История из жизни пражского гетто
Это случилось знойным, пыльным летом в еврейском квартале Праги. Улицы были покрыты гниющими зловонными отбросами. В дома евреев пришло страшное несчастье: эпидемия непонятной болезни, от которой дети бледнели и худели, а жар истощал их силы; лихорадка ежедневно уносила по нескольку жизней.
Не помогали никакие лекарства, оказались бессильны даже лучшие лекари, выписанные из Венеции и Италии. Дети продолжали умирать.
Рабби Иегуда Лива, главный раввин Праги, объявил пост и неустанную молитву о прощении и спасении: «Несомненно, мы навлекли на себя это бедствие непослушанием Господней воле. Может быть, услышав молитвы, исходящие из глубины сердец, Господь откроет нам причину этого великого несчастья и укажет средство спасения. Ибо Господь никогда не посылает нам болезни, не заготовив наперед лекарства для ее исцеления».
Два дня и две ночи постились евреи Праги, и мужчины и женщины. Они не ели и не пили, несмотря на невыносимую жару: жалобы детей мучили их сильнее, чем голод и жажда.
Но и это не принесло облегчения. Не было Небесного знамения о смягчении Господнего гнева, а врачи никак не могли отыскать спасительного лекарства.
Наступила полночь. Рабби Иегуда сидел у себя в комнате, повторяя слова «Тикун Хацот» — полуночного плача о разрушении Храма. Но сосредоточиться он не мог: мысли все время возвращались к беде, постигшей его паству. Откуда ждать помощи? Что делать?
И вдруг он вспомнил. Голем! Глиняный великан, слуга, которого он создал, произнеся Священное Имя. Правда, ему давно не приходилось прибегать к его помощи, но сейчас положение было слишком серьезным. Он поднялся на чердак и тайными словами пробудил Голема от сна. Гигантская глиняная фигура медленно поднялась и теперь стояла перед ним…
— Досточтимый хозяин, — произнес великан, — я готов исполнить твои приказания. Чего ты желаешь?
— Ужасная болезнь поразила наших детей, и ни один лекарь не может их исцелить. Пойди и расспроси всех обитателей земли, моря и неба, нет ли средства спасения от этой страшной болезни, опустошающей наши дома?
Тяжело вздыхая, рабби Иегуда вернулся к прерванной молитве; святые слова Псалмов Давида принесли утешение его душе. Если средство исцеления есть, Голем, конечно, узнает его, потому что Божественное Слово, которым он был создан, давало ему власть над всеми живыми существами и всеми силами природы.
Прошло много времени, прежде чем появился могущественный Голем.
— Принес ли ты вести об исцелении? — тревожно спросил рабби Иегуда.
— Я обошел все небо и землю, я расспрашивал всех обитателей воды и воздуха, я говорил с камнями и с растениями. Наконец меня направили к духу зноя, который вызывает лихорадки. Я спросил, за что он наслал эту беду на твою общину, и он ответил: «Так велел мне Ангел Господень. Я не вправе подвергать сомнению Его приказания или спрашивать Его о причинах. Но вот что я могу тебе посоветовать — поверь мне мезузы на домах общины. Ибо, когда Имя Господа в мезузе написано правильно, она охраняет дом еврея, и никакое зло не может поразить детей, живущих в нем».
— И как я не подумал об этом раньше? — пробормотал рабби Иегуда. — Быстро ступай и проверь все мезузы в гетто.
— Я уже сделал это, хозяин, и вот что я обнаружил: во всех мезузах, написанных рабби Моше Софером, не хватает буквы в Имени Господа — она как будто стерлась или выцвела.
— Что? Блаженной памяти Реб Моше Софер? Он был самым благочестивым человеком в нашей общине, я думаю даже, что он был одним из тех тридцати шести истинных праведников-цадиков, чьей милостью существует этот мир!
Мезузам, написанным им, нет равных. О, если бы он только был жив, чтобы и впредь делать их для нас! Что могло с ними случиться? Я ничего не понимаю…
— Кто я такой, чтобы давать тебе советы, господин? — сказал Голем. — Но мне кажется, хорошо бы выяснить, не провинилась ли община в чем-нибудь перед рабби Моше, его семьей или его могилой. Что-то должно быть не так, иначе с мезузами ничего бы не случилось.
— Нельзя терять времени. Узнай, что сможешь, и я тоже сделаю все, что в моих силах.
На следующий день рано утром рабби Иегуда отправился к небольшому домику, в котором когда-то жил Реб Моше Софер со своей семьей. Одного взгляда на дом было достаточно, чтобы понять, что его обитатели
терпят страшную нужду. Стекол в окнах не было — вместо них колыхались занавески из мешковины. Лестница, двери и крыша давно требовали починки.
Душа рабби Иегуды была глубоко возмущена этим зрелищем, и он дал себе клятву возместить ущерб, причиненный семье одного из самых верных и праведных членов общины, искупив эту прискорбную несправедливость.
Он постучал в дверь и услышал в ответ слабый голос. Рабби Иегуда оказался в холодной сырой и мрачной комнате. В темном углу на охапке соломы сидела вдова рабби Моше, напротив — двое маленьких маленьких детей.
— Ответь мне, добрая женщина, почему ты живешь в такой нищете? Разве община не выплачивает тебе еженедельной пенсии, чтобы ты и твои дети не нуждались?
— Я получила пенсию только два первых месяца, а потом ее платить перестали. Мы всей семьей существуем только на то, что зарабатывает мой старший сын; он — тряпичник. Но вот уже три недели, как он пропал, а у меня нет сил идти его искать. Неужто Господь не смилуется над ним в память об его отце, да будет мир его душе?!
— Воистину, Господь к тебе милостив. Отдыхай и помни: я сделаю все, чтобы тебе помочь. А розыски мальчика я начну, не медля ни минуты.
Рабби Лива созвал совет, и вскоре выяснилось, что служка-шамаш, который должен был доставлять из синагоги пенсию вдове, прикарманивал ее, будучи уверенным, что бедная женщина не станет жаловаться.
Вдове немедленно послали денег, еды и одежду. А Рабби Лива вернулся домой, где его ожидал Голем.
— Ты узнал что-нибудь о старшем сыне Реб Моше Софера?
— Новости плохие. Солдаты видели, как он собирал ветошь у стен герцогского замка — там, где стоят орудия, — и решили, что это неприятельский лазутчик. Теперь он в тюрьме, в подземелье замка, и вряд ли его оттуда выпустят.
— Что ты можешь сделать, чтобы помочь ему? Мы должны его спасти. Неужели эти люди так глупы, чтобы поверить, будто ребенок может оказаться шпионом?
— Я могу освободить его силой, но тогда еврейской общине не миновать мести.
— Приказываю тебе: спаси мальчика, и пусть евреи не пострадают!
Герцог Болеслав был жестоким властителем. Он правил своими подданными железной рукой и много требовал с них за покровительство.
Единственным человеком, имевшим влияние на герцога, была его маленькая дочь Карла, которую он любил больше всего на свете.
Тем вечером Карла отправилась на прогулку с двумя своими гончими. Эти собаки в одну минуту могли разорвать человека на куски своими острыми клыками, и с ними девочка была в большей безопасности, чем с целым отрядом хорошо вооруженных солдат.
И вот тут произошло нечто ужасное и таинственное. Единственным свидетелем оказался лесоруб, только что завершивший дневную работу в лесу у герцогского замка. Но происшедшее так потрясло его, что понадобилось несколько часов, прежде чем из его прерывистого и невнятного бормотанья что-то стало понятным.
— «Я как раз связал вязанку дров и собирал инструменты, когда услышал страшный крик. Всего несколько минут назад мимо меня прошла маленькая принцесса со своими гончими. Она напевала веселую песенку. Я побежал на крик и застыл на месте от ужаса. Девочку преследовало громадное чудище. Собаки яростно лаяли и бросались на него, но великан отшвырнул их ногой, словно котят. Одним махом он подхватил девочку на руки и ушел в сторону холмов». Лесоруб содрогнулся.
Тяжеловооруженные стражники и весь гарнизон королевских войск, расквартированный под Прагой, обшаривал окрестности замка в поисках дочери герцога. Но Карлу так и не нашли. И ни один человек, кроме лесоруба, не видал ни великана, ни его следов.
За полночь солдаты вернулись в замок, отложив поиски до утра. Может быть, при дневном свете удастся хоть что-нибудь разыскать.
Герцог Болеслав метался по замку, как раненый лев. Он лично вместе с несчастным дровосеком обыскал самые глухие лесные тропинки, самые удаленные уголки. Но тщетно. В конце концов и он сдался на милость судьбы.
Вернувшись в свои покои, герцог сел, опустив на руки грозную голову, с трудом сдерживая рыдания. Вдруг раздался какой-то звук. Герцог поднял глаза и с изумлением увидел гигантскую фигуру, приближавшуюся размеренной, нечеловеческой поступью.
Герцог хотел позвать на помощь, но предостерегающий жест исполинской руки заставил его умолкнуть.
— Если ты сделаешь хоть одно движение или издашь хоть звук, я раздавлю тебя на месте, — предупредил глухой голос. — Но я не причиню тебе вреда, если поступишь, как я велю. Ты ведь любишь свою дочь, правда?
— Больше всего на свете, — едва сумел вымолвить перепуганный герцог. — Возьми все, что хочешь, только верни мне ее, если… если она еще жива.
— Тогда освободи всех узников из своих подземелий, — сказал Голем. — Пусть их искупают и оденут в дорогое платье, наполнят их карманы золотом и серебром, а через час они должны ступить на подъемный мост и перейти ров, окружающий замок. Если ты выполнишь все мои условия, ты снова увидишь дочь. Но не вздумай мстить узникам! Смотри! — Могучий палец, казалось, лишь слегка коснулся висевших на стене стальных доспехов, но они сплющились, как бумажные.
Герцога не пришлось больше уговаривать. Трое заключенных — жалких конокрад, юный рыцарь, чем-то возбудивший злую зависть герцога, и старший сын Реб Моше Софера — вновь увидели свободу. С них сняли цепи, дали им умыться, одели в новую одежду и сытно накормили. Они получили столько золота и серебра, что бы хватило на несколько лет безбедной жизни.
Вот они миновали мост, и через несколько минут на лесной опушке показалась человеческая фигурка. Это была Карла. Девочка сильно устала, платье ее измялось, но она была цела и невредима. Герцог не мог поверить своим глазам. Он был так счастлив, что и не помышлял о мести.
Была уже глубокая ночь, а рабби Иегуда все еще сидел у себя в комнате, погруженный в глубокое раздумье. Раздались тяжелые шаги, и вошел Голем, ведя за руку сына Реб Моше Софера.
«Не тревожься, господин. Герцог не станет мстить. Твоей общине, как и этому мальчику, ничего не угрожает. Я обещаю».
Загадочная болезнь, свирепствовавшая в гетто, прекратилась так же внезапно, как и началась, и ни один врач так и не понял, почему это случилось.
Но рабби Иегуда с тех пор всегда следил за тем, чтобы вдова Реб Моше Софера получала свою пенсию и жила в достатке. И с той же поры евреи стали регулярно проверять все мезузы на своих домах.
