В Черных горах поют интересную и живописную балладу о соколе. Жоффруа, первый герцог Бретани, в 1008 году отправился в Рим, оставив управление областью своей супруге Гавизе, сестре Ричарда Нормандского. Когда он уже собирался в обратную дорогу, сокол, которого, по распространенной в то время среди знатных людей моде, он нес на запястье, слетел вниз и убил курицу, принадлежавшую бедной женщине. Та, разозлившись, схватила огромный камень и бросила его в птицу с такой силой, что погиб не только сокол, но и его хозяин. За смертью герцога последовало самое жестокое народное восстание. Мы не знаем его причин, но, по преданию, оно было связано с вторжением в Бретань нормандцев (которых вдова Жоффруа призвала в страну сразу же после гибели мужа) и поборами, которые эти высокомерные пришельцы выжимали из крестьян.
Баллада, которую в более поздние времена бретонцы переделали в боевой гимн, начинается типично для этого жанра: «Сокол задушил домашнюю птицу, крестьянская женщина убила графа, притеснявшего народ, бедных людей, подобно жестокому зверю».
Затем вспыхивает ненависть к иноземцам, столь характерная для живших в старинные времена бретонцев: «Страна была осквернена иноземцами, людьми из земли галлов, и из-за смерти курицы и сокола Бретань утонула в огне, потоках крови, а люди ее погрязли в скорби».
На вершине Черной горы тридцать крепких крестьян собрались, чтобы устроить праздник в честь святого Иоанна. Среди них был некий Кадо, стоявший опираясь на свои железные вилы. На протяжении какого-то времени он молча смотрел на своих товарищей, но затем произнес:
– Что сказать вам, друзья-крестьяне? Собираетесь ли вы платить этот налог? Что касается меня, то я конечно же не стану этого делать. Пусть уж лучше меня повесят. Никогда впредь не стану я платить этот несправедливый налог. Никогда больше не стану платить. Клянусь в этом красными языками этого огня, святым Кадо, моим покровителем, и святым Иоанном.
– Моя жизнь сломлена. Я полностью разорен, – зарычал один из его приятелей. – Прежде чем закончится этот год, мне придется просить милостыню.
Все они тотчас же вскочили, будто повинуясь единому сигналу.
– Никто из нас не станет платить этот налог! Мы клянемся в этом солнцем и луной, а также великим морем, омывающим берега Бретани!
Кадо, выступая из круга, схватил охваченную огнем головню и, подняв ее вверх, закричал:
– Давайте тогда пойдем, друзья, и поборемся за свою свободу!
Соратники Кадо с радостью поддержали его предложение и последовали за ним. Его жена шла рядом с ним в первом ряду, неся на плече серп. Все восставшие пели.
– Быстро, быстро, дети мои! Мы идем, чтобы побороться за свою свободу! Разве я принес в этот мир тридцать сыновей для того, чтобы они выпрашивали хлеб для себя, носили дрова, разбивали камни или таскали тяжести, как скот? Разве должны они возделывать зеленую землю и серую землю босыми ногами, когда богатые кормят своих лошадей, своих охотничьих собак и своих соколов лучше, чем едят они? Нет! Я родил так много сыновей для того, чтобы они помогли мне убить угнетателей!
Они быстро сошли с горы, и другие крестьяне присоединялись к ним по дороге. Теперь их стало три тысячи человек, затем – пять тысяч, а когда они прибыли в Лангоад, их стало уже девять тысяч. Старая баллада заканчивается на том, что дома тех, кто мучил их, были охвачены пламенем, а «кости угнетавших их хрустели, подобно костям проклятых, находящихся в Тартаре».
Никаких исторических свидетельств о Кадо не сохранилось, но вряд ли стоит утверждать, будто он всего лишь плод народного воображения. Однако мы знаем о том, что жестокой герцогине и ее отряду нормандцев-наемников пришлось бежать, а их место занял более справедливый и легитимный правитель.
