Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Сын бедняка

Бы­ло это или не бы­ло, а го­ворят, жил на све­те бед­няк-гзи­рая со сво­ей же­ной. И бы­ли они, мо­жет, и не луч­ше нас с ва­ми, но хо­рошие бы­ли лю­ди. Вот в од­но ле­то ро­дил­ся у них сын. Сын ро­дил­ся ночью, а на­ут­ро все со­седи уж зна­ли: у бед­но­го гзи­рая сын в до­ме. Ста­ли со­седи но­сить – кто ай­ри­су, кто плов, кто хлеб го­рячий, как в на­роде по­велось. При­несут ча­шу с едой, пос­та­вят у по­рога, а ря­дом еще по­дарок по­ложат. Кто один ло­коть по­лот­на даст, кто два лок­тя пар­чи – сы­ну на одеж­ду. Все же­ну гзи­рая зна­ют, все ее, бед­ную, жа­ле­ют. Что по­луч­ше – пар­чу до­рогую, шелк – прип­ря­тала же­на гзи­рая и са­ма се­бе ска­зала: «Вот сошью по­тихонь­ку одеж­ду сы­ну и спря­чу ее. А ста­нет ему сем­надцать лет, вес­ною, в праз­дник Су­лаки, сво­ими ру­ками оде­ну его. По­раду­ет­ся тог­да мой сын, по­раду­ем­ся и мы с от­цом. Вот рас­тет их сын. И трех не­дель не прош­ло – рвет он пе­лен­ки, тес­но ему ле­жать в люль­ке. Бо­гатырь, вид­но, рас­тет… Ма­ло вре­мени прош­ло или мно­го, стал юно­шей сын гзи­рая. И си­лен и умен юно­ша. Сло­во ска­жет – буд­то стре­лу в цель пус­тит. Но что бу­дешь де­лать? Бе­ден сын гзи­рая. И в прос­той день и в праз­дник – все хо­дит он в од­ной рва­ной одеж­де. Один раз в праз­дник Су­лаки ку­пец, со­сед гзи­рая, поз­вал к се­бе в дом мно­го-мно­го гос­тей. По­шел и сын гзи­рая. Хо­дит он си­ротой, ник­то на не­го не пос­мотрит, ник­то по­есть его не по­зовет. Опе­чали­лось сер­дце у юно­ши, и ос­та­вил он дом куп­ца. По­шел к ма­тери, рас­ска­зал ей о сво­ей оби­де. «Нет тут бе­ды, сын мой! – го­ворит ему мать. – У куп­ца толь­ко ам­ба­ры боль­шие, а сер­дце ма­лень­кое. Вот пос­той, я те­бя ук­ра­шу та­кой кра­сивой одеж­дой, что и сам ку­пец и все гос­ти го­ловы скло­нят пе­ред то­бой, каж­дый свое мес­то за­хочет те­бе от­дать». Тут вы­нула мать одеж­ду из сун­ду­ка и ста­ла с ра­дос­тным сер­дцем оде­вать сы­на. Так она его ук­ра­сила, что и отец бы его не уз­нал и спро­сил бы: «Эй, юно­ша, чей ты сын и ку­да ты идешь?» Вот вер­нулся юно­ша на праз­дник. И толь­ко уви­дел его ку­пец, встал пе­ред ним во весь свой рост, вста­ли пе­ред ним и все гос­ти. «Иди, иди, юно­ша, тут твое мес­то, ря­дом со мной, – ска­зал ку­пец, – из­воль ку­шай, что сер­дце твое за­хочет. Ес­ли и бе­ден мой стол, счи­тай его бо­гатым». И тут юно­ша сел воз­ле куп­ца, взял в ру­ки по­лу и ска­зал: «Ку­шай, одеж­да моя, плов ку­шай, шаш­лык, все, что хо­чешь, ку­шай!» Уди­вил­ся ку­пец, и гос­ти уди­вились. «По­чему ты так го­воришь, юно­ша?» – спро­сил ку­пец.

«Ес­ли хо­чешь, от­кро­юсь те­бе, – от­ве­тил юно­ша. – Вто­рой раз я при­хожу на твой праз­дник. Толь­ко в пер­вый раз ста­рая на мне и рва­ная бы­ла одеж­да. И ни ты, ни гос­ти твои не пос­мотре­ли на ме­ня, ник­то не спро­сил, сыт я или го­лоден. А вот при­шел в но­вой одеж­де, – ты ме­ня по­садил ря­дом с со­бой, гос­тей по­забыл сво­их, еду мне по­да­ешь. Не ме­ня ты уви­дел – одеж­ду мою, вот я и го­ворю одеж­де: ку­шай, одеж­да, ку­шай… А те­перь и мед на тво­ем сто­ле бу­дет для ме­ня ядом. Ру­кой не дот­ро­нусь до тво­ей еды». Пос­ты­дил­ся ку­пец, и гос­ти пос­ты­дились. И пусть они ос­та­нут­ся там со сты­дом сво­им, а мы тут ос­та­нем­ся с чис­тым ли­цом, что­бы друг пе­ред дру­гом нам ни­ког­да не бы­ло стыд­но. А сын гзи­рая вер­нулся в свой дом, снял с се­бя одеж­ду и мол­ча по­ложил в хур­джун. Тут мать его и го­ворит: «Что же ты ма­ло по­ходил в но­вой одеж­де? Или тес­на она те­бе, или ши­рока, или я не так те­бе ее сши­ла? Но знай, сын мой, не по­хожа эта одеж­да на все дру­гие одеж­ды. Це­на ее вы­ше зо­лота – от сер­дца чис­то­го, ар­шин за ар­ши­ном лю­ди те­бе при­носи­ли. Одеж­да эта от злых чар те­бя ук­ро­ет, спа­сет от стре­лы и кин­жа­ла».

«Спа­сибо те­бе, – от­ве­тил юно­ша, – спа­сибо и доб­рым лю­дям. Но ес­ли эта одеж­да та­кая, то и юно­ша, что но­сит ее, дос­той­ным дол­жен быть. От­пусти ме­ня, мать, в до­рогу. Слаб я сей­час, но, верь мне, креп­ким вер­нусь и умом и де­лами». Взял сын гзи­рая хур­джун с но­вой одеж­дой, в ста­рой одеж­де пе­решаг­нул по­рог до­ма, поп­ро­щал­ся сна­чала с ва­ми, по­том с от­цом и ма­терью – и по­шел.

Мно­го ли шел или ма­ло, но до­шел сын гзи­рая до бе­рега мо­ря. И тут уви­дел он: под­ня­лись вол­ны на мо­ре, иг­рать ста­ли, как ма­лые де­ти иг­ра­ют. Вы­рос­ли вол­ны – бить­ся ста­ли друг с дру­гом, грудью о грудь уда­рились, взле­тели до са­мого не­ба и опять упа­ли.

И ког­да утих­ли вол­ны, вдруг выш­ла из во­ды мор­ская ло­шадь, ро­дила на бе­регу же­ребен­ка и опять в мо­ре про­пала. Ле­жит же­ребе­нок, толь­ко раз еще грудью сво­ей вздох­нул, толь­ко гла­за от­крыл… А тут из ям­ки вы­шел ста­рый му­равей с бе­лым ро­гом на лбу. Вполз на ка­мень и крик­нул: «Эй, му­равьи, все со­бирай­тесь сю­да! День наш при­шел! Сколь­ко раз эта мор­ская ло­шадь сво­ей грудью во­ду тол­ка­ла на на­шу зем­лю, то­пила на­ши гнез­да! Отом­стим ей се­год­ня! Съ­едим же­ребен­ка и ос­та­вим ей толь­ко бе­лые кос­точки!» И по­пол­зли му­равьи…

Вы­ходят из всех ще­лей, из ямок, из-под каж­до­го ка­меш­ка. Вся зем­ля от му­равь­ев по­тем­не­ла, буд­то кто чер­ную бур­ку бро­сил на бе­рег. А ста­рый му­равей с бе­лым ро­гом на лбу то­ропит их.

«Ско­рей, ско­рей! – го­ворит он. – Наш же­ребе­нок, по­ка во­да не ок­ро­пила его, а толь­ко тро­нет его во­да – по­теря­ет­ся на­ша си­ла». Пол­зут му­равьи… Вот-вот до же­ребен­ка дой­дут и съ­едят его. Но сын гзи­рая не рас­те­рял­ся, бро­сил­ся к же­ребен­ку, взял его на ру­ки и по грудь во­шел с ним в мо­ре. Од­ной ру­кой дер­жит его, дру­гой ти­хонь­ко на го­лову, на спи­ну во­ду ему ль­ет, буд­то не же­ребен­ка, а ма­лень­ко­го бра­та ку­па­ет. А ког­да юно­ша вы­нес же­ребен­ка на бе­рег, на зем­ле ни од­но­го му­равья не ос­та­лось. Вдруг опять за­иг­ра­ли вол­ны, опять уда­рились друг о дру­га и в сто­роны ра­зош­лись. Еще раз выш­ла на бе­рег мор­ская ло­шадь и так ска­зала сы­ну гзи­рая: «Эй, юно­ша, кто те­бя пос­лал в эти мес­та?! С доб­ром ты при­шел на эту зем­лю, с доб­ром и пой­дешь ты по ней! Ты спас мо­его же­ребен­ка. Пусть за это он и бу­дет те­бе от ме­ня по­дар­ком. Сам дай ему имя, сам и ез­ди на нем… Хо­рошим он бу­дет ко­нем. И я те­бя в бе­де не ос­тавлю!»

По­ка го­вори­ла мор­ская ло­шадь, по­ка юно­ша слу­шал ее, бла­года­рил ее за по­дарок, вы­рос же­ребе­нок, стал креп­ким и кра­сивым ко­нем. Пог­ла­дил его юно­ша, по­цело­вал в лоб и наз­вал Ис­пертом. А мор­ская ло­шадь ска­зала: «Мо­лод ты, юно­ша, еще ни­чего не ви­дел на све­те. А есть та­кие лю­ди, что и со­ломин­ке в тво­их ру­ках по­зави­ду­ют. Уви­дят та­кого ко­ня – гла­за их кровью наль­ют­ся. Скрой ты луч­ше до вре­мени сво­его Ис­перта. Вот по­дуй на не­го и ста­нет он игол­кой, игол­ку при­коли на грудь и иди се­бе. А за­хочешь его уви­деть, толь­ко вы­тащи игол­ку из одеж­ды, опять по­дуй на нее – и ста­нет ко­нем пе­ред то­бою мой Ис­перт. Но где игол­ка са­ма упа­дет на зем­лю, там и ос­та­новись, по­верь мне, – не по­жале­ешь».

По­ложил юно­ша все ее сло­ва се­бе в сер­дце, как ла­ваш в хур­джун. По­дул на Ис­перта, при­колол на грудь игол­ку, поп­ро­щал­ся с мор­ской ло­шадью и по­шел. Мно­го ли шел, ма­ло ли шел, и при­шел сын гзи­рая к двор­цу од­но­го ца­ря. Пос­мотрел он на вы­сокий дво­рец и ска­зал се­бе: «Ого-го, гля­ди, маль­чик! Вот ты ду­мал, что вы­ше до­ма куп­ца нет дру­гого до­ма на све­те, а тут пос­мотришь на кры­шу, и шап­ка упа­дет с го­ловы. Блес­тит дво­рец ца­ря. Но нет! – пусть и он ос­та­нет­ся в сто­роне от мо­ей до­роги».

Не ус­пел юно­ша ска­зать эти сло­ва, как игол­ка уко­лола его в грудь и упа­ла на зем­лю. Вспом­нил сын гзи­рая, что мор­ская ло­шадь го­вори­ла ему, при­кусил гу­бу и по­думал: «Пусть бу­дет, что бу­дет. Ос­та­нусь я тут». Под­нял он игол­ку, при­колол се­бе на грудь и по­шел к ца­рю. При­шел к ца­рю, пок­ло­нил­ся и ска­зал: «Дай мне, царь, ка­кую хо­чешь ра­боту». «Эй, ты, маль­чик в зап­ла­тах, – ска­зал царь, – ка­кой ра­ботой уди­вишь ме­ня, что ты смо­жешь сде­лать? Вот иди, па­си мо­их гу­сей! А вот та ла­чуж­ка бу­дет те­бе до­мом, там и жи­ви, по­ка не ум­решь». Пок­ло­нил­ся юно­ша ца­рю и по­шел в ла­чугу. Сбро­сил там на зем­лю свой хур­джун и по­думал: «Не для то­го я по­шел по све­ту, что­бы гу­сей пас­ти. Но ни­чего, пос­мотрю, что даль­ше бу­дет».

Ос­та­вим тут сы­на гзи­рая и вер­немся к ца­рю. Пос­мотрим, что он де­ла­ет.

Бы­ло у ца­ря три до­чери. Под­росли они. По­ра их за­муж вы­давать. Вот в один день поз­вал царь сво­их до­черей и так им го­ворит: «Зав­тра я со­беру юно­шей со все­го царс­тва, а вы, мои до­чери, брось­те каж­дая по яб­ло­ку. В ко­го яб­ло­ко по­падет, тот и бу­дет же­нихом».

На дру­гой день ут­ром выш­ли цар­ские до­чери на бал­кон, а май­дан пе­ред двор­цом – что по­ле, цве­тами ук­ра­шен­ное. Раз­ные-раз­ные юно­ши в кра­сивых одеж­дах сто­ят на май­да­не. Боль­шой май­дан пе­ред цар­ским двор­цом, но тес­но на нем на­шим юно­шам. Один дру­гому за­виду­ет, каж­дый поб­ли­же хо­чет по­дой­ти к бал­ко­ну, что­бы яб­ло­ко сва­деб­ное ему схва­тить ру­ками.

А сын гзи­рая и в это ут­ро выг­нал гу­сей со дво­ра. Пос­мотрел на май­дан, а лю­дей там – как листь­ев на де­реве. «Что соб­ра­лись они тут? – по­думал он. – На бой приш­ли или на свадь­бу?» Ос­та­новил он сво­их гу­сей и стал смот­реть. Вот выш­ла впе­ред стар­шая дочь ца­ря, под­ня­ла вы­соко яб­ло­ко и бро­сила его. По­лете­ло яб­ло­ко над май­да­ном и по­пало пря­мо в сы­на цар­ско­го ве­зира. Бро­сила и сред­няя дочь яб­ло­ко. Да­леко по­лете­ло яб­ло­ко и под­хва­тил его сын дру­гого цар­ско­го ве­зира. Вот при­шел че­ред и млад­шей до­чери ца­ря. Она еще даль­ше, еще вы­ше бро­сила свое яб­ло­ко. Про­лете­ло яб­ло­ко над всем май­да­ном и упа­ло на го­лову сы­на гзи­рая. Рас­сердил­ся туг царь и крик­нул: «Про­гони­те это­го пас­ту­ха в зап­ла­тах! Что он тут сто­ит! Ему в по­ле быть, гу­сей пас­ти! Ошиб­лась ты, дочь моя, еще раз брось свое яб­ло­ко». Взя­ла млад­шая дочь дру­гое яб­ло­ко и бро­сила его. А яб­ло­ко еще вы­ше по­лете­ло, еще даль­ше, но упа­ло опять на го­лову гзи­рая. У ца­ря от злос­ти все по­чер­не­ло пе­ред гла­зами. Тут дочь его в тре­тий раз бро­сила яб­ло­ко. Про­лете­ло яб­ло­ко над май­да­ном и упа­ло пря­мо в ру­ки сы­ну гзи­рая. Тог­да по­думал юно­ша: «В тре­тий раз яб­ло­ко ко мне по­пало, ос­тавлю его се­бе и пос­мотрю, что бу­дет». Спря­тал он яб­ло­ко, крик­нул на гу­сей и по­шел с май­да­на.

А дочь ца­ря пок­ло­нилась от­цу, по­цело­вала ему ру­ку и ска­зала: «Не пе­чаль­ся, отец мой! Так, мо­жет, и на­до. Вер­но, это мое счастье». Нах­му­рил­ся царь. «Ес­ли так – я ска­жу: бы­ла у ме­ня дочь, а те­перь нет ее. Ухо­ди с мо­их глаз к пас­ту­ху в ла­чугу, что­бы я те­бя ни­ког­да не ви­дел».

Со сле­зами на гла­зах и с пе­чалью в сер­дце пош­ла млад­шая дочь ца­ря к пас­ту­ху в ла­чугу, се­ла на по­роге и ста­ла его ждать. Ве­чером приг­нал пас­тух гу­сей и ви­дит: сто­ит цар­ская дочь у по­рога. Об­ра­довал­ся сын гзи­рая, но за­та­ил в сер­дце свою ра­дость. Пок­ло­нил­ся он до­чери ца­ря и ска­зал: «Как по­пала ты в мою ла­чугу, цар­ская дочь? Не ошиб­лась ли до­рогой?» «Нет, не ошиб­лась, пас­тух, – от­ве­тила дочь ца­ря. – Ла­чуга эта или дво­рец, тут те­перь бу­дет мой дом, ес­ли ты по­жела­ешь».

«Хо­рошо, – ска­зал сын гзи­рая. – Вой­ди сес­трой мо­ей в эту ла­чугу, а нас­та­нет день, мы пой­дем с то­бой на зем­лю мо­их от­цов и де­дов, там в до­ме мо­ем я же­ной те­бя на­зову».

«Пусть бу­дет так, брат мой!» – ска­зала цар­ская дочь. Ос­та­новим­ся тут и пос­мотрим, что еще даль­ше бу­дет.

Соб­рал раз царь свой мед­жлис и так ска­зал: «Эй, ве­зиры и муд­ре­цы мои, го­ры, как по­яс, креп­ко стя­нули мою зем­лю, зак­ры­ли со всех сто­рон мое царс­тво. Че­рез эти вы­сокие ска­лы толь­ко пти­цы на­ходят до­рогу. Мои ам­ба­ры пол­ны то­варов, но что мне де­лать с ни­ми?! Ник­то к нам не дер­жит свой путь, а на­ши ка­рава­ны ни­куда не идут. Вот вы все муд­ре­цами зо­ветесь, что ска­жете вы мне, ка­кой да­дите от­вет?»

Сте­на мог­ла бы от­ве­тить ца­рю, но цар­ские ве­зиры и муд­ре­цы ни­чего ему не от­ве­тили, как соб­ра­лись мол­ча, так и уш­ли мол­ча. Тог­да царь приз­вал двух сво­их зять­ев и ска­зал им: «Эй, зятья мои! Иди­те вот к тем го­рам, все их обой­ди­те, и сле­ва нап­ра­во и спра­ва на­лево, и сни­зу до­вер­ху и свер­ху до­низу. Ищи­те пов­сю­ду и най­ди­те до­рогу, что­бы пош­ли по ней мои ка­рава­ны в дру­гие царс­тва».

«Хо­рошо, ве­ликий царь, – от­ве­тили зятья. – Что ты ска­зал, то мы и сде­ла­ем». Пок­ло­нились они ца­рю и ос­та­вили его мед­жлис. А ког­да выш­ли, пос­мотре­ли друг на дру­га и ска­зали: «От­дал нам двух сво­их до­черей, а за них и шку­ру го­тов снять с нас. Есть у не­го ста­до вер­блю­дов, иди те­перь к этим го­рам и ищи для них до­рогу!» Но сколь­ко бы ни бы­ло пер­цу в их сло­вах, сколь­ко бы ни сер­ди­лись они, а се­ли цар­ские зятья на сво­их ко­ней и по­еха­ли. А ку­да по­еха­ли и ку­да при­едут, – са­ми не зна­ют.

Но что я вам еще ска­жу: дош­ло это цар­ское сло­во до сы­на гзи­рая. И ска­зал он не­вес­те: «Слы­шал я, царь пос­лал сво­их зять­ев ис­кать в го­рах ка­раван­ную до­рогу! Мо­жет, обид­но те­бе, что за­был ме­ня твой отец, не поз­вал сво­его треть­его зя­тя? Но не бой­ся, не­вес­та моя, и я ис­про­бую свою си­лу».

И ког­да ме­сяц, как буй­вол, под­нял свой рог над го­рами, сын гзи­рая взял хур­джун с но­вой одеж­дой, поп­ро­щал­ся со сво­ей не­вес­той и по­шел. Спит цар­ский го­род, ни од­на со­бака не за­ла­ет. Вы­шел сын гзи­рая за во­рота, ос­та­новил­ся тут и вы­тащил игол­ку из одеж­ды. «Вый­ди ко мне, до­рогой мо­ему сер­дцу Ис­перт, – ска­зал он, – дав­но я те­бя не ви­дел».

С эти­ми сло­вами по­дул он на игол­ку. Вдруг зар­жал Ис­перт, прыг­нул вы­соко, про­бежал один май­дан кру­гом сы­на гзи­рая и стал пе­ред ним.

Сын гзи­рая по­цело­вал его в лоб, пог­ла­дил по гри­ве и ска­зал: «Не близ­ко от­сю­да до тех вон гор, а ты, мой Ис­перт, в один миг про­неси ме­ня по этой до­роге, где ты ос­та­новишь­ся, там я и сой­ду на зем­лю». Вско­чил сын гзи­рая на ко­ня и не ус­пел гла­зом мор­гнуть, как Ис­перт до­нес его к го­рам и стал пе­ред ска­лами, что тес­но при­жались друг к дру­гу. Тут со­шел наш юно­ша на зем­лю и ска­зал ко­ню: «Па­сись спо­кой­но, мой Ис­перт, вон в той до­лине, там по грудь те­бе бу­дет тра­ва, ешь сколь­ко хо­чешь, по­ка не по­зову». Вот Ис­перт ест тра­ву в до­лине, а сын гзи­рая кам­ни тас­ка­ет, буд­то го­ру съ­еда­ет. Нас­коль­ко ме­сяц в не­бо ухо­дит, нас­толь­ко сын гзи­рая в го­ру по­дыма­ет­ся. И нап­ра­во и на­лево бро­са­ет он кам­ни, но си­ла его не сла­бе­ет, а буд­то еще боль­ше креп­нет. Мно­го ли, ма­ло ли ра­ботал сын гзи­рая, а пос­мотрел на не­бо и ви­дит: во-он где уже ме­сяц, до ут­ренней звез­ды до­ходит!

«Э-гей, да ос­лепнуть мне! – ска­зал он. – Ско­ро и ут­ро, а я еще не сло­мил спи­ну этой го­ры!» Еще не окон­чил он сво­их слов, слы­шит, зар­жал в до­лине Ис­перт. А с го­ры, слы­шит он, дру­гая ло­шадь зар­жа­ла. Под­нял сын гзи­рая го­лову и уви­дел – бе­жит к не­му мор­ская ло­шадь.

«Ой-гой, юно­ша-бо­гатырь! – ска­зала она. – Не­мало ты пот­ру­дил­ся. А те­перь пос­той, где тво­ей си­лы не хва­тило, мою до­бав­лю». Ска­зала так мор­ская ло­шадь и два ра­за уда­рила ко­пыта­ми по ска­ле. Под­ня­лась вы­соко ска­ла и в сто­рону упа­ла, и тут от­кры­лась до­рога – глад­кая, как осе­лок, и длин­ная, как от­сю­да до не­ба. И еще ви­дит сын гзи­рая: во-он идет ка­раван, та­кой боль­шой ка­раван, что сколь­ко ни смот­ри, пос­ледне­го вер­блю­да и не уви­дишь.

«На­день, юно­ша, но­вую одеж­ду, – ска­зала мор­ская ло­шадь, – ска­чи на Ис­перте встре­чать свой ка­раван! Там и для тво­ей не­вес­ты есть по­дарок: на зо­лотом блю­де зо­лотая ку­роч­ка с зо­лоты­ми цып­ля­тами». На­дел сын гзи­рая но­вую одеж­ду, поз­вал Ис­перта, сел сам на спи­ну и по­ехал впе­ред. Гре­мит ка­раван ко­локоль­чи­ками, кра­сивы­ми кис­точка­ми ук­ра­шен, тю­ки бо­гатые на вер­блю­дах – один тя­желее дру­гого. А на спи­не пер­во­го вер­блю­да ле­жит зо­лотое блю­до. На блю­де зо­лотая ку­роч­ка бе­га­ет кру­гом, а за нею зо­лотые цып­ля­та. Ку­роч­ка цып­лят до­гоня­ет, цып­ля­та ку­роч­ку до­гоня­ют. Пос­мотрел на них сын гзи­рая и по­думал: «Вот по­раду­ет­ся моя не­вес­та! Луч­ше этой ку­роч­ки с цып­ля­тами не най­ду на све­те дру­гого по­дар­ка!» Ос­та­вим их тут. Пусть сын гзи­рая по­тихонь­ку ве­дет свой ка­раван, а мы пос­мотрим, что ста­ло с дву­мя зять­ями ца­ря.

Не­дале­ко и они бы­ли от этих мест. Хо­дили, хо­дили по го­рам, но ниг­де не наш­ли ка­раван­ной до­роги. Ус­та­ли цар­ские зятья, лег­ли в тень у кам­ня и ус­ну­ли. Мно­го или ма­ло они спа­ли, а прос­ну­лись от зво­на ко­локоль­чи­ков. Вско­чили цар­ские зятья, пос­мотре­ли кру­гом и ви­дят: во-он идет боль­шой ка­раван, го­лова его вид­на, а хвос­та не вид­но. А впе­реди ка­рава­на едет на ко­не юно­ша, строй­ный, как чи­нара. Бо­гатая на нем одеж­да, шап­ка ши­раз­ской шалью об­вя­зана. «Что нам де­лать и че­го не де­лать?! – ска­зали цар­ские зятья. – Мы ис­ка­ли ка­раван­ную до­рогу, а тут ка­раван сам идет нам в ру­ки. А в это­го маль­чи­ка мы толь­ко од­ну стре­лу пус­тим и как птич­ку собь­ем его с ко­ня». Тут один сын ве­зира пус­тил стре­лу и по­пал юно­ше пря­мо в грудь. Но стре­ла буд­то о ка­мень уда­рилась, от­ско­чила и упа­ла в сто­рону. И дру­гой сын ве­зира пус­тил стре­лу, и та стре­ла по­пала в юно­шу, но и она от­ско­чила и упа­ла на зем­лю.

«Э-гей, эг­ги­ды! – зак­ри­чал им сын гзи­рая. – Что вы шу­тите со стре­лами, раз­ве тут мес­то для иг­ры?»

Пос­мотре­ли цар­ские зятья друг на дру­га и по­дума­ли: «Ес­ли на­ши стре­лы его не бе­рут, так хит­ростью возь­мем его!» Подъ­еха­ли они к ка­рава­ну и так ска­зали: «Да не оби­дит­ся, юно­ша, сер­дце твое! Не в те­бя, а во-он в ту пти­цу, что на кам­не си­дит, пус­ти­ли мы стре­лы».

«Мир вам, эг­ги­ды! – от­ве­тил юно­ша. – Не так это, но пусть бу­дет так».

«Эг­гид ты, юно­ша, а мы слу­ги твои, – ска­зали цар­ские зятья. – Ви­дим, хо­роший ты ве­дешь ка­раван! Но сколь­ко бы ни бы­ло на тво­их вер­блю­дах то­вару, ты еще боль­ше­го дос­то­ин. Пой­дем с на­ми, тут в го­ре та­кой есть клад, что вся цар­ская каз­на пеп­лом по­кажет­ся пе­ред ним».

«Что так рас­хвас­та­лись эти сы­новья ве­зиров? – по­думал сын гзи­рая. – Хо­рошо, пой­ду пос­мотрю, что они пос­та­вят в ряд с мо­им ка­рава­ном!» Слез­ли все трое с ко­ней и идут. Ско­ро по­дош­ли они к краю ска­лы.

«Вот сю­да пос­мотри, – ска­зали цар­ские зятья. – Но толь­ко раз один взгля­ни и зак­рой гла­за, что­бы блеск это­го кла­да не ос­ле­пил те­бя». По прос­то­те сво­ей взгля­нул вниз сын гзи­рая, а цар­ские зятья тол­кну­ли его в спи­ну, и упал наш юно­ша со ска­лы в глу­бокую рас­ще­лину. И од­ной бы кос­точки це­лой не ос­та­лось от не­го, ес­ли бы на по­лови­не до­роги не вы­рос­ла вдруг чи­нара. Под­хва­тила чи­нара его сво­ими вет­ка­ми и дер­жит креп­ко. Не ус­пел наш юно­ша от­крыть гла­за, при­лете­ла зо­лотая ку­роч­ка и се­ла ему на грудь.

«С чем ты при­лете­ла, доб­рая ку­роч­ка? – ска­зал юно­ша. – Ра­дость мне при­нес­ла или го­ре?» И толь­ко он так ска­зал, слы­шит, там ввер­ху, на краю ска­лы, зар­жа­ла мор­ская ло­шадь.

«Эй, юно­ша, вер­но, ис­пу­гал­ся ты? Но не бой­ся, ты мо­его Ис­перта спас – се­год­ня и я те­бе на по­мощь приш­ла. По­ка я жи­ва, ник­то ни хит­ростью, ни си­лой те­бя не по­борет, пусть ник­то этим не пох­васта­ет на све­те!»

Трях­ну­ла мор­ская ло­шадь го­ловой и бро­сила юно­ше во­лос из гри­вы. Упал тот во­лос юно­ше в ру­ки и стал боль­шой ве­рев­кой.

«Пе­ревя­жи, юно­ша, се­бя и дер­жись креп­ко!» – крик­ну­ла ему мор­ская ло­шадь. По­тяну­ла она сы­на гзи­рая и вы­тащи­ла на­верх.

«Не пе­чаль­ся, юно­ша! – го­ворит мор­ская ло­шадь. – Уве­ли ка­раван цар­ские зятья, а до­рога ка­раван­ная бу­дет тво­ей. Скры­ла я эту до­рогу, а го­рам ска­зала: «Креп­ко приж­ми­тесь друг к дру­гу, от­кро­етесь, ког­да ся­дет на ва­шу грудь зо­лотая ку­роч­ка». А ты до вре­мени спрячь эту ку­роч­ку в хур­джу­не. Что хо­чешь по­теряй, а ее, смот­ри, не те­ряй!»

Ска­зала это мор­ская ло­шадь и опять про­пала. А юно­ша со­шел с го­ры и ви­дит, Ис­перт уже ждет его. Об­ра­довал­ся конь и зар­жал гром­ко. Сел на не­го сын гзи­рая и до­ехал до цар­ско­го го­рода. Тут он опять ду­нул на Ис­перта, и стал тот игол­кой, по­том ски­нул но­вую одеж­ду, ста­рую на­дел и вер­нулся в свою ла­чугу. А не­вес­та встре­тила его у по­рога и ска­зала: «Мир те­бе, мой же­них! Ль­вом ты вер­нулся или зай­цем, ска­жи мне ско­рее. Не ты ли при­вел этот ка­раван, что сто­ит пе­ред цар­ским двор­цом на май­да­не?»

«Нет, не­вес­та моя, ка­раван не я при­вел, но ска­жу я те­бе – лев я, а не за­яц. Вот, смот­ри, зо­лотую ку­роч­ку при­нес я те­бе в по­дарок. Спрячь эту ку­роч­ку, ни­кому не по­казы­вай, а при­дет день, и цып­лят зо­лотых те­бе при­несу».

А царь ра­но ут­ром вы­шел на свой бал­кон, уви­дел на май­да­не ка­раван и от ра­дос­ти чуть ум свой не по­терял.

Соб­рал царь мед­жлис, зять­ев поз­вал и ска­зал: «С это­го дня ся­дете вы на мес­то сво­их от­цов и бу­дете мо­ими ве­зира­ми».

Мно­го ли вре­мени прош­ло или ма­ло, и опять опе­чалил­ся царь. Приз­вал он сво­их зять­ев и так им ска­зал: «Эй, ве­зиры мои, один раз вы ме­ня по­радо­вали, по­радуй­те и еще раз мое сер­дце. Зем­ля мо­его царс­тва – зем­ля пес­ка и кам­ня. Сде­лай­те зем­лю мою зем­лею чер­ной, пусть вы­рас­тет на ней та­кой вы­сокий хлеб, что­бы и буй­вол во весь рост за­терять­ся мог в пше­нице. Смо­жете это сде­лать, эг­ги­ды, или нет?»

«Тя­желую ты кла­дешь нам но­шу на пле­чи, ве­ликий царь, но не сбро­сим ее на зем­лю!»

Ска­зали так цар­ские зятья, поп­ро­щались с ца­рем и пош­ли. Идут по до­роге и го­ворят: «Вот те­перь и про­веди ос­ла че­рез во­ду, что­бы и ко­пыта его не омо­чить! Один раз про­еха­ли мы на ло­шади лжи, вто­рой раз где най­дем эту ло­шадь? Но что нам де­лать? Пой­дем опять по го­рам и до­линам и пос­мотрим, что бу­дет». Се­ли они на сво­их ко­ней и по­еха­ли. А ку­да по­еха­ли и ку­да при­едут – са­ми не зна­ют! И опять я ска­жу вам – и это цар­ское сло­во дош­ло до сы­на гзи­рая.

«Не­вес­та моя до­рогая, – ска­зал он. – Опять я уй­ду в эту ночь. А ты будь спо­кой­на, ти­хо спи до ут­ра. Ль­вом или зай­цем, но ут­ром я сно­ва при­ду к те­бе». Сын гзи­рая взял с со­бой ло­пату и хур­джун с одеж­дой, вы­шел из цар­ско­го го­рода и по­дул на игол­ку. Толь­ко по­дул – опять стал пе­ред ним наш Ис­перт. Сел юно­ша на ко­ня и ска­зал ему: «Хо­чу, мой Ис­перт, я най­ти чер­ную зем­лю, а где она, не знаю, мо­жет, ты это зна­ешь? Ве­ди ме­ня, мой конь». Ис­перт зар­жал гром­ко и по­нес его.

Ма­ло ли, мно­го ли они еха­ли, ос­та­новил­ся наш Ис­перт в боль­шой до­лине, за семью го­рами. Уда­рил он силь­но ко­пыта­ми, на ло­коть зем­лю раз­рыл. И ви­дит сын гзи­рая: от­кры­лась тут чер­ная зем­ля, чер­ная, как ко­сы его не­вес­ты. Об­ра­довал­ся сын гзи­рая и по­думал: «Се­год­ня я на­копаю по­боль­ше этой зем­ли, а зав­тра пой­ду к ца­рю и ска­жу: «Сколь­ко есть у те­бя буй­во­лов с ар­ба­ми, всех пош­ли за чер­ной зем­лей». Слез сын гзи­рая с ко­ня, взял ло­пату и стал ко­пать. Раз ло­патой уда­рил – це­лый чу­вал под­нял зем­ли, дру­гой раз уда­рил – де­сять чу­валов зем­ли бро­сил, а в тре­тий раз столь­ко зем­ли зах­ва­тил ло­патой, что и боль­шая ар­ба ее бы не увез­ла. Еще звез­да ут­ра не выш­ла на не­бо, а сын гзи­рая вот уже це­лую го­ру на­копал. Толь­ко хо­тел он сесть на Ис­перта и до­мой по­ехать, вдруг ви­дит, ска­чет к не­му мор­ская ло­шадь и так го­ворит: «В этих мес­тах бы­ла я, мой юно­ша, всю ночь на те­бя смот­ре­ла. Бо­гаты­рем ты пот­ру­дил­ся, не за­охал. Го­ру зем­ли ты сам на­копал, а за буй­во­лами хо­чешь ид­ти с пок­ло­ном к ца­рю! Раз­ве ме­ня нет на све­те?! Вон ви­дишь, идут му­лы с чу­вала­ми – ка­раван за ка­рава­ном. Не ус­пе­ешь гла­за от­крыть и зак­рыть – вся зем­ля бу­дет в чу­валах, а ты на­день свою но­вую одеж­ду и ве­ди ка­рава­ны к ца­рю.

«Спа­сибо те­бе», – от­ве­тил сын гзи­рая. На­дел но­вую одеж­ду и стал в го­лове ка­рава­нов. Идет ка­раван. Ко­локоль­чи­ков не слыш­но, кис­то­чек на нем не вид­но, ти­хо ша­га­ют му­лы, тя­желые на них чу­валы, зем­ля ведь в чу­валах – не оре­хи. А цар­ские зятья опять тут как тут, буд­то кто им шеп­нул в ухо: «По этой до­роге иди­те, не по дру­гой». Пос­мотре­ли цар­ские зятья, ви­дят, идет боль­шой ка­раван му­лов. А впе­реди ка­рава­на юно­ша едет на ко­не. Сна­чала ис­пу­гались они, а по­том об­ра­дова­лись и ска­зали: «Вот опять счастье нам от­кры­лось. Со­берем всю на­шу хит­рость и об­ма­нем его».

И еще что-то ти­хо-ти­хо ска­зали один дру­гому, вско­чили на ко­ней и в сто­рону по­еха­ли. А наш юно­ша ве­дет свой ка­раван, не ду­мая ни о чем. Вот вы­ехал он из-за го­ры и ви­дит: ста­рик и ста­руха сто­ят пе­ред ямой и гром­ко спо­рят. Ста­руха го­ворит: «Ко­рот­ка эта мо­гила!»

А ста­рик го­ворит: «Нет, длин­на мо­гила!» Подъ­ехал к ним сын гзи­рая и спро­сил: «О чем спо­рите вы, ста­рик и ста­руха?» «Ох, юно­ша, бе­да боль­шая упа­ла на на­шу го­лову! – ска­зала ста­руха. – Один был у нас сын, да и то­го смерть унес­ла! Вот ко­па­ем ему мо­гилу. Я го­ворю – ко­рот­ка мо­гила, а ста­рик го­ворит – длин­на мо­гила. А сын наш был та­кой же, как и ты, строй­ный как чи­нара!»

«А ес­ли сын ваш был та­кой, как и я, – ска­зал наш юно­ша, – так и спо­рить не на­до. Я вой­ду в эту мо­гилу, и вы уви­дите, – длин­на она или ко­рот­ка». Во­шел сын гзи­рая в мо­гилу и лег. От чис­то­ты сер­дца по­мочь он хо­тел ста­рику и ста­рухе, а то­го не уви­дел, что вол­ки уже пас­ти от­кры­ли. Не ста­рик со ста­рухой то бы­ли, ска­жу я вам, а цар­ские зятья. Сын гзи­рая и вздох­нуть не ус­пел, как це­лая го­ра зем­ли уже упа­ла ему на грудь. Как со­баки хва­та­ют кость и бе­гут от пал­ки, так и цар­ские зятья: сде­лали злое де­ло – ско­рей бе­жать от это­го мес­та, но ка­раван с зем­лей не за­были. Бь­ют бед­ных му­лов и го­нят их по до­роге. Скрыл­ся ка­раван за го­рою или не скрыл­ся, опять тут выш­ла мор­ская ло­шадь, зар­жа­ла сер­ди­то, раз­ры­ла ко­пыта­ми зем­лю, схва­тила зу­бами сы­на гзи­рая и вы­тащи­ла из ямы. «Эх ты, мой бед­ный юно­ша, в ка­кую ты бе­ду по­пал! Раз­ные лю­ди есть на све­те, не всем от­кры­вай ты свое сер­дце! Но не го­рюй. Не по­раду­ют­ся твои вра­ги! Вот, возь­ми в кар­ман эту горсть пше­ницы, при­дет вре­мя, и она по­может те­бе. А те­перь иди, и доб­ро пусть бу­дет с то­бою!»

«Спа­сибо те­бе, мор­ская ло­шадь!» – с пок­ло­ном ска­зал сын гзи­рая, по­том сел на спи­ну Ис­перта и по­ехал. На краю го­рода слез он с ко­ня, прев­ра­тив его в игол­ку, и по­шел в ла­чугу.

«Знаю я, – ска­зал он не­вес­те, – опять спро­сишь ты у ме­ня, лев я или за­яц. Но что де­лать – на­поло­вину, я лев, на­поло­вину за­яц. Всю ночь я хо­дил, а при­нес те­бе вот эту горсть пше­ницы. Спрячь ее – и од­но­го зер­на не по­теряй! При­дет день, по­может нам эта пше­ница».

А цар­ские зятья при­вели на май­дан к ца­рю те ка­рава­ны. Лю­ди рас­сы­пали чер­ную зем­лю по все­му царс­тву, по­се­яли хлеб на ней и ждут: вот не се­год­ня-зав­тра вы­рас­тет на ней пше­ница. По­се­ять-то по­се­яли лю­ди, а рос­тков из зем­ли все не вид­но. Вот и ле­то кон­ча­ет­ся, а как раз­бро­сали зем­лю, так чер­ной она и ле­жит. От сты­да за се­бя, от сты­да за сво­их зять­ев за­болел царь. И так за­болел, что не се­год­ня-зав­тра ос­та­вит его жизнь. Со все­го сво­его царс­тва соб­рал он муд­ре­цов и ле­карей. День и ночь они дер­жат со­вет, спо­рят друг с дру­гом, а ца­рю все не лег­че. И ник­то не мо­жет ска­зать, что за бо­лезнь у ца­ря. Но был ког­да-то у ца­ря один ста­рый-ста­рый; муд­рец. Сле­пым он уж стал и не хо­дил к ца­рю на мед­жлис. Вспом­ни­ли тут про не­го, взя­ли под ру­ки и при­вели к ца­рю. Сел ста­рый муд­рец ря­дом с ца­рем, про­вел ру­кой по гру­ди ца­ря, по го­лове его, по но­гам и ска­зал: «Э-гей, царь! Тя­желая бо­лезнь те­бя при­дави­ла! Толь­ко од­но есть ле­карс­тво на све­те, что мо­жет спас­ти те­бя. Мо­локо ль­ви­цы в шку­ре ее ль­вен­ка нуж­но те­бе. Толь­ко выпь­ешь гло­ток – и на но­ги вста­нешь». Тут опять ста­ли дер­жать ве­зиры и муд­ре­цы со­вет, ко­му ехать за этим ле­карс­твом для боль­но­го ца­ря. И так ре­шил мед­жлис: цар­ские зятья по­едут! Хо­тели они то­го или нет, но се­ли опять на ко­ней и по­еха­ли. А ку­да едут и ку­да при­едут, – са­ми не зна­ют.

А сын гзи­рая приг­нал ве­чером гу­сей, по­дошел к сво­ей ла­чуге и ви­дит: си­дит у по­рога его не­вес­та, го­лову скло­нила, паль­цы спле­ла в пе­чали и горь­ко пла­чет.

«Эй, го­лубь мой доб­рый, что ста­лось с то­бой? Ка­кая тень упа­ла на мое сол­нце?» – ска­зал сын гзи­рая.

«Ох, мой же­них, как мне не пе­чалить­ся? – от­ве­тила ему не­вес­та. – Отец мой за­болел, а ле­кари и муд­ре­цы не зна­ют, что за бо­лезнь у не­го. Толь­ко один ста­рый муд­рец ска­зал, что на­до дос­тать мо­локо ль­ви­цы в шку­ре ее ль­вен­ка. Выпь­ет отец мо­локо и на но­ги вста­нет. Вот ес­ли бы ты дос­тал это ле­карс­тво, пе­ред всем на­родом я бы ска­зала: не бы­ло и нет на све­те бо­гаты­ря вы­ше те­бя!»

«Бо­гатырь я или не бо­гатырь, – ска­зал сын гзи­рая, – но ра­ди те­бя хоть всю зем­лю обой­ду, а при­несу тво­ему от­цу мо­локо ль­ви­цы в шку­ре ее ль­вен­ка». Взял тут сын гзи­рая ку­сок ла­ваша с брын­зой, хур­джун с одеж­дой пе­реки­нул че­рез пле­чо, по­вер­нулся и по­шел. За сте­ной го­рода по­дул он на свою игол­ку, и стал пе­ред ним доб­рый конь его Ис­перт.

«Длин­ная ле­жит пе­ред на­ми до­рога, – ска­зал сын гзи­рая, – не­си ме­ня, мой конь, да не за­болит твоя спи­на!» Зар­жал тут Ис­перт и пос­ка­кал, как ве­тер. В од­ной сто­роне он го­ры ос­тавля­ет, а в дру­гой – до­лины, но­гой зем­ли не кос­нется. Мно­го ли еха­ли или ма­ло, вдруг ви­дят, сто­ит пе­ред ни­ми мор­ская ло­шадь. Пок­ло­нил­ся ей сын гзи­рая и ска­зал: «Да ум­ру я за те­бя, мор­ская ло­шадь! Ты и тут ме­ня не за­была!»

«Ес­ли и за­берет смерть те­бя, а я те­бя не за­буду, мой юно­ша, – ска­зала мор­ская ло­шадь. – Хо­рошо, что я встре­тила те­бя. Мо­лод еще Ис­перт, раз­бе­жал­ся и не ос­та­новить его. А май­дан ваш по­зади ос­тался, за той чер­ной го­рой. Есть там до­лина, а в до­лине ле­жит боль­ная ль­ви­ца. День и ночь кри­чит она от бо­ли. Ес­ли ус­по­ко­ишь ее боль, – что за­хочешь на све­те, сде­ла­ет она для те­бя. Но по­ка боль ее не прой­дет, бе­реги се­бя, будь как со­ломин­ка в тра­ве».

Ска­зала так мор­ская ло­шадь, сде­лалась об­ла­ком и про­пала. А сын гзи­рая по­вер­нул ко­ня и пос­ка­кал к чер­ной го­ре. При­ехал в до­лину и ви­дит – вся до­лина по­рос­ла ка­мышом. А в од­ной сто­роне ка­мыш весь при­мят, буд­то двад­цать буй­во­лов на нем дра­лись. «Вер­но, тут жи­вет ль­ви­ца, сю­да при­ходит», – ска­зал се­бе сын гзи­рая. Слез он с Ис­перта, по­дул на не­го, сде­лал игол­кой и при­колол игол­ку к сво­ей одеж­де. А сам вы­рыл яму, сел в нее и еще ка­мыш на се­бя наб­ро­сал. Не­дол­го про­сидел сын гзи­рая в яме. Вдруг слы­шит: за­реве­ла ль­ви­ца, так за­реве­ла, что ка­мыш за­шатал­ся кру­гом. Все бли­же и бли­же под­хо­дит ль­ви­ца – и, буд­то кто ей ска­зал, лег­ла под­ле ямы, где си­дел сын гзи­рая. С од­но­го бо­ку на дру­гой бок по­вора­чива­ет­ся боль­ная ль­ви­ца, от бо­ли буд­то съ­есть се­бя го­това. Но вот сон к ней при­шел и утих­ла она. Тут вы­сунул сын гзи­рая го­лову и ви­дит: вы­тяну­ла од­ну ла­пу ль­ви­ца, а ла­па у нее рас­пухла, ста­ла как бур­дюк с ви­ном. Ко­люч­ка в ее ла­пе си­дит и как огонь ее сжи­га­ет. При­кусил гу­бу сын гзи­рая и по­думал: «Вот где ее боль! Не бе­да! Не я бу­ду же­нихом мо­ей пе­ри, ес­ли не об­легчу эту боль!» За­ос­трил он ка­мышин­ку, как ши­ло, и вон­зил ее в ла­пу ль­ви­цы. Тут так за­рыча­ла ль­ви­ца, что кам­ни по­сыпа­лись с гор. И в миг этот, ес­ли бы уви­дела ль­ви­ца ко­го жи­вого, в кус­ки бы его ра­зор­ва­ла! Не толь­ко че­лове­ка, и буй­во­ла страх бы при­давил от это­го кри­ка! Но сын гзи­рая не ис­пу­гал­ся, а стал ждать – что еще бу­дет? А у ль­ви­цы из но­ги хлы­нула чер­ная кровь. С кровью и ко­люч­ка выш­ла. И тут боль прош­ла, буд­то и не бы­ло ее.

«Ox-хай! – слад­ко вздох­ну­ла ль­ви­ца. – Ес­ли бы зна­ла я, кто та­кую прох­ла­ду дал мо­ему сер­дцу, кля­нусь, что бы ни поп­ро­сил он на све­те, все бы я ис­полни­ла для не­го». Не ус­пе­ла она эти сло­ва окон­чить, выс­ко­чил сын гзи­рая из ямы, пок­ло­нил­ся ль­ви­це и ска­зал: «Ра­зор­вешь ме­ня, ль­ви­ца, или жи­вым ос­та­вишь, но прав­ду те­бе ска­жу: я это сде­лал. Есть у ме­ня од­на прось­ба к те­бе. Ес­ли вы­пол­нишь ее, ни­ког­да те­бя не за­буду, а не вы­пол­нишь, – как хо­чешь!»

«Го­вори, юно­ша, я клят­ву да­ла, и от клят­вы сво­ей не отой­ду».

«Слу­шай, ль­ви­ца, – ска­зал сын гзи­рая. – Есть у ме­ня не­вес­та, а отец ее – царь. Тя­жело он за­болел, и толь­ко твое мо­локо в шку­ре тво­его ль­вен­ка спа­сет его от смер­ти. Вот что я про­шу у те­бя».

«Ох, че­ловек, яд – и то сла­ще тво­их слов! – ска­зала ль­ви­ца. – Мо­локо мне нет­рудно дать те­бе, но ска­жи, ка­кая мать са­ма бро­сит под нож сво­его де­тены­ша? Прав­да, пок­ля­лась я те­бе, но ес­ли не ка­мень ты, юно­ша, сам от­ка­жешь­ся от сво­ей прось­бы». «Не ка­мень я, ль­ви­ца, – от­ве­тил сын гзи­рая. – У ме­ня есть сер­дце. Ос­та­вай­ся с ми­ром, а я пой­ду». «Пос­той, пос­той, юно­ша, – ска­зала ль­ви­ца. – Не мо­гу я так те­бя от­пустить. Как вер­нешь­ся ты с пус­ты­ми ру­ками к не­вес­те! Го­ворят, что от чис­то­го сер­дца да­ет­ся, то не про­падет да­ром на све­те. Пусть выпь­ет царь мо­его мо­лока, и, ве­рю я, в чем бы ты его ни при­нес, оно по­может ему».

«Хо­рошо, ль­ви­ца, – от­ве­тил сын гзи­рая. – Раз ты так го­воришь, я по­верю те­бе. Дай мне мо­лока вот в эту ка­мыши­ну».

Тут сын гзи­рая выр­вал са­мую вы­сокую ка­мыши­ну, от­ре­зал ее вер­хушку, и ль­ви­ца на­пол­ни­ла мо­локом ка­мышо­вую дуд­ку до са­мого вер­ха. По­том юно­ша прос­тился с ль­ви­цей и по­шел сво­ей до­рогой. За го­рой он ос­та­новил­ся. Вы­тащил игол­ку из одеж­ды, ду­нул на игол­ку, и стал пе­ред ним его Ис­перт. Вско­чил на ко­ня сын гзи­рая и по­ехал. Мно­го ли ехал он или ма­ло – и уви­дел на зем­ле сле­ды ло­шади­ных ко­пыт. «Опять, вид­но, цар­ские зятья, как го­лод­ные со­баки, мя­со по­чу­яли, – по­думал сын гзи­рая. – Но пос­мотрим, кто ко­го одо­ле­ет! И у ме­ня хит­рости хва­тит!» Толь­ко по­думал так, ви­дит – ли­са бе­жит по до­роге.

«Э-гей! По­дож­ди, ли­са, вов­ре­мя ты мне по­палась». Схва­тил сын гзи­рая ка­мень, убил ли­сицу и сод­рал с нее шку­ру. Еще один май­дан про­ехал сын гзи­рая и ви­дит – го­нит с го­ры ста­рик пас­тух боль­шое ста­до овец. «И ты мне тут на счастье встре­тил­ся!» – по­думал сын гзи­рая и ска­зал пас­ту­ху: «При­вет те­бе, ста­рик! На­лей мне, ес­ли не жал­ко, мо­лока овеч­ки в эту шку­ру ли­сицы». Пас­тух на­лил ему пол­ную шку­ру мо­лока и даль­ше пог­нал свое ста­до. Сын гзи­рая по­весил на сед­ло шку­ру ли­сы, а ка­мыши­ну с мо­локом ль­ви­цы спря­тал под бур­ку. «При­ман­ка го­това, пусть при­ходят цар­ские зятья!» – по­думал он. По­том от­пустил ко­ня пас­тись, лег на тра­ву и ус­нул. Слад­ко спит сын гзи­рая. Ис­перт наш в сто­роне ищет се­бе трав­ку. А цар­ским зять­ям буд­то кто на ухо шеп­нул и при­вел их пря­мо к то­му мес­ту.

«Эй, гля­ди! – го­ворит один цар­ский зять дру­гому. – Вот этот юно­ша опять нам встре­тил­ся! Опять нам счастье са­мо идет в ру­ки! Вот и мо­локо ль­ви­цы в шку­ре ль­вен­ка ви­сит на сед­ле его ко­ня. Под­ползем по­тихонь­ку и ук­ра­дем эту шку­ру». Сош­ли цар­ские зятья с ко­ней и по­пол­зли, как жу­ки, по зем­ле пря­мо к шку­ре ли­сицы. Толь­ко про­тяну­ли они ру­ки, – зар­жал гром­ко Ис­перт. И сын гзи­рая прос­нулся, встал на но­ги и ска­зал: «Что, эг­ги­ды, в прят­ки, что ли, с мо­им ко­нем иг­ра­ете, да об­ру­шит­ся дом ваш! Э, ви­жу, гла­зами вы уже при­цели­лись на эту шку­ру ль­вен­ка с мо­локом ль­ви­цы! Что же, ес­ли по­жела­ете, по­дарю вам ее. Но и вы ис­полни­те мою прось­бу. Поз­воль­те мне пос­та­вить вам свою пе­чать на спи­ну. Не бой­тесь, под одеж­дой ее ник­то не уви­дит». По­дума­ли, по­дума­ли цар­ские зятья и ска­зали друг дру­гу: «Прав­ду го­ворит этот юно­ша. Кто с нас ски­нет одеж­ду, кто уви­дит его знак? Пусть бу­дет так, как он хо­чет». Сын гзи­рая рас­ка­лил свое коль­цо и при­ложил пе­чать спер­ва од­но­му цар­ско­му зя­тю, а по­том и дру­гому.

«Те­перь иди­те с ми­ром, – ска­зал он. – Я сво­ей до­рогой пой­ду, вы – сво­ей».

От­дал он им шку­ру ли­сицы, поп­ро­щались они друг с дру­гом и по­еха­ли. А млад­шая дочь ца­ря день и ночь ждет сы­на гзи­рая. Раз ут­ром выш­ла она за во­рота и ви­дит – идет ее же­них и ве­село пес­ни по­ет. Об­ра­дова­лась она, по­бежа­ла навс­тре­чу, об­ня­ла его креп­ко и спро­сила: «Ска­жи, мой же­них, лег­кая бы­ла твоя охо­та или тя­желая?» «Про свою охо­ту я те­бе по­том рас­ска­жу, не­вес­та моя, – от­ве­тил ей сын гзи­рая. – А те­перь пос­ко­рее иди к от­цу во дво­рец, от­не­си ему эту ка­мыши­ну с мо­локом. Пусть выпь­ет мо­локо, и пос­мотрим, что бу­дет».

Взя­ла цар­ская дочь ка­мыши­ну и по­бежа­ла во дво­рец. Вош­ла в мед­жлис и ви­дит – ле­жит ее отец и тя­жело взды­ха­ет. Жизнь его ста­ла как тон­кий во­лос, те­перь или ми­гом поз­же пор­вется она. Бро­силась дочь к сво­ему от­цу, про­тяну­ла ка­мыши­ну и ска­зала: «Вы­пей, отец, что есть в этой ка­мыши­не, вы­пей ско­рей».

Тут при­под­нялся царь, нах­му­рил бро­ви и ска­зал: «Не сме­ешь­ся ли ты над мо­ей се­дой бо­родою? Мужья тво­их сес­тер при­нес­ли мне мо­локо ль­ви­цы в шку­ре ее ль­вен­ка, и оно не по­мог­ло мне, а ты мне дуд­ку ка­мышо­вую да­ешь! Что я – пас­тух, что­бы иг­рать на ней?!» «Мо­жешь сер­дить­ся на ме­ня, отец, а сде­лай, что я те­бе го­ворю. Вот от­крой нем­но­го рот, хоть гло­ток вы­пей», – ска­зала дочь ца­рю и под­несла к его гу­бам ка­мыши­ну. Од­на толь­ко кап­ля мо­лока ль­ви­цы в рот ему упа­ла, и вдруг прос­ветле­ли его гла­за, а гло­ток вы­пил – гром­ко чих­нул и на но­ги встал.

«Ox-хай! Ка­жет­ся, жизнь вер­ну­лась ко мне, – ска­зал царь. – Что бы­ло в этой ка­мыши­не, дочь моя? От­ку­да она те­бе по­пала в ру­ки?» – «Бо­юсь, ты опять рас­сердишь­ся, мой отец, но ска­жу: эту ка­мыши­ну же­них мой при­нес. Ты его и за че­лове­ка не счи­тал, а в этот чер­ный день не зятья, а он те­бе по­мог».

«Так ли ты ска­зала, моя дочь?» – спро­сил царь.

«Так я ска­зала, мой отец», – от­ве­тила ему дочь.

«Тог­да иди ско­рее к тво­ему же­ниху и с пок­ло­ном про­си его ко мне».

По­бежа­ла цар­ская дочь за сво­им же­нихом, а царь ве­лел слу­гам дос­тать из сун­ду­ков луч­шие одеж­ды. «Не в зап­ла­тах же по­сажу я это­го пас­ту­ха ря­дом с со­бой, – ду­ма­ет царь. – Пусть его в ба­не сна­чала по­мо­ют и оде­нут кра­сиво».

Толь­ко он так по­думал, от­кры­лась дверь в мед­жлис, и вош­ла млад­шая дочь ца­ря, а с нею юно­ша в та­кой кра­сивой одеж­де, что цар­ские одеж­ды по­мер­кли пе­ред ней. Уди­вил­ся тут царь, и все ве­зиры и муд­ре­цы уди­вились. А цар­ские зятья уз­на­ли юно­шу, и от стра­ха зад­ро­жали их сер­дца. По­тихонь­ку вста­ли они с мес­та и за­бились в са­мый тем­ный угол мед­жли­са.

Сын гзи­рая пок­ло­нил­ся ца­рю, и царь ска­зал: «Ого-гo, вот ты ка­кой, юно­ша! Вид­но, зна­ла моя дочь, в ко­го бро­сить свое яб­ло­ко! По­дой­ди поб­ли­же, мой до­рогой зять, сядь по пра­вую мою ру­ку, а ты, дочь, по ле­вую са­дись».

Се­ли все на свои мес­та. Ти­хо ста­ло в мед­жли­се. И тог­да царь спро­сил сы­на гзи­рая: «Ты жизнь мне вер­нул, юно­ша, доб­рое твое де­ло да не за­будет­ся на све­те! Но ска­жи мне: что бы­ло в этой ка­мыши­не? Чем ты на­пол­нил ее? Вон стар­шие мои зятья мо­локо ль­ви­цы в шку­ре ее ль­вен­ка при­нес­ли мне, но и оно мне не по­мог­ло». Ус­мехнул­ся сын гзи­рая и ска­зал: «Ого, ка­кие у те­бя бо­гаты­ри зятья? Я со­ломин­ка пе­ред ни­ми. Ве­ли им, царь, при­нес­ти эту шку­ру ль­вен­ка. Ес­ли жи­вого ль­ва я не ви­дал, то хоть шку­ру его пос­мотрю». Тут один цар­ский зять ска­зал дру­гому: «Что ж, при­несем в мед­жлис шку­ру ль­вен­ка. Кто уз­на­ет и кто по­верит, что взя­ли мы ее из рук это­го пас­ту­ха!»

При­нес­ли они шку­ру. Один за го­лову дер­жит, дру­гой за хвост, и важ­но по­ложи­ли пос­ре­ди мед­жли­са. И уви­дели царь и все его муд­ре­цы и ве­зиры: не шку­ра ль­вен­ка ле­жит пе­ред ни­ми, а шку­ра дох­лой ли­сицы.

«Да, – ска­зал царь, – вот так бо­гаты­ри мои зятья! И ли­сица им ль­вом по­каза­лась!»

«Не бе­да, царь, – ска­зал сын гзи­рая. – За­то, го­ворят, они те­бе ка­раван при­вели с до­роги­ми то­вара­ми. Но вер­блю­ды из-под зем­ли не вы­ходят и с не­ба не па­да­ют. От­ку­да они при­вели этот ка­раван, по ка­кой до­роге? Пусть рас­ска­жут они мед­жли­су!»

Пос­мотре­ли цар­ские зятья друг на дру­га, а что ска­зать – не зна­ют.

«От­че­го же мол­чат, царь, твои бо­гаты­ри? – го­ворит сын гзи­рая. – Не прог­ло­тили ли они свои язы­ки? Но хо­рошо, еще я спро­шу у них. Слы­шал я, ве­зиры-бо­гаты­ри, что вы все царс­тво чер­ной зем­лей пок­ры­ли, а ког­да вот пше­ница вы­рас­тет на ней, я не знаю. Это вы мне ска­жите!»

Опять цар­ские зятья пос­мотре­ли друг на дру­га и по­дума­ли: «Где нам одол­жить или ку­пить нем­но­го лжи, ес­ли не зна­ем мы прав­ды?!» Но и ложь от стра­ха убе­жала от них. Тут нах­му­рил­ся царь и ска­зал: «Эй, зятья мои стар­шие, ви­жу, прис­ты­дили вы ме­ня пе­ред мо­им млад­шим зя­тем, да осып­лет ва­ши го­ловы пе­пел! Ну, а ты, мой до­рогой гость, не ос­та­нав­ли­вай­ся пос­ре­ди до­роги. Спро­сить ты спро­сил, сам и от­веть, ес­ли мо­жешь, что де­лать?»

«Поп­ро­бую, царь, – ска­зал сын гзи­рая. – Но вот что те­бе ска­жу. Я пас­тух, не при­вык си­деть в мед­жли­се. Ес­ли поз­во­лишь, – вый­дем на май­дан пе­ред двор­цом». Вы­шел сын гзи­рая из мед­жли­са, и царь со сво­ими муд­ре­цами и ве­зира­ми пош­ли за ним сле­дом.

«Те­перь, царь, – ска­зал юно­ша, – ши­ре от­крой свои гла­за и уши. Вот слы­шал я, что есть у те­бя зо­лотое блю­до с зо­лоты­ми цып­ля­тами. Ве­ли при­нес­ти его».

При­нес­ли блю­до. Взял сын гзи­рая его в ру­ки и по­качал го­ловой. «Ай, бед­няжки цып­ля­та! Смот­ри­те, не иг­ра­ют они без ма­тери. Дос­тань-ка, не­вес­та моя, ку­роч­ку из хур­джу­на, по­раду­ем этих де­ток». Вы­нула млад­шая дочь ца­ря зо­лотую ку­роч­ку из хур­джу­на и пос­та­вила ее на блю­до. «Ко-ко-ко!» – зак­ри­чала ку­роч­ка и по­бежа­ла по блю­ду. «Пи-пи-пи!» – зак­ри­чали цып­ля­та и по­бежа­ли за ку­роч­кой. Ку­роч­ка за цып­ля­тами бе­жит, цып­ля­та ку­роч­ку до­гоня­ют. Уди­вил­ся царь, и все муд­ре­цы и ве­зиры уди­вились. А сын гзи­рая ска­зал: «По­дож­ди, царь, ра­но ты уди­вил­ся. Это толь­ко на­чало. Вон пос­мотри на те го­ры. Ви­дишь ты там ка­раван­ную до­рогу или нет?» «Не ви­жу, мой юно­ша», – от­ве­тил царь.

«И я по­ка не ви­жу, – ска­зал сын гзи­рая. – Мо­жет, эта зо­лотая ку­роч­ка нам по­кажет ее?»

Тут он снял зо­лотую ку­роч­ку с блю­да и бро­сил ее вверх. По­лете­ла зо­лотая ку­роч­ка, и зо­лотые цып­ля­та по­лете­ли за ней. «Гля­ди, гля­ди, царь! – крик­нул сын гзи­рая. – Хо­рошень­ко гля­ди, ку­да ся­дет ку­роч­ка с цып­ля­тами». А зо­лотая ку­роч­ка ле­тела, ле­тела и се­ла на вы­сокую ска­лу пос­ре­ди тех гор. Толь­ко нож­кой до кам­ня дот­ро­нулась – раз­дви­нулись го­ры. И от­кры­лась, я вам ска­жу, ши­рокая ка­раван­ная до­рога – глад­кая, как осе­лок, и длин­ная, как от­сю­да до не­ба. Уди­вились муд­ре­цы и ве­зиры, а царь еще боль­ше уди­вил­ся и так ска­зал сы­ну гзи­рая: «Ты­сячу лет что­бы жи­ла та мать, ко­торая ро­дила та­кого сы­на!» А юно­ша наш ска­зал: «Вот мой пер­вый от­вет, царь. И пусть с это­го дня пой­дут по этой до­роге все твои ка­рава­ны. А те­перь пос­мотри на эту чер­ную зем­лю. Да­леко от­сю­да ле­жала она, всю ее мои ру­ки вско­пали. Но бы­ва­ет и так: ра­бота­ющий ра­ботал, а ле­нивый ел. Твои зятья хит­ростью и об­ма­ном взя­ли у ме­ня чер­ную зем­лю и при­вез­ли к те­бе. Зем­лю-то они ук­ра­ли, а си­ла зем­ли ос­та­лась y ме­ня». Тут вы­тащил сын гзи­рая горсть пше­ницы из хур­джу­на и раз­бро­сал зер­на во все сто­роны. И что сде­лалось! Чер­ной бы­ла зем­ля и вдруг ста­ла зе­леной. Толь­ко од­ну горсть пше­ницы бро­сил сын гзи­рая, а по всей стра­не пше­ница взош­ла. Под­ня­лась она и за­кача­лась, как вол­ны на мо­ре. Тя­желые ста­ли ко­лосья пше­ницы, к зем­ле при­гиба­ют­ся, буд­то кла­ня­ют­ся сы­ну гзи­рая.

«Спа­сибо те­бе, юно­ша, – ска­зал царь. – До­воль­но те­перь бу­дет хле­ба на на­шей зем­ле». «Что смог я, то и сде­лал, – ска­зал сын гзи­рая. – И это вто­рой мой от­вет. Еще ты сам ме­ня спро­сил в мед­жли­се, что бы­ло в той ка­мыши­не, чем на­по­ил я те­бя? И на это я от­ве­чу. Мо­локо ль­ви­цы там бы­ло. Вер­но, не в шку­ре ль­вен­ка те­бе я его при­нес. За­то ль­ви­ца да­ла его от чис­то­го сер­дца. А что от чис­то­го сер­дца да­ет­ся, то да­ром не про­пада­ет на све­те. Ну, а зятья твои, сам ви­дел, ложь на язы­ке и дох­лую ли­су в хур­джу­не те­бе при­нес­ли. Но ложь от прав­ды всег­да от­ли­чишь. Она, как мас­ло в во­де, под­ни­ма­ет­ся вверх. Вот ве­ли им ски­нуть свою одеж­ду и уви­дишь, что бу­дет».

Ну, что дол­го го­ворить вам, до­рогие слу­шате­ли! Уви­дел тут царь, и все муд­ре­цы его и ве­зиры уви­дели – клей­мо во­ра сто­ит на спи­не у цар­ских зять­ев. Пос­ме­ялись все муд­ре­цы и ве­зиры, а царь плю­нул стар­шим зять­ям в ли­цо и прог­нал их.

«А ты, юно­ша, – ска­зал он сы­ну гзи­рая, – стань мо­им стар­шим ве­зиром, вся моя каз­на бу­дет в тво­их ру­ках». «Не на­до мне это­го, царь, – от­ве­тил сын гзи­рая. – Ес­ли и сде­лал я что, то не ра­ди бо­гатс­тва, а вот ра­ди тво­ей млад­шей до­чери, мо­ей не­вес­ты. А с то­бой царь, нам из од­ной мис­ки не ку­шать. У се­бя до­ма, на род­ной зем­ле, мне и су­хой хлеб бу­дет слад­ким, как мед».

Ска­зал так сын гзи­рая, вы­тащил из сво­ей одеж­ды игол­ку, по­дул на нее. Тут зар­жал наш Ис­перт, прыг­нул от ра­дос­ти вы­соко, обе­жал весь май­дан и стал пе­ред сы­ном гзи­рая. «Поп­ро­щай­ся, пе­ри мо­его сер­дца, со сво­им от­цом, – ска­зал сын гзи­рая не­вес­те. – По­едем те­перь в мой дом, пок­ло­ним­ся на­шей зем­ле!» Се­ли они на спи­ну Ис­перта и по­еха­ли. Го­нит сын гзи­рая сво­его ко­ня, ниг­де его не ос­та­новит – ни в го­рах, ни в до­линах, ни днем и ни ночью. Но до­ехал до мо­ря и ос­та­новил Ис­перта.

«Пос­той, Ис­перт, до­рогой мой брат! – ска­зал он. – Тут ты ро­дил­ся, здесь на бе­регу твоя ко­лыбель». И опять, как ма­лые де­ти, за­иг­ра­ли вол­ны. Иг­ра­ли, иг­ра­ли, а по­том од­ни впра­во пош­ли, а дру­гие вле­во, и буд­то две­ри от­кры­лись в ко­ре. Выш­ла на бе­рег мор­ская ло­шадь и ска­зала: «Не за­был ты ме­ня, юно­ша, как я те­бя не за­быва­ла. Тут, у мо­ря, мы с то­бой в пер­вый раз встре­тились, тут и поп­ро­ща­ем­ся с то­бой. Но ку­сок мо­его сер­дца ос­та­нет­ся с то­бой: Ис­перт, мой сын, пусть всег­да бу­дет с то­бою».

«Спа­сибо те­бе, мор­ская ло­шадь! Не бой­ся – Ис­перт не конь мой, а брат мне род­ной!» – ска­зал сын гзи­рая и пок­ло­нил­ся низ­ко мор­ской ло­шади. И Ис­перт тут зар­жал, буд­то про­щал­ся с ма­терью. Вот даль­ше едут они. Ска­чут, ска­чут – и ви­дит сын гзи­рая: во-он и зем­ля его близ­ко и род­ное се­ло. Об­ра­довал­ся сын гзи­рая и еще силь­нее пог­нал ко­ня. Зар­жал Ис­перт гром­ко, как ве­тер, пос­ка­кал впе­ред и стал пе­ред до­мом гзи­рая. Тут от­кры­лись две­ри, и сын гзи­рая с не­вес­той вош­ли в свой дом. Кус­ком хле­ба че­ловек сыт бы­ва­ет, а ра­достью и счасть­ем не на­сытит­ся.

Сколь­ко бы ни смот­ре­ли мать и отец на сво­его сы­на, на не­вес­ту его, сколь­ко бы ни го­вори­ли они друг с дру­гом, – все им ма­ло! И так день про­шел, и два, а на тре­тий день свадь­бу сыг­ра­ли. И бы­ла та свадь­ба семь дней и семь но­чей. Пусть и в ва­шем до­ме, до­рогие слу­шате­ли, бу­дет ра­дость та­кая!

Случайные и неслучайные рекомендации: