Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Краб-попутчик

Ког­да-то дав­ным-дав­но, го­ворят, жи­ли два бра­та. Стар­ший был же­натый, а млад­ший — хо­лос­той. Ро­дите­лей у них не бы­ло. Отец и мать умер­ли, ког­да они еще сов­сем ма­лень­кие бы­ли. Бы­ла у них сес­тра, пос­тарше их, до по­ры она их и кор­ми­ла — к лю­дям на­нима­лась на ра­боту да ко­лосья на по­лях со­бира­ла.

По­том сес­тра за­муж выш­ла, и ос­та­лись братья без­домные, без кус­ка хле­ба. Прос­лы­шали о том их дядья, братья ма­тери, и приш­ли заб­рать их к се­бе.

— Слу­шай­те, пле­мян­ни­ки,— го­ворят.— Вы ос­та­лись без до­ма, и не­кому за вас зас­ту­пить­ся. Пой­дем­те с на­ми, мы вас к се­бе возь­мем. Где вы бу­дете жить? Кто вам го­товить ста­нет? А ес­ли вдруг зах­во­ра­ете и ли­хорад­ка тряс­ти вас нач­нет, кто за ва­ми прис­мотрит? Мы ведь ви­дим, ка­ково вам нын­че при­ходит­ся. По­тому мы и приш­ли заб­рать вас к се­бе. Зна­ете, как го­ворят: «Ес­ли де­ти оси­роте­ют, они жи­вут, по­ка не вы­рас­тут, у дядь­ев, от­цов­ских брать­ев; а не у них, так у ма­тери­ной ро­дии». Вот мы и приш­ли за ва­ми.

Так го­вори­ли они этим маль­чи­кам. А в де­рев­не той жи­ли еще их дру­гие дядья — братья от­ца. Тех то­же поз­ва­ли и при них это все го­вори­ли. Млад­ший из от­цов­ских брать­ев и го­ворит:

— Слу­шай­те, так не го­дит­ся. Од­но­го бе­рите к се­бе, а вто­рого мы вам не от­да­дим. Стар­ше­го я сам возь­му. А то ведь вы нас ос­ла­вите, а в один прек­расный день и этих ре­бят ос­ла­вите то­же. Ста­нете им го­ворить: «Вот, пар­ни, гля­дите, у вас пол­ная де­рев­ня от­цов­ской род­ни, дядья там жи­вут. А мно­го они о вас по­забо­тились? Хо­рошо, что мы у вас есть — вас к се­бе взя­ли; са­ми ви­дите, вы у нас дом наш­ли. Ес­ли б не мы, ша­тать­ся бы вам, как бро­дягам, кто его зна­ет, в ка­ких кра­ях. Мы вас по­жале­ли и сю­да при­вели, са­ми ви­дите; вы у нас в лю­ди вый­де­те. А от­цов­ская ва­ша род­ня о вас и ду­мать за­была». Вот как вы ста­нете по­том го­ворить. По­тому я и го­ворю: обо­их мы вам не да­дим. Од­но­го здесь ос­та­вим.

Су­дили, ря­дили и по­реши­ли, что млад­ший к ма­терин­ской род­не пой­дет, а стар­ший ос­та­нет­ся у от­цов­ской. На том вро­де бы и по­реши­ли, вдруг кто-то ска­зал:

— Слу­шай­те, не­лад­но вы­ходит. Мы тут ре­ша­ем, а ре­бят-то и не спро­сили, ку­да они са­ми хо­тят.

— И вер­но,— все го­ворят,— ты пра­виль­но го­воришь. Лад­но. Поп­ра­вить де­ло не­дол­го. Да­вай­те сей­час их са­мих спро­сим.

Вот они и спро­сили тех брать­ев:

— Ну, пле­мян­ни­ки, а вы-то что ска­жете? Го­вори­те, не та­итесь, а то мы сде­ла­ем, как ска­зано бы­ло.

Стал го­ворить стар­ший брат — дру­гой-то был сов­сем ма­лень­кий, он ни­чего не ска­зал. Стар­ший, зна­чит, и го­ворит:

— Да, дя­день­ки, это вы вер­но ска­зали. Я сам то­же так ду­мал. Ес­ли бы вы нам обо­им ве­лели уй­ти, я бы не по­шел, от­ка­зал­ся бы. По­чему? У нас, са­ми зна­ете, здесь зем­ля, по­тому я и не хо­чу ухо­дить. Те­перь вы са­ми так по­реши­ли, я очень рад. Вы, дя­день­ки, возь­ми­те бра­та к се­бе, а я по­ка ос­та­нусь тут. Бу­дет мне пло­хо здесь, я то­же при­ду к вам.

На том и до­гово­рились. Млад­ше­го бра­та взя­ли дядья по ма­тери, а стар­ший ос­тался у от­цов­ской род­ни.

Стар­ший брат так и жил там, по­куда не вы­рос и дя­дя с тет­кой его не же­нили. Они его обу­чили вся­кому де­лу, и за лю­бую ра­боту он умел взять­ся. В по­ле он то­же хо­рошо на­учил­ся ра­ботать. Толь­ко же­ну они выб­ра­ли ему не­удач­но. Им-то са­мим и ра­ботой его они очень бы­ли до­воль­ны, а вот же­на приш­лась не ко дво­ру. Ска­жут ей что-ни­будь — она оби­дит­ся и убе­жит1; мо­лодой муж чуть не каж­дый день хо­дит ее уго­вари­вать и на­зад звать, а ра­бота сто­ит. Дя­дя и тет­ка его ста­ли по­руги­вать. Кое-как он у них год до­тянул2.

На дру­гой год он ос­та­вил дя­дю и тет­ку и по­шел в семью к тес­тю. Толь­ко и там он не ужил­ся. Приш­лось ему вер­нуть­ся в род­ную де­рев­ню и пос­тро­ить се­бе дом. При­вел он ту­да же­ну и стал жить там.

А млад­ший брат жил с ма­тери­ной род­ней, и все его ба­лова­ли. Ра­ботать его не зас­тавля­ли, и он ни­чего­шень­ки де­лать не на­учил­ся. Стар­ший брат-то не знал, что он без­дель­ни­ком вы­рос. Как за­жил он сво­им до­мом, так и ска­зал же­не:

— Кто у нас бу­дет за во­лами смот­реть? Где нам най­ти ра­бот­ни­ка? Да­вай возь­мем к се­бе мо­его бра­та. Он за ско­тиной бу­дет хо­дить.

По­реши­ли они так и взя­ли его. Взять-то они его взя­ли, толь­ко ни к ка­кой ра­боте он не го­дил­ся. На­до скот пас­ти, а он, за­хочет­ся ему, так пой­дет, не за­хочет­ся — нет. Стар­ший брат с же­ной ус­та­ли его уго­вари­вать. И бра­нили они его и об­зы­вали лен­тя­ем. Как его ни ру­га­ют, ему все ни­почем. На­до­ест, возь­мет да и убе­жит к ма­тери­ной род­не. Толь­ко и там его боль­ше не жа­лова­ли за та­кое без­делье и кор­мить не хо­тели. Ни­чего ему не ос­та­валось, как воз­вра­щать­ся с по­вин­ной. Де­рев­ня вся уже зна­ла, ка­кой он лен­тяй; ник­то и во­дить­ся с ним не хо­тел. А брат как ни­как, ра­бота­ет он или нет, его все же кор­мил. Не да­вал ему с го­лоду по­мереть.

Так вот он и под­рос, и же­нить по­ра его ста­ло. Толь­ко ни брат, ни не­вес­тка об этом не за­ик­нутся — все из-за его ле­ни. В кон­це кон­цов и сам он по­нял, в чем де­ло, и ду­ма­ет: «Эти двое же­ны мне ис­кать не ста­нут. Пой­ду-ка я от­сю­да в чу­жие края». На­думал он так и стал ис­кать по­пут­чи­ка. Го­ворит то од­но­му, то дру­гому:

— Пой­дем со мной, при­ятель. От­пра­вим­ся в чу­жие края, служ­бы по­ищем.

Толь­ко ник­то его и не слу­шал — все зна­ли, ка­кой он без­дель­ник.

Как-то раз, го­ворят, брат и не­вес­тка от­ру­гали его силь­ней, чем всег­да. Это его у­яз­ви­ло, он в сер­дцах и ушел. Шел ми­мо пас­тби­ща, уви­дел пас­ту­шат и зо­вет их:

— Эй вы, пой­дем­те со мной, сос­тавь­те ком­па­нию.

— А ку­да? — спра­шива­ют.

— Ку­да гла­за гля­дят и но­ги ве­дут,— от­ве­ча­ет.

— Нет,— го­ворят,— те­бе, лен­тяю, мы не ком­па­ния. Мы с то­бой не пой­дем.

Так ник­то из де­рев­ни его и не под­держал, приш­лось ему ид­ти од­но­му. Идет он и раз­мышля­ет: «Во всей де­рев­не ни­кого в по­мощь мне не наш­лось. Не­уж­то так и ид­ти од­но­му, без по­пут­чи­ков? Не­лег­ко мне в до­роге при­дет­ся». От та­ких мыс­лей он и го­лову по­весил.

Идет даль­ше, ви­дит краб вы­рыл нор­ку. «Что ж,— ду­ма­ет,— во всей де­рев­не не наш­лось мне по­пут­чи­ка. Вы­копаю-ка я это­го кра­ба и возь­му его с со­бой». Ре­шил он так и на­чал ко­пать. И вот, пос­лу­шай­те, ко­пал он и ко­пал, все так и ко­пал, по­ка не до­копал­ся до кра­ба. Взял его и го­ворит:

— Ты, краб, мой то­варищ, ты мой то­варищ и друг. Ку­да я ни пой­ду, всю­ду те­бя бу­ду брать. Ни­ког­да те­бя не бро­шу. Ты всег­да со мной бу­дешь.— Ска­зал он так сам се­бе и за­вязал кра­ба в по­лу.

По­шел он даль­ше. Есть за­хочет — зай­дет в де­рев­ню, поп­ро­сит. Так он про­шел два царс­тва, а то и три. Даль­ше пош­ла зем­ля, где объ­явил­ся рак­шас. Па­рень при­шел ту­да как раз, как ве­череть на­чало. А та­мош­ний рад­жа ве­лел ог­ла­сить все­му на­роду указ: «Рак­шас опус­то­ша­ет мое царс­тво. Кто убь­ет рак­ша­са, то­му я от­дам мою сес­тру в же­ны и еще дам чет­верть царс­тва в при­дачу». Вот ка­кой указ там ог­ла­сили.

Па­рень, зна­чит, при­шел ту­да как раз, как за­вече­рело. За­шел он в од­ну де­рев­ню, а в той де­рев­не у са­мой око­лицы рос­ло ман­го­вое де­рево. Под этим де­ревом он и ус­тро­ил­ся на ночь. За­шел в один дом, поп­ро­сил ог­ня, раз­вел се­бе кос­тер и стал ук­ла­дывать­ся. На­род ему го­ворит:

— Слу­шай, юно­ша, ты ведь один, не ло­жись тут. Пой­ди к нам, пе­рено­чу­ешь у ко­го-ни­будь в до­ме с людь­ми. Тут у нас те­перь ста­ло очень опас­но — рак­шас здесь объ­явил­ся, мно­го на­роду по­ел. Ты ведь один, так он те­бя, без сом­не­ния, сож­рет. Вот мы и го­ворим: иди к нам, пе­рено­чу­ешь с людь­ми.

— Нет,— от­ве­ча­ет па­рень,— я не один. Нас двое.

— Ну да? А где же вто­рой? — спра­шива­ют.— Мы ви­дим те­бя од­но­го. Дру­гой-то от­стал, что ли?

— Нет, поч­тенные,— го­ворит он,— нас двое. Ник­то тут один не ос­та­нет­ся. Мы обой­дем­ся луч­ше нель­зя.

— А ес­ли те­бя рак­шас съ­ест, что нам де­лать?

— Зна­чит, та­кая моя судь­ба — уме­реть. А ес­ли так, чем вы тут по­може­те?

— Пос­лу­шай, юно­ша,— все опять го­ворят.— Мы ви­дим те­бя од­но­го. Где же вто­рой? Нам его не ви­дать.

— Поч­тенные,— от­ве­ча­ет он.— Нас по­ис­ти­не и вправ­ду двое, толь­ко вы вто­рого уви­деть не мо­жете.

Ви­дят они, что он опять за свое, и спра­шивать пе­рес­та­ли. «Вер­но,— ду­ма­ют,— это он Чан­до ра­зуме­ет, ког­да о вто­ром го­ворит». И ска­зали:

— Ну лад­но, ес­ли вы с ним к нам ид­ти не хо­тите, что нам еще де­лать?

На том и кон­чился раз­го­вор. На­род ос­та­вил пар­ня в по­кое и по до­мам ра­зошел­ся.

А па­рень раз­вел кос­тер, сам улег­ся под де­ревом, а кра­ба на во­лю вы­пус­тил. Он, го­ворят, всег­да так де­лал: где ни ос­та­новит­ся на ночь, вез­де пер­вым де­лом вы­пус­тит кра­ба.

В пол­ночь при­шел в де­рев­ню рак­шас — съ­есть ко­го-ни­будь. Уви­дел у око­лицы пар­ня, сра­зу к не­му по­дошел и спра­шива­ет: — Кто ле­жит? Кто тут спит, при­ятель? Па­рень слы­шит, а не от­ве­ча­ет. Рак­шас и по­дошел к не­му вплот­ную. Толь­ко наг­нулся и пасть ра­зинул, краб скок к не­му и хвать его клеш­ней за глот­ку. Так лов­ко схва­тил, что тут же и уду­шил. Упал рак­шас и не дви­жет­ся. Краб у не­го на гор­ле так и про­висел до ут­ра. Па­рень прос­нулся, гля­дит: краб рак­ша­са за­душил. А у не­го с со­бой бы­ло на­хар­ни. Он взял и от­щипнул им у рак­ша­са моч­ки ушей; ког­ти у не­го он то­же об­ре­зал да и кон­чик язы­ка за­од­но. По­том спря­тал кра­ба, а сам лег и опять зас­нул.

В той де­рев­не был страж­ник из кас­ты дом. Идет он ра­но по­ут­ру и ви­дит: ле­жит мер­твый рак­шас. По­бежал он до­мой, при­нес то­пор и от­ру­бил у рак­ша­са но­гу. При­тащил ее до­мой, швыр­нул с гро­хотом на пол, а по­том пог­нал прочь из до­му же­ну и де­тей, всех их прочь пог­нал и ба­раба­ны свои то­же выб­ро­сил вон. «Я,— го­ворит,— на сес­тре рад­жи же­нюсь и царс­тво по­лучу. На что мне они все?» Ска­зал так и всех выг­нал из до­му.

Соб­рался тут весь на­род. Пош­ли, смот­рят: и впрямь кто-то убил рак­ша­са. Толь­ко все рав­но они до­му не очень по­вери­ли. «Мо­жет быть,— го­ворят,— его этот чу­жезе­мец убил». Так они про­меж се­бя го­вори­ли, а па­рень мол­чит, ни­чего им не рас­ска­зыва­ет. Тог­да спро­сили его:

— Слу­шай, юно­ша, кто убил рак­ша­са? Ты его убил или дом?

— На­вер­но, уж тот, кто убил, взял се­бе ка­кие-то зна­ки,— го­ворит тот.

— Он унес с со­бой це­лую но­гу. Мы ее у не­го са­ми ви­дели. А где твои зна­ки?

— Лад­но,— го­ворит па­рень.— По­дите ска­жите ва­шему рад­же: пусть то­му из нас, кто пред­ста­вит вер­ные зна­ки, обе­щан­ное от­да­дут.

— Хо­рошо,— сог­ла­сились они.— Ты пра­виль­но го­воришь. Это вер­но, пусть рад­жа сам все рас­су­дит.

И вправ­ду пос­ла­ли к рад­же обо всем ему рас­ска­зать. Рад­жа ска­зал:

— Хо­рошо. Я сей­час пош­лю сол­дат пос­мотреть, вправ­ду все так или нет. А как пос­мотрят, та­щите рак­ша­са сю­да, и пусть этот дом сам при­несет но­гу. Чу­жес­тран­ца то­же с со­бой при­веди­те, там его не бро­сай­те.

Вер­ну­лись пос­ланные и с ни­ми сол­да­ты. Пос­мотре­ли на рак­ша­са — все вер­но ска­зано. Тог­да сол­да­ты го­ворят пар­ню:

— Слу­шай, ты, есть у те­бя до­каза­тель­ства? По­кажи свои зна­ки.

— Здесь я ни­чего не по­кажу,— от­ве­ча­ет он.— Пой­дем­те к рад­же. Там сра­зу по­кажу все, что у ме­ня есть.

— По­чему так? — ди­вят­ся они.— От­ку­да он взял свои зна­ки? На­до пос­мотреть.

Ос­мотре­ли они рак­ша­са, да толь­ко ник­то так и не по­нял, ка­кие зна­ки он взял се­бе в до­каза­тель­ство. А он ни­чего ска­зать не хо­чет.

— Идем тог­да к рад­же,— го­ворят. Взва­лили рак­ша­са на пле­чи и по­нес­ли с со­бой. При­нес­ли к рад­же; рад­жа его ос­мотрел. Тут вы­ходит впе­ред дом.

— Я убил это­го рак­ша­са,— го­ворит.

— По­дож­ди,— ска­зал рад­жа.— Дай я спер­ва лю­дей расс­про­шу. Мо­жет, не ты убил.

Он и вправ­ду спро­сил на­род и сол­дат, что ту­да по­сылал:

— Слу­шай­те, вы. Спра­шива­ли, кто убил рак­ша­са? Вон дом, ви­дите, но­гу при­нес. Знать бы, он его убил или кто дру­гой?

Те от­ве­ча­ют:

— Кто его зна­ет. Точ­но ска­зать мы не мо­жем. Чу­жезе­мец ле­жал там и спал, и рак­ша­са в том са­мом мес­те уби­ли, а кто убил — он или дом,— мы не зна­ем. Чу­жезе­мец-то го­ворил: «У ме­ня то­же есть зна­ки». Мы его спро­сили: «Ка­кие у те­бя зна­ки? По­кажи нам». А он от­ве­ча­ет: «Я их по­кажу пе­ред рад­жей». Спро­си их обо­их: пусть они свои зна­ки по­кажут.

Рад­жа го­ворит:

— По­кажи­те оба ва­ши зна­ки. Я ва­ше де­ло рас­су­дить не мо­гу, по­ка зна­ков не ви­дел.

Тог­да дом по­ложил пе­ред рад­жей рак­ша­сову но­гу.

— Смот­ри,— го­ворит,— вот мой знак.

— Ты сам при­нес эту но­гу? — спра­шива­ет рад­жа.— Или ко­му-ни­будь дал нес­ти?

— Я сам ее сю­да при­нес,— от­ве­ча­ет дом.— Ни­кому не ве­лел ее тро­гать.

— Хо­рошо,— го­ворит рад­жа, по­том пар­ня спра­шива­ет: — Слу­шай, ты. Где твои зна­ки? По­кажи.

Тут он, го­ворят, раз­вя­зал узе­лок на одеж­де и вы­нима­ет все, что от­ре­зал: от язы­ка, от ушей и ког­ти то­же. Вы­нул, по­казал всем, по­том по­ложил все пе­ред рад­жей и го­ворит:

— Гля­ди, ба­тюш­ка, вот мои зна­ки.

И впрямь, как пос­мотре­ли они у рак­ша­са ла­пы и уши, пасть то­же рас­кры­ли и на язык взгля­нули, так и уви­дели — ниг­де кон­чи­ков не­ту. Пос­мотре­ли на но­гу, что дом при­нес,— не­ту ког­тей. Тут рад­жа и на­род го­ворят:

— Этот чу­жезе­мец убил рак­ша­са. Ес­ли бы дом убил, от­ку­да бы то­му ког­ти взять? Нет, это он убил рак­ша­са.

Поп­ро­бовал дом вся­кую нап­расли­ну на пар­ня воз­во­дить, толь­ко ему не по­вери­ли, еще и от­ру­гали как сле­ду­ет. Ни­чего дру­гого дом не при­думал и с по­зором вер­нулся до­мой. На­чал он тут же­ну и де­тей уле­щивать, об­ратно их звал, да толь­ко и они над ним пос­ме­ялись.

— Нет,— го­ворят,— мы на­зад не вер­немся. Ты на сес­тре рад­жи же­нил­ся, ты важ­ная пти­ца, а мы низ­кой кас­ты. Мы к те­бе ни за что не пой­дем. Мы тут к ко­му-ни­будь ра­ботать най­мем­ся, как-ни­будь про­кор­мимся са­ми.

И вер­но, в тот день они до­мой не пош­ли. Толь­ко на тре­тий день дом уго­ворил их вер­нуть­ся. На­род над ним очень сме­ял­ся, а ему и от­ве­тить не­чего.

А пар­ню рад­жа тут же при всем на­роде от­дал свою сес­тру в же­ны. Дал ему пол­царс­тва впри­дачу и гра­моту в том на­писал — все как на­до. Для на­рода ус­тро­или пир, а пар­ня оде­ли в на­ряд­ное платье и по­вели во дво­рец.

Рад­жа-то знал: пер­вой же ночью па­рень ум­рет, и все царс­тво при нем ос­та­нет­ся. По­чему? Он уж не раз вы­давал сес­тру за­муж, и все ее мо­лодые мужья так уми­рали, один за дру­гим. Он это пом­нил и го­ворил сам се­бе: «Он ночью ум­рет, а царс­тво мо­им ос­та­нет­ся». Вот по­чему он так лег­ко от­да­вал свою сес­тру за­муж. Же­нил он, зна­чит, пар­ня на сес­тре, взял к се­бе во дво­рец и об­хо­дил­ся с ним, как со сво­им.

Ве­чером от­несли кро­вати в один из по­ко­ев и ус­тро­или там мо­лодых на ночь. Их там спать уло­жили. Фо­нарь заж­гли, весь дом ос­ве­тили. Как лег­ли, па­рень вы­нул кра­ба и по­ложил к се­бе на грудь. По­том он зас­нул, а мо­лодая ра­ни ус­ну­ла и то­го рань­ше.

Толь­ко па­рень зас­нул, го­ворят, сра­зу две змеи по­пол­зли из ноз­дрей мо­лодой ра­ни, что­бы ужа­лить ее но­вого му­жа. Уви­дели кра­ба и спря­тались об­ратно. Не­надол­го спря­тались, вот-вот сно­ва вы­лезут — мо­лодые-то креп­ко спят, им нев­до­мек, что тво­рит­ся. «Ой-ой-ой,— ду­ма­ет краб,— эти змеи без сом­не­ния хо­тят при­кон­чить мо­его то­вари­ща. По­годи­те, я им сей­час по­кажу».

Ре­шил так краб и, го­ворят, заб­рался к мо­лодой ра­ни на шею, к са­мому рту, и там за­та­ил­ся: ле­жит и клеш­ни впе­ред выс­та­вил. А змеи вы­сунут­ся чуть-чуть и сра­зу на­зад пря­чут­ся. Мно­го раз они так выг­ля­дыва­ли да вдруг и вы­лез­ли ма­лость по­даль­ше, го­лов­ка­ми кру­тят, жа­ло вы­совы­ва­ют. Краб, го­ворят, тут как тут, ра­зом хвать их обе­их клеш­ня­ми. На­зад им не уй­ти — краб их клеш­ня­ми за­жал и не пус­ка­ет. Змеи на­ружу вы­пол­зли, вь­ют­ся, хвос­та­ми кра­ба все­го об­мо­тали, а краб их не от­пуска­ет. За­щемил их по­силь­нее клеш­ня­ми и при­кон­чил обе­их. Как пе­рес­та­ли они ше­велить­ся, он сполз с ни­ми с кро­вати на пол.

Пер­вым прос­нулся на за­ре па­рень. Стал ис­кать ру­ками, где краб, на гру­ди у се­бя его не на­шел, ис­пу­гал­ся и ми­гом вско­чил. Ви­дит, ле­жит он на по­лу, меж­ду кро­ватей, на ко­торых их спать уло­жили, весь об­мо­тан­ный зме­ями, так что ему и не дви­нуть­ся. Зак­ри­чал он со стра­ху: «Ой! Ой!» По­том смот­рит — змеи-то мер­твые, а краб жи­вой. Вот, го­ворят, он и спра­шива­ет у кра­ба:

— Слу­шай, при­ятель, где ты на­шел этих змей?

— Эти змеи те­бя чуть не ужа­лили,— от­ве­ча­ет краб.— Твое счастье, что ты ме­ня с со­бой взял. Это те­бя и спас­ло. А то быть бы те­бе мер­твым. Эти змеи вы­лез­ли из ноз­дрей у мо­лодой ра­ни.

Ус­лы­хал это па­рень, опе­чалил­ся и го­ворит:

— Слу­шай, при­ятель, ты ме­ня спас от мно­гих опас­ностей. Без те­бя как бы я жизнь сох­ра­нил? Будь я один, мне дав­но бы ко­нец при­шел.

Тут и мо­лодая ра­ни прос­ну­лась. И хоть оба они уже не спа­ли, они ос­та­лись в по­ко­ях, при­нялись тол­ко­вать о том, о дру­гом и вся­ком про­чем и за­бав­ля­лись вдво­ем. Сол­нце вы­соко под­ня­лось, а они все не вы­ходят. Рад­жа уж му­сор­щи­ков соз­вал и дер­жит их во дво­ре на­гото­ве. Он ду­мал — он ведь по ста­рому опы­ту знал, вы са­ми слы­шали,— что па­рень ночью ум­рет. По­тому он и му­сор­щи­ков поз­вал, что­бы бы­ли го­товы. А тут, нем­но­го по­годя, го­ворят, оба они вста­ют и вы­ходят. — Ма­туш­ки! — зак­ри­чал рад­жа.— Ну и не­год­ник. Он не умер. Я-то ду­мал, он на­вер­ня­ка ум­рет этой ночью. Столь­ко же­нихов по­мер­ло от нее; этот то­же неп­ре­мен­но дол­жен был уме­реть. За­тем я и му­сор­щи­ков поз­вал, что­бы его вы­нес­ли. Ма­туш­ки! Я смот­рю, он жи­вой!

Рад­жа пе­ред эти­ми му­сор­щи­ками вко­нец опо­зорил­ся. А они с не­го все рав­но де­нег пот­ре­бова­ли, что за ра­боту им при­чита­лось. Так все и ос­та­лось.

То ли из-за змей, что в ней жи­ли, то ли по ка­кой дру­гой при­чине, толь­ко мо­лодая ра­ни, го­ворят, ни­ког­да не бы­ла в те­ле. А тут, как змей-то не ста­ло, она за­чала и с той по­ры, го­ворят, ста­ла пыш­ная.

Пос­ле то­го дней де­сять или две­над­цать па­рень клал кра­ба ночью на грудь, по­том со­об­ра­зил: «Нын­че мне боль­ше ни­чего не гро­зит. По­хоже, все опас­ности по­зади». По­рас­ки­нул умом и го­ворит сам се­бе: «Краб ус­тро­ил мне жизнь: он ме­ня же­нил и рад­жей сде­лал. На­до мне най­ти для не­го мес­течко по­луч­ше и от­нести ту­да».

Вот раз он ска­зал кра­бу:

— Слу­шай, при­ятель, ты дав­но уж мне по­мога­ешь. Ты спас ме­ня от мно­гих опас­ностей, а мне не­чем те­бя от­бла­года­рить. Ска­жи мне, че­го ты хо­чешь.

— Хо­рошо,— от­ве­ча­ет краб.— Я ведь, сам зна­ешь, спас те­бе жизнь.

— Вер­но,— сог­ла­сил­ся тот.— Ты мне жизнь спас. Ник­то это­го не от­ри­ца­ет.

— Так вот,— го­ворит краб.— Ни о чем боль­ше я те­бя не про­шу, сде­лай мне од­ну ми­лость. У рад­жи мно­го пру­дов. От­не­си ме­ня в та­кой пруд, ко­торый ни­ког­да не пе­ресы­ха­ет и где во вся­кое вре­мя го­да мно­го во­ды, и ос­тавь там. А ес­ли ме­ня кто-ни­будь слу­ча­ем вы­ловит, ты ме­ня выз­во­ли.

И вправ­ду он от­нес кра­ба в пруд, ко­торый ни­ког­да не вы­сыха­ет, и ска­зал ему на про­щанье:

— Жи­ви те­перь как зна­ешь, а ес­ли слу­чит­ся, что я при­ду сю­да ис­ку­пать­ся, вы­ходи мне навс­тре­чу, по­жалуй­ста.

И ушел.

С пол­го­да прош­ло, и прос­лы­шали стар­ший брат и дру­гая род­ня, что млад­ший стал рад­жей и вла­де­ет царс­твом. И вот раз по­ехал мо­лодой рад­жа на сло­нах и ко­нях на­вес­тить стар­ше­го бра­та. При­ехал и го­ворит стар­ше­му бра­ту и не­вес­тке:

— Гля­дите, вы оба, вы все лен­тя­ем ме­ня ве­лича­ли. Как же тог­да это вы­ходит, что я мо­гу ез­дить на сло­нах и ко­нях, а вы, хоть и тру­дитесь столь­ко, ни­ког­да ни на сло­на, ни на ко­ня не вле­зали?

Они не наш­ли ни сло­ва на это от­ве­тить. По­том ус­тро­или ему уго­щение, и млад­ший брат им ска­зал:

— До ка­ких пор вы здесь бу­дете му­чить­ся? Я до­был для нас царс­тво. По­едем­те, я возь­му вас ту­да.

— Нет,— от­ве­ча­ют они,— в этом го­ду мы у­ехать не мо­жем. При­ез­жай на бу­дущий год.

Так млад­ший брат по­лучил пол­царс­тва. Как прош­ло шесть лет или семь, это зна­чит, с той по­ры, как он все по­лучил, он при­вез стар­ше­го бра­та с же­ной. Ста­ли они жить вмес­те. Он им го­ворил:

— Рань­ше вы ме­ня не ус­та­вали бра­нить, лен­тя­ем ме­ня об­зы­вали. Гля­дите те­перь, раз­ве не я, ваш лен­тяй, рад­жей стал? А вы так мно­го ра­бота­ли, по­чему вы не ста­ли рад­жа­ми?

Го­ворил он им так, по­том кон­чил. Не стал боль­ше так го­ворить. «Ес­ли я мно­го бу­ду так го­ворить,— ска­зал он сам се­бе,— брат и не­вес­тка оби­дят­ся. Они мо­гут ска­зать: „Он для то­го и взял нас сю­да, что­бы мы слу­шали та­кие ре­чи. Да­вай уй­дем об­ратно и кон­чим с этим». По­думал он так и пе­рес­тал го­ворить. Кон­чил раз и нав­сегда.

По­том оба бра­та уш­ли с зе­мель дру­гого рад­жи и выс­тро­или се­бе дво­рец на но­вом мес­те. И ста­ли там рад­жа­ми на ве­ки ве­ков. Де­тей за­вели, ста­ло их мно­го.

Вот и кон­чаю я эту сказ­ку. Хва­тит то­го.

Случайные и неслучайные рекомендации: