под од­ной кры­шей с то­бой. Ско­рее я бу­ду про­сить ми­лос­ты­ню, чем есть твой хлеб. Ес­ли бы сей­час здесь бы­ли отец и брат, те­бя за­били бы плеть­ми до смер­ти!

Ка­мала пос­ла­ла за но­силь­щи­ками Ан­дхи и Сан­дхи, пре­дан­ны­ми семье Ма­ника, они тай­но от­несли в па­лан­ки­не ее и мать в дом к дя­де, род­но­му бра­ту ма­тери, ко­торый в это вре­мя был в отъ­ез­де.

Уз­нав, где на­ходит­ся Ка­мала, Ни­дан на­писал ее дя­де пись­мо:

«Твоя пле­мян­ни­ца по­губи­ла свою ре­пута­цию. Ес­ли ты ос­та­вишь ее в сво­ем до­ме, то пан­ча­ят из­го­нит твою семью из кас­ты. Ци­рюль­ни­ки не бу­дут за­ходить в твой дом, брах­ман не ста­нет со­вер­шать в нем об­ря­дов, од­ним сло­вом, ты бу­дешь от­вержен­ным. Твоя пле­мян­ни­ца свя­залась с пар­нем из кас­ты чан­да­лов, ра­ди ко­торо­го она през­ре­ла все обы­чаи и всех родс­твен­ни­ков. Ее из­гна­ли из ро­дитель­ско­го до­ма, и те­перь она скры­ва­ет­ся у те­бя, нав­ле­кая прок­ля­тие и на твой дом. Ты дол­жен не­мед­ленно ее прог­нать. Не за­будь, что за­мин­дар из­дал указ: то­му, кто при­ютит ее в сво­ем до­ме, гро­зит смер­тная казнь».

Дя­дя Ка­малы все­му по­верил и тут же пос­лал сво­ей же­не та­кой на­каз:

«Мне пе­реда­ли, что Ка­мала со сво­ей ма­терью, мо­ей сес­трой, жи­вет сей­час у нас в до­ме. Го­ворят, что она всту­пила в лю­бов­ную связь с мо­лодым чан­да­лом. Ты дол­жна не­мед­ленно выг­нать ее, не то мы по­теря­ем кас­ту. Как толь­ко по­лучишь это пись­мо, не­мед­ленно про­гони ее, а ес­ли она не за­хочет ухо­дить, хва­тай ее за во­лосы и вы­вола­кивай из до­ма».

Тет­ка Ка­малы очень расс­тро­илась, ког­да про­чита­ла это пись­мо. «Ведь мать Ка­малы — род­ная сес­тра мо­его му­жа, — ду­мала она, — а Ка­мала нам пле­мян­ни­ца. Как прог­нать их из до­ма? Ку­да же они пой­дут и как тог­да Ка­мале сбе­речь свою честь? Что де­лать? Ес­ли мать и дочь уз­на­ют, что на­писал мне муж, они сов­сем от­ча­ют­ся. Я не мо­гу смот­реть им в гла­за. Они сов­сем бес­по­мощ­ные, а я дол­жна при­чинить им та­кую боль».

Дол­го раз­мышля­ла тет­ка, не зная, как пос­ту­пить. На­конец, ког­да Ка­малы с ма­терью не бы­ло до­ма, она заш­ла в их ком­на­ту и по­ложи­ла пись­мо му­жа на вид­ное мес­то.

Вер­нувшись до­мой, Ка­мала наш­ла пись­мо, про­чита­ла его и за­лилась горь­ки­ми сле­зами:

— О го­ре! Мой отец и брат бро­шены в тюрь­му, один бог зна­ет, ка­кая злая до­ля при­вела ме­ня в дом дя­ди. Мы все по­теря­ли, на­ше сос­то­яние раз­граб­ле­но. И вот те­перь эта бе­да!

Она дол­го ры­дала, вспо­миная, как жес­то­ко оби­дел ее Ни­дан. На­конец она при­няла ре­шение: «Се­год­ня та­кое тем­ное не­бо. Но все рав­но доль­ше ос­та­вать­ся в этом до­ме нель­зя. Ес­ли я ис­тинная дочь сво­их ро­дите­лей, я здесь не ос­та­нусь, что бы ни ожи­дало ме­ня впе­реди. Луч­ше уто­ну, от­равлюсь или пе­рере­жу се­бе гор­ло. Пусть бо­гиня Ва­на-Дур­га ре­ша­ет те­перь мою судь­бу».

И, не поп­ро­щав­шись со сво­ей ма­терью, не ска­зав ни сло­ва тет­ке, не ду­мая о том, ка­кое го­ре она им при­чинит, Ка­мала уш­ла.

Сол­нце толь­ко что скры­лось за го­ризон­том, и на не­бе на­чали за­горать­ся звез­ды. Ка­мала по­моли­лась Ва­на-Дур­ге и пош­ла, са­ма не ве­дая ку­да. Из-за слез она не раз­ли­чала до­роги и бре­ла на­угад.

Не при­вык­шая к дол­гой ходь­бе, Ка­мала час­то ос­та­нав­ли­валась, что­бы пе­редох­нуть, по­том сно­ва шла впе­ред. Так она доб­ра­лась до гус­то­го ле­са, где не бы­ло ни­каких сле­дов че­лове­чес­ко­го жилья и ку­да во­об­ще ред­ко сту­пала но­га че­лове­ка. Но все­могу­щий бог, на­вер­ное, ус­лы­шал ее моль­бы и пос­лал ей навс­тре­чу пут­ни­ка — пас­ту­ха с буй­во­лом. Уви­дев его, Ка­мала про­мол­ви­ла:

— Ты пос­лан мне, о пас­тух, са­мими не­беса­ми! Поз­воль мне на­зывать те­бя от­цом. Боль­шое нес­частье зас­та­вило ме­ня уй­ти из до­му. Умо­ляю те­бя, при­юти ме­ня под сво­ей кры­шей. Мне не нуж­но ни еды, ни питья, поз­воль мне толь­ко про­вес­ти ночь хо­тя бы в хле­ву, пос­те­лив под го­лову край сво­его са­ри.

Пас­тух был по­ражен ос­ле­питель­ной кра­сотой Не­малы. Он по­думал, что это са­ма бо­гиня счастья Лак­шми при­няла об­лик де­вуш­ки и яви­лась ему, что­бы ис­пы­тать его ве­ру.

— Соб­ла­гово­ли, о бо­гиня, по­сетить мой дом, — сми­рен­но от­ве­чал он ей, — я бу­ду мо­лить­ся те­бе от все­го сер­дца. Ты нав­сегда дол­жна ос­тать­ся в мо­ем скром­ном до­ме. Да­руй мне свое бла­гос­ло­вение и сде­лай так, что­бы я пре­ус­пе­вал в де­лах, что­бы го­ре и бе­да ни­ког­да не пе­рес­ту­пали мо­его по­рога и что­бы мои буй­во­лицы да­вали мо­лока в три ра­за боль­ше, чем сей­час.

Ска­зав это, пас­тух по­вел Ка­малу в дом. Она заж­гла ве­чер­ний огонь, сде­лала всю ра­боту по до­му, по­том пош­ла в хлев и ра­зож­гла огонь в ка­диль­ни­це, что­бы ды­мом отог­нать мош­ка­ру от ско­тины. За­тем она сво­ими неж­ны­ми ру­ками при­гото­вила пос­тель для ста­рика.

Так про­дол­жа­лось три дня. Ког­да пас­тух воз­вра­щал­ся до­мой с пас­тби­ща, все в до­ме бы­ло приб­ра­но, еда при­готов­ле­на. Из мо­лока она де­лала вкус­ный тво­рог, а под­жа­рен­ный в пе­чи рис так и та­ял во рту. По­дав пас­ту­ху еду, она са­ма не прит­ра­гива­лась к пи­ще, а сто­яла ря­дом, по­ка он не кон­чит есть. Все пре­об­ра­зилось в до­ме пас­ту­ха, для не­го на­чалась но­вая, счас­тли­вая жизнь.

Од­нажды в те мес­та при­ехал по­охо­тить­ся на со­колов не­кий юно­ша. Ник­то не знал, от­ку­да он ро­дом; ви­дели толь­ко, что он кра­сив и стро­ен, как бог. Ли­цо у не­го бы­ло свет­лое, одеж­ды рас­ши­ты зо­лотом — все го­вори­ло о том, что он — ца­ревич.

Как-то ве­чером, вер­нувшись с пас­тби­ща, пас­тух уви­дел это­го юно­шу у сво­его до­ма.

— Я очень ус­тал, бро­дя по ле­су, — ска­зал юно­ша, — и ме­ня му­ча­ет жаж­да. Дай мне на­пить­ся!

Ка­мала при­нес­ла ему во­ды. На­пив­шись, он по­чувс­тво­вал, как ус­та­лость по­кида­ет его.

— Пос­лу­шай, ста­рец, — ска­зал юно­ша, — я не знаю, кем при­ходит­ся те­бе та, что на­по­ила ме­ня. Но она скром­на, как ве­чер­няя звез­да, и прек­расна, как мо­лодая лу­на. Кра­сотой с ней не мо­жет срав­нить­ся да­же бо­гиня Лак­шми. Кто она, эта де­вуш­ка? Кто ее ро­дите­ли? Я при­нял ее за ца­рев­ну, но, мо­жет быть, по ми­лос­ти бо­гов она ро­дилась в тво­ем до­ме? За­мужем она или нет? Рас­ска­жи мне о ней всю прав­ду.

— О воп­ло­щение спра­вед­ли­вос­ти, соб­ла­гово­ли выс­лу­шать ме­ня, — сми­рен­но от­ве­чал ему ста­рик. — Я и сам не знаю, кто ее ро­дите­ли и где ее дом. Ду­маю, это са­ма бо­гиня Лак­шми, ко­торая сжа­лилась на­до мной и по­сели­лась в мо­ем бед­ном жи­лище. С то­го са­мого дня уда­ча со­путс­тву­ет мне во всем: я стал про­давать мно­го мо­лока, у ме­ня по­яви­лись день­ги, а моя буй­во­лица, ко­торая всег­да бы­ла яло­вой, вдруг при­нес­ла буй­во­лят.

Охот­ник выс­лу­шал ста­рого пас­ту­ха и ска­зал:

— От­дай мне де­вуш­ку, я уве­зу ее с со­бой. Вза­мен по­лучишь от ме­ня це­лую кор­зи­ну жем­чу­га и зо­лота, а от мо­его от­ца — че­тыр­надцать биг­хов зем­ли.

— Не хо­чу я ни­каких бо­гатств. Эта де­вуш­ка мне как род­ная дочь, я не мо­гу жить без нее. Всю жизнь я бу­ду пок­ло­нять­ся ее сто­пам-ло­тосам. Ведь это са­ма бо­гиня Лак­шми, став­шая для ме­ня всем на све­те. Без нее жизнь по­кажет­ся мне мрач­ной и пус­той.

Что толь­ко ни пред­ла­гал пас­ту­ху юно­ша, ста­рик ни­чего не хо­тел слу­шать. Юно­ша уго­вари­вал его це­лый день и всю ночь, и толь­ко на сле­ду­ющее ут­ро ста­рик сдал­ся.

— Те­бе у ме­ня бы­ло не так уж слад­ко, — ска­зал он Ка­мале. — Прос­ти ме­ня и не за­бывай этот дом. Не на­до мне ни­каких да­ров — ни зо­лота, ни зем­ли. Пусть толь­ко бла­гос­ло­вение твое сой­дет на ме­ня в час мо­ей смер­ти.

Ста­рик рас­пла­кал­ся, а ца­ревич Пра­дип Ку­мар взял Ка­малу за ру­ку и увел за со­бой.

Од­нажды ве­чером Ка­мала заж­гла све­тиль­ник у се­бя в ком­на­те и, вспом­нив о до­ме и о ма­тери, горь­ко зап­ла­кала. В это вре­мя к ней нес­лышно во­шел ца­ревич Пра­дип Ку­мар и ос­та­новил­ся воз­ле ее ло­жа.

— С тех пор как ты здесь по­сели­лась, — ска­зал он де­вуш­ке, — ты все вре­мя пла­чешь. А ког­да я спра­шиваю те­бя о при­чине тво­их слез, ты от­ве­ча­ешь: «Не се­год­ня…» Мне ведь нуж­но толь­ко знать, где твой дом и кто твои ро­дите­ли. Твоя кра­сота сво­дит ме­ня с ума. Но как мне быть, ес­ли я все вре­мя ви­жу те­бя в сле­зах? По­чему ты стра­да­ешь? Ос­час­тливь ме­ня — вы­ходи за ме­ня за­муж!

С то­го са­мого дня, как я уви­дел те­бя в до­ме ста­рого пас­ту­ха, я ре­шил пос­вя­тить те­бе всю свою жизнь. Я по­терял ин­те­рес к со­коли­ной охо­те и ред­ко вы­хожу из до­ма — ты ви­дишь са­ма. Ме­ня те­перь нич­то не тро­га­ет, да­же кра­сивые цве­ты, рас­пустив­ши­еся в са­ду, по­теря­ли для ме­ня свое оча­рова­ние. Я стал сам не свой. Для ме­ня ты до­роже все­го на све­те. Ес­ли ты по­кинешь ме­ня, я поб­ре­ду вслед за то­бой.

Каж­дое ут­ро и каж­дый ве­чер ца­ревич вхо­дил в ком­на­ту Ка­малы и спра­шивал:

— От­веть мне, кра­сави­ца, кто ты?

— Я от­ве­чу те­бе, ца­ревич, ког­да при­дет вре­мя. В нуж­ный час ты все обо мне уз­на­ешь, а по­ка на­берись тер­пе­ния и жди.

Как пче­ла не­охот­но уле­та­ет от же­лан­но­го цвет­ка, от­ка­зав­ше­го ей в нек­та­ре, а по­том сно­ва воз­вра­ща­ет­ся к не­му, так и ца­ревич то ухо­дил от Ка­малы, то при­ходил к ней вновь.

Так про­дол­жа­лось три ме­сяца.

Од­нажды до оби­тате­лей двор­ца до­нес­лись гром­кие зву­ки ба­раба­нов.

«По­чему так гром­ко бь­ют ба­раба­ны?» — спра­шива­ли друг у дру­га лю­ди. И ше­потом пе­реда­вали но­вость: рад­жа со­бира­ет­ся поч­тить бо­гиню Ка­ли че­лове­чес­ки­ми жер­твоп­ри­ноше­ни­ями. Ка­мала уз­на­ла, что в жер­тву бу­дут при­несе­ны ее отец и брат. Она горь­ко ры­дала, и да­же де­ревья в знак со­чувс­твия ста­ли сбра­сывать цве­ты и листья.

В этот скор­бный час в ее ком­на­ту во­шел ца­ревич Пра­дип Ку­мар.

— Слы­хала ли ты, ми­лая де­вуш­ка, что мой отец со­бира­ет­ся со­вер­шить бо­гос­лу­жение в честь бо­гини Ка­ли и при­нес­ти ей в жер­тву лю­дей? Пой­дем в храм и пос­мотрим на это зре­лище.

С пе­чалью и му­кой в го­лосе она спро­сила:

— Кто же те нес­час­тные, ко­торые бу­дут при­несе­ны в жер­тву?

Ца­ревич по­ведал ей ис­то­рию двух лю­дей, пред­назна­чен­ных для жер­твоп­ри­ноше­ния, и сер­дце де­вуш­ки сжа­лось от го­ря. Ка­мала вы­тер­ла сле­зы и, пря­ча от ца­реви­ча ли­цо, ска­зала:

— Се­год­ня, ца­ревич, ты ус­лы­шишь от­вет на свой воп­рос. Я не ста­ну боль­ше скры­вать от те­бя ни­чего и все рас­ска­жу пе­ред цар­ским су­дом — воп­ло­щени­ем спра­вед­ли­вос­ти. У ме­ня к те­бе од­на прось­ба: в де­рев­не Гу­лиа жи­вет нек­то Ни­дан, ко­торый стал те­перь чак­ла­даром. Ве­ли ему явить­ся сю­да. Там жи­вут и двое но­силь­щи­ков — Ан­дхи и Сан­дхи. Пош­ли за ни­ми — пусть они рас­ска­жут, что зна­ют обо мне. В этой же де­рев­не жи­вет мо­лоч­ни­ца Чи­кан, она то­же мо­жет дать важ­ные по­каза­ния.

За­тем Ка­мала наз­ва­ла име­на дя­ди и тет­ки; не за­была она и ста­рого пас­ту­ха, в до­ме ко­торо­го на­шел ее ца­ревич.

— Их всех на­до приг­ла­сить на суд, — ска­зала она. — Ес­ли это ус­ло­вие не бу­дет вы­пол­не­но, я ни­чего о се­бе не рас­ска­жу.

На­чал­ся цар­ский суд. Ца­ревич Пра­дип Ку­мар за­нял мес­то ря­дом с от­цом. Все вни­матель­но слу­шали ба­рома­ши Ка­малы.

«Пос­лу­шай­те, муд­рые судьи, пе­чаль­ную ис­то­рию нес­час­тной де­вуш­ки. Сол­нце и лу­на, будь­те мо­ими сви­дете­лями. И вы, бес­смертные бо­ги, де­ревья и тра­вы, огонь и во­да, и ты, ве­ликая бо­гиня, пе­ред ал­та­рем ко­торой я стою, и ты, Ин­дра, царь не­бес, и ты, Яма — вла­дыка царс­тва мер­твых, и ты, Мать-зем­ля, под­твер­ди­те, что все ска­зан­ное мною — прав­да. В ле­су я час­то мо­лилась бо­гине ле­са Ва­на-Дур­ге — я то­же при­зываю ее в сви­дете­ли.

Пер­вые мои сви­дете­ли — отец и мать. К их сто­пам я при­падаю сот­ни раз, я ува­жаю и чту их, как бо­гов. И брат мой ми­лый то­же здесь — он под­твер­дит прав­ди­вость мо­их слов. Пусть рас­ска­жут все, как бы­ло, и Ни­дан, и мо­лоч­ни­ца Чи­кан, а так­же мои дя­дя и тет­ка.

На не­бе заж­глась ве­чер­няя звез­да — пусть и она ста­нет мо­ей сви­детель­ни­цей. Мно­гое мо­гут рас­ска­зать и мои сле­зы, и вот это пись­мо, на­писан­ное дя­дей мо­ей тет­ке. Сре­ди мо­их сви­дете­лей и ста­рый пас­тух, при­ютив­ший ме­ня. И на­конец, мой пос­ледний сви­детель — ца­ревич, ко­торый выз­во­лил ме­ня из бе­ды. Он — влас­те­лин мо­его сер­дца, и я ни­чего от вас не скрою, о пра­вед­ные судьи.

В мае ме­сяце, поз­дней ночью, ког­да чер­ные ту­чи зак­ры­ли не­бо, ро­дилась та нес­час­тная, что сто­ит пе­ред ва­ми. Моя лю­бящая мать да­ла мне неж­ное имя — Ка­мала. Че­рез три го­да ро­дил­ся мой брат. Мое сер­дце тре­пета­ло от ра­дос­ти, ког­да я ви­дела маль­чи­ка, прек­расно­го, как ме­сяц, на ру­ках ма­тери. Я то­же бра­ла его на ру­ки, иг­ра­ла с ним и не­жила, ка­чала в ко­лыбе­ли. Так прош­ло мое детс­тво — в ра­дос­ти и ве­селье. Ког­да мне ис­полни­лось три­над­цать лет, отец стал ду­мать, что по­ра вы­давать ме­ня за­муж.

За­ря юнос­ти ра­зук­ра­сила алым ру­мян­цем мои ще­ки, и мать зап­ре­тила мне хо­дить од­ной к ре­ке. Я но­сила яр­кие са­ри, до­рогие ук­ра­шения, впле­тала в ко­сы гир­лянды из чам­пы. Во вре­мя ку­пания слу­жан­ки ума­щали мое те­ло бла­гово­ни­ями, рас­че­сыва­ли мои длин­ные во­лосы слю­дяны­ми греб­ня­ми. Каж­дый день я хо­дила на ре­ку в соп­ро­вож­де­нии слу­жанок, и ник­то из чу­жих не ос­ме­ливал­ся приб­ли­зить­ся ко мне.

При­шел де­кабрь, ме­сяц, ког­да нас­ту­па­ют са­мые ко­рот­кие дни. Из две­над­ца­ти брать­ев-ме­сяцев де­кабрь — млад­ший. Од­нажды, прос­нувшись по­ут­ру, я сот­во­рила мо­лит­ву Ва­на-Дур­ге. В пол­день, умас­тив се­бя бла­говон­ны­ми мас­ла­ми и сняв оже­релье из круп­ных брил­ли­ан­тов, я взя­ла зо­лотой кув­шин и от­пра­вилась со сво­ими под­ружка­ми на ре­ку. По до­роге они ве­село пе­ли и пля­сали, и толь­ко мне бы­ло не до ве­селья: в са­мом на­чале пу­ти я спот­кну­лась о ка­мень, а это пло­хая при­мета. О, ес­ли бы я зна­ла, что встре­чу чер­ную змею, я бы ни­ког­да не выш­ла из до­му!»

Сле­зы ду­шили ее, и она ука­зала на Ни­дана:

— Пусть этот че­ловек рас­ска­жет су­ду, что про­изош­ло даль­ше!

Ни­дан мол­чал.

«— Нас­ту­пил ян­варь, за­тем фев­раль — вре­мя силь­ных хо­лодов, — про­дол­жа­ла Ка­мала. — Бед­ня­ки мер­зли без теп­лой одеж­ды, а длин­ные но­чи мед­ли­ли, не же­лая ус­ту­пать мес­то дню. Од­нажды к нам приш­ла со сво­им, то­варом Чи­кан и при­нес­ла вот это пись­мо. Я не бу­ду рас­ска­зывать, что в нем на­писа­но, проч­те­те са­ми.

Про­шел март, при­шел ап­рель — чу­дес­ное вре­мя го­да. Ли­аны и кус­тарни­ки пок­ры­лись цве­тами, со­пер­ни­чая меж­ду со­бой в яр­кости кра­сок. Ка­залось, буд­то за каж­дым кус­том спря­тал­ся бог люб­ви со сво­ими цве­точ­ны­ми стре­лами. Те же, кто рас­ста­вал­ся в это вре­мя с близ­ки­ми, ис­пы­тыва­ли нес­терпи­мую боль.

Жуж­жа­ние пчел ожив­ля­ло са­ды, не пе­рес­та­вая ку­кова­ли ку­куш­ки. Один раз я ус­лы­шала, что мой отец и мать шеп­чутся о мо­ем за­мужес­тве. Как раз в это вре­мя при­был го­нец с при­казом от­цу явить­ся во дво­рец. Быс­тро сна­ряди­ла сло­нов и ло­шадей, отец по­дошел ко мне и ска­зал:

„Я не знаю, до­рогая дочь, как дол­го я там про­буду. Будь ос­то­рож­на без ме­ня».

Рас­ста­ва­ясь с от­цом, я бе­зутеш­но пла­кала. Пос­ле его отъ­ез­да весь дом буд­то пог­ру­зил­ся во ть­му.

Ми­новал май, при­шел и­юнь, нас­та­ли праз­дни­ки в честь Ва­на-Дур­ги. Гром­ко би­ли ба­раба­ны, зве­нели кар­та­лы, иг­ра­ли ор­кес­тры. Все хра­мы бы­ли бо­гато уб­ра­ны, и на­ряд­но оде­тые жен­щи­ны и де­ти соб­ра­лись под яр­ким на­весом, что­бы при­нять учас­тие в праз­днич­ной це­ремо­нии. Мы же с ма­терью си­дели в оди­ночес­тве и горь­ко пла­кали, опа­са­ясь, как бы че­го не слу­чилось с мо­им от­цом. Вско­ре мы по­лучи­ли из­вестие, что он за­точен в тем­ни­цу.

Те­перь, о воп­ло­щение спра­вед­ли­вос­ти, я хо­чу спро­сить те­бя: в чем ви­новат мой отец и за что на­казан?

Ни­дан, наш уп­равля­ющий, ска­зал бра­ту, что он дол­жен вы­ручать от­ца из бе­ды. Тог­да у­ехал из до­ма и мой не­вин­ный брат, не знав­ший, как ко­варен мир. Мы же с ма­терью ос­та­лись од­ни и горь­ко пла­кали. Раз­ве мог­ла я при­нять учас­тие в праз­дни­ке Ва­на-Дур­ги? Мы сли­ли во­еди­но мо­лит­ву на­ших сер­дец, об­ра­щен­ных к бо­гине, про­ся ее о воз­вра­щении от­ца и бра­та.

К се­реди­не и­юня от­цве­ли ман­го­вые де­ревья и на них по­яви­лись зе­леные за­вязи. Вок­руг ве­сели­лись лю­ди, влюб­ленные ка­чались на ка­челях, ук­ра­шен­ных цве­тами, а мы по­лучи­ли из­вестие, что мой брат то­же за­точен в тем­ни­цу. Что нам, бед­ным жен­щи­нам, ос­та­валось де­лать, как не про­ливать сле­зы дни и но­чи? Мы не зна­ли, ка­кому бо­гу мо­лить­ся о воз­вра­щении до­мой от­ца и бра­та. Мес­то от­ца за­няла чер­ная змея, из стра­ха пе­ред ней мы да­же не сме­ли вы­ражать вслух свое го­ре.

К кон­цу и­юня вет­ви ман­го­вых де­ревь­ев пок­ры­лись спе­лыми пло­дами. Мать нап­ра­вилась в храм бо­гини Чан­ди и ста­ла пос­тить­ся, мо­лясь о воз­вра­щении му­жа и сы­на. День и ночь она ле­жала, рас­прос­тершись ниц, у вхо­да в храм. Я вы­тер­ла сле­зы, взя­ла мать за ру­ку и при­вела до­мой, где она, не осу­шая слез, ста­ла мо­лить­ся бо­гине Шаш­тхи.

Став­ши плен­ни­цами в собс­твен­ном до­ме, мы с ма­терью вы­нуж­де­ны бы­ли по­кинуть его, не взяв с со­бой ни од­но­го ка­ури. Но­силь­щи­ки от­несли нас в па­лан­ки­не в дом дя­ди.

В и­юле на­чались дож­ди, лив­шие день и ночь, и, по­доб­но дож­дю, бес­прес­танно ли­лись на­ши сле­зы. Мы жи­ли лишь од­ной на­деж­дой; ре­ки ста­ли пол­но­вод­ны­ми, мы смот­ре­ли на них и ду­мали, что в один прек­расный день по­явит­ся лод­ка, в ко­торой воз­вра­тят­ся мои отец и брат.

И тут от дя­ди, на­ходив­ше­гося в отъ­ез­де, приш­ло пись­мо, ко­торое под­ли­ло мас­ла в огонь. Мать не ви­дела пись­ма, я ни­чего ей не ска­зала и, не поп­ро­щав­шись с ней, уш­ла из до­ма дя­ди. Вот это пись­мо, пусть оно бу­дет еще од­ним сви­детель­ством.

Я уш­ла по­тому, что не мог­ла боль­ше ос­та­вать­ся в до­ме дя­ди, не мог­ла там ни есть, ни пить. Луч­ше мне бы­ло уто­пить­ся в ре­ке или от­ра­вить­ся, чем ос­та­вать­ся там хоть на ми­нуту.

И я поб­ре­ла ку­да гла­за гля­дят. Вско­ре по­казал­ся гус­той, тем­ный лес, и я вош­ла в не­го. Ме­ня не тро­нули ни ядо­витые змеи, ни злые тиг­ры. Со сле­зами я мо­лила бо­гов о за­щите и про­сила ука­зать мне ка­кое-ни­будь убе­жище. И тут мне повс­тре­чал­ся пас­тух.

На­вер­ное, этот че­ловек был мо­им дру­гом в пре­дыду­щих рож­де­ни­ях: он от­несся ко мне как род­ной отец и при­ютил ме­ня в сво­ем до­ме. Я про­была там не­дол­го. Этот пас­тух — мой глав­ный сви­детель, он спас мою честь, ког­да я бы­ла со­вер­шенно без­за­щит­на.

Я рас­ска­зала вам все и наз­ва­ла всех сво­их сви­дете­лей. Те­перь я хо­чу наз­вать то­го, кто стал вла­дыкой мо­его сер­дца. Это про­изош­ло в ав­густе, ког­да мно­жес­тво со­колов на­пол­ни­ли сво­им кри­ком не­беса над бо­лота­ми. Тог­да в этих мес­тах по­явил­ся ца­ревич, и я повс­тре­чалась с ним в до­ме пас­ту­ха. Он на­чал расс­пра­шивать ме­ня, кто я та­кая и кто мои ро­дите­ли. Я от­ве­чала, что ска­жу об этом в дол­жный час. По­давая ему на­пить­ся, я по­чувс­тво­вала, как в мо­ем сер­дце вдруг прос­ну­лось неж­ное чувс­тво к не­му. Юно­ша был прек­ра­сен, как бог Кар­тти­кея, и я не мог­ла отор­вать от не­го глаз. Он заб­рал ме­ня с со­бой. От­де­лан­ная зо­лотом лод­ка с гор­до под­ня­тым го­лубым па­русом при­вез­ла ме­ня сю­да, во дво­рец, где я по сво­ей во­ле ста­ла слу­жан­кой ца­рицы, ко­торая от­но­сит­ся ко мне как к род­ной до­чери. Дни и но­чи я жда­ла ее при­каза­ний, го­товая ис­полнить лю­бое ее же­лание.

Од­нажды я ус­лы­шала зву­ки ба­раба­нов, му­зыку, уви­дела на ули­цах на­ряд­ных лю­дей и тан­цо­ров.

„Что это за тор­жес­тво?» — спро­сила я.

Мне от­ве­тили, что се­год­ня от­ме­ча­ет­ся праз­дник в честь бо­гини Мо­ноша-дэ­ви.

Ус­лы­шав это, я вспом­ни­ла род­ной дом, и мое сер­дце за­билось от вол­не­ния. Ал­тарь на­шего до­ма был пуст. Я вспом­ни­ла о ма­тери, ко­торую я так жес­то­ко по­кину­ла, ведь она не вы­дер­жи­вала раз­лу­ки со мной да­же на ко­рот­кое вре­мя. В сен­тябре мать обыч­но го­тови­ла раз­личные сла­дос­ти. Вос­по­мина­ния об этих днях тер­за­ли мое сер­дце, я бе­зум­но тос­ко­вала по до­му.

В сен­тябрь­ские но­чи, ког­да лу­на све­тит так яр­ко, что в ее све­те мож­но уви­деть дно ре­ки, мои гла­за зас­ти­лала мгла.

В ок­тябре, ког­да в каж­дом до­ме праз­дну­ют Дур­га-пуд­жу, ник­то не за­жег ни од­ной све­чи в до­ме мо­его от­ца. В глу­бине сво­его сер­дца я мо­лила Дур­гу сжа­лить­ся над мо­ими от­цом и бра­том и вер­нуть их до­мой.

В но­яб­ре лю­ди заж­гли у сво­их до­мов яр­кие све­тиль­ни­ки, ко­торые го­рели всю ночь. Ник­то не спал, вез­де слы­шались му­зыка и пес­ни. Де­вуш­ки, на­дев свои луч­шие на­ряды, ве­сели­лись боль­ше всех.

Нас­тал де­кабрь, и на по­лях соз­рел рис. Вид зо­лото­го уро­жая на­пол­нил ра­достью сер­дца кресть­ян. По ве­черам, ког­да они воз­вра­щались до­мой в вен­ках из зо­лотых ко­лось­ев, их же­ны бра­ли заж­женные све­тиль­ни­ки и с праз­днич­ны­ми пес­ня­ми вы­ходи­ли мужь­ям навс­тре­чу, мо­ля Лак­шми о нис­посла­нии уда­чи на весь год. В каж­дом до­ме воз­но­сились мо­лит­вы бо­гине Лак­шми. Из ри­са но­вого уро­жая жен­щи­ны го­тови­ли сла­дос­ти и под­но­сили их бо­гине. Ког­да все лю­ди мо­лились бо­гине счастья, я спра­шива­ла се­бя: „Мо­гу ли я на­де­ять­ся на счастье?» Я бы­ла раз­лу­чена с ро­дите­лями, с бра­том, а у ме­ня боль­ше ни­кого нет на све­те. В сле­зах про­вела я всю ночь.

То, о чем я хо­чу рас­ска­зать даль­ше, мо­жет под­твер­дить са­ма ца­рица. Не­дав­но, ког­да я при­гото­вила ей бла­гово­ния и пош­ла на пруд за во­дой, вдруг раз­да­лись зву­ки ба­раба­нов, и я уви­дела, как ку­да-то зас­пе­шили лю­ди, оде­тые в праз­днич­ные одеж­ды.

Я спро­сила у них, ка­кое пред­сто­ит бо­гос­лу­жение. Мне от­ве­тили, что на ал­та­ре бо­гини Ка­ли бу­дут при­несе­ны в жер­тву лю­ди. Я ус­лы­шала их име­на: это бы­ли мои отец и брат.

На­пол­нив кув­шин во­дой, я пос­пе­шила к ца­рице, по­мог­ла ей ис­ку­пать­ся, на­ряди­ла ее в луч­шие одеж­ды и про­води­ла в храм, а са­ма вер­ну­лась в свою ком­на­ту. Вы­терев сле­зы, я ста­ла ду­мать, как спас­ти от­ца и бра­та от смер­ти.

Тут ко мне во­шел ца­ревич. Я спро­сила его, что про­ис­хо­дит во двор­це и по­чему так гром­ко бь­ют ба­раба­ны. Он от­ве­тил: „Се­год­ня мой отец со­бира­ет­ся поч­тить бо­гиню Ка­ли че­лове­чес­ки­ми жер­тва­ми».

Он наз­вал мне име­на тех, кто пред­назна­чал­ся для жер­твоп­ри­ноше­ния. Мой рас­су­док по­мутил­ся от го­ря, но я сдер­жа­ла се­бя.

„Се­год­ня, ца­ревич, нас­ту­пил тот день, ког­да я мо­гу рас­ска­зать те­бе ис­то­рию сво­ей жиз­ни. Про­води ме­ня в храм», — ска­зала я.

Ца­ревич при­вел ме­ня сю­да, и я все рас­ска­зала о се­бе пе­ред ли­цом бо­гини Ка­ли. Пусть и она ста­нет мо­ей сви­детель­ни­цей. О рад­жа, про­шу те­бя сна­чала вы­нес­ти спра­вед­ли­вое ре­шение, а по­том при­нес­ти жер­твы бо­гине».

Ба­рома­ши, или пес­но­пение о две­над­ца­ти ме­сяцах, на этом кон­ча­ет­ся. Те­перь пос­лу­шай­те ре­шение рад­жи.

Он соб­рал всех сво­их ми­нис­тров и приб­ли­жен­ных, что­бы ра­зоб­рать де­ло и вы­нес­ти при­говор. Вне се­бя от гне­ва, он при­казал Ни­дану сей же час во всем приз­нать­ся. Тот со стра­ху не мог вы­мол­вить ни сло­ва.

Рад­жа про­читал пе­ред соб­равши­мися его пись­мо, пос­ле че­го об­ра­тил­ся к мо­лоч­ни­це:

— Рас­ска­жи-ка нам, ведь­ма, как ты по­теря­ла свои зу­бы?

Мо­лоч­ни­ца ста­ла бор­мо­тать что-то нев­нятное в свое оп­равда­ние, а по­том за­яви­ла:

— У ме­ня дол­го бо­лели дес­ны, от­то­го я и по­теря­ла зу­бы.

Рад­жа рас­сердил­ся еще боль­ше и при­казал страж­ни­ку схва­тить ее за во­лосы. Ста­руха не вы­дер­жа­ла и ста­ла по­носить Ни­дана пос­ледни­ми сло­вами:

— Это он во всем ви­новат! Я и знать не зна­ла, что на­писа­но в пись­ме. Я ни в чем не ви­нова­та, ос­во­боди­те ме­ня, нес­час­тную!

Братья Ан­дхи и Сан­дхи по­каза­ли, как они от­несли в па­лан­ки­не Ка­малу с ма­терью к родс­твен­ни­кам. Дя­дя и те­тя Ка­малы по­веда­ли о том, что про­изош­ло в их до­ме, по­том дал чис­то­сер­дечные по­каза­ния пас­тух, и, на­конец, ца­ревич рас­ска­зал о том, как он уви­дел Ка­малу в до­ме пас­ту­ха, ког­да охо­тил­ся в тех кра­ях.

Так один за дру­гим да­ли по­каза­ния все сви­дете­ли. По­ра бы­ло вы­носить при­говор. Ни­дана свя­зали по ру­кам и но­гам и бро­сили к сто­пам рад­жи. Тот ска­зал, что прес­тупни­ка сле­дова­ло бы по­садить на кол и да­же та­кое на­каза­ние не­дос­та­точ­но для не­го су­рово. Бы­ло ре­шено, что на рас­све­те, ког­да за­кон­чится бо­гос­лу­жение ма­тери Ка­ли, Ни­дана при­несут в жер­тву на ее ал­та­ре.

А те­перь рас­ска­жем о свадь­бе Ка­малы.

Брах­ма­ны и ас­тро­логи оп­ре­дели­ли бла­гоп­ри­ят­ный для бра­косо­чета­ния день. Сва­деб­ные приг­ла­шения на­писа­ли крас­ны­ми чер­ни­лами и пос­та­вили на них ки­новарью семь ме­ток. День и ночь не смол­ка­ли ба­раба­ны, неж­но зву­чала ме­лодия флей­ты. Дво­рец за­пол­нился гос­тя­ми, на жен­ской по­лови­не соб­ра­лись кра­сави­цы. Лю­ди пе­ли и тан­це­вали, сто­лы ло­мились от яств и сла­дос­тей, при­готов­ленных луч­ши­ми по­вара­ми сто­лицы. Дво­рец был кра­сиво ук­ра­шен и све­тил­ся ты­сяча­ми ог­ней.

Отов­сю­ду съ­еха­лись родс­твен­ни­ки, свя­щен­нослу­жите­ли и уче­ные брах­ма­ны. Бо­гам воз­да­ли дол­жное: Ва­на-Дур­гу поч­ти­ли пес­ня­ми, бо­гине Ка­ли при­нес­ли в жер­тву двух коз и буй­во­ла. А во дво­ре хра­ма ус­тро­или шрад­дху, что­бы поч­тить ду­ши пред­ков.

Случайные и неслучайные рекомендации: