Отслужил старый солдат своему государю двадцать пять лет и пошел домой. Всю дорогу у пего па душе радостно. А чего ж не радоваться? Рожок нюхательным табаком набит, да еще три новеньких дуката в кармане! Разве ж мало этого человеку, чтобы веселым быть?
Идет он густым лесом, вдруг встречается ему седой старичок и просит подаяния.
— Давать так давать, скупиться не стану! На тебе целый дукат. У меня еще два останется.
Дал солдат старичку убогому дукат и пошел весело своей дорогой.
Прошел немного, и опять такой же старичок навстречу идет и снова подаяния просит.
“Ежели бы я замешкался где-нибудь, так впору подумать, что это все тот же старик, что одним дукатом уже разжился, — бормочет солдат про себя. — Да ведь не может того быть!”
А вслух говорит:
— Вот тебе дукат! Бери себе, у меня еще один есть! Пошел солдат дальше, на душе еще легче. Идет он, идет, понюхает табачку и дальше шагает. Только видит — опять ковыляет ему навстречу такой же старичок, с длинной белой бородой, большая клюка в руке. Солдат уже заранее вытянул из кармана последний дукат и протягивает убогому:
— На, да только это последний. Правда, зато у меня рожок с табаком еще есть.
— Сторицей воздастся, — говорит убогий и подает солдату кожаный мешок. — Это тебе за твои три дуката. Только скажи: “Прыг сюда!” — и все твои недруги в мешке окажутся и выбраться не смогут, покуда ты их сам не выпустишь.
Не хотел было солдат брать, а потом подумал: “Как знать, а вдруг да и пригодится часом этакий мешочек!” — и взял. Взял и опять подумал: “Кабы раньше у меня этакий мешочек был, так я бы любую вражью рать в него запихал. А нынче у меня таких недругов нет. А взять — оно, конечно, можно. Чего ж не взять? Кто знает, откуда недруги могут свалиться”.
Закинул солдат мешок за спину и двинулся дальше. Под вечер подходит ко дворцу одного короля и просится переночевать. А король упирается:
— У меня тут у самого такая беда, что не знаю, как выпутаться, а тут еще разные прохожие суются. Последний час на исходе, приходится мне родную дочь посылать в старый замок, и никто не берется ее сторожить, хоть я и полцарства за это обещал.
— А чего там сторожить? Давай я возьмусь! — Наш солдат на все готов.
Принялся король свою беду выкладывать:
— Пришел мне от черта приказ, что должен я всех своих трех дочерей одну за другой отвезти в старый замок, куда черт за ними явится. Я уж пообещал полцарства и одну из дочерей в жены тому, кто выручит их из чертовых когтей.
— Так согласен, если я пойду сторожить? — спрашивает солдат.
Король вот до чего рад, спрашивает, какое солдату оружие нужно?
— Давай воз свечей! — говорит солдат и идет в замок. Зажег все свечи и расставил на окнах. В полночь приезжает черт на трех черных конях со сворой разной челяди. У самого черта три громадные страшные головы. Увидал он, что в замке столько света, посылает кучера поглядеть, кто там.
Подбегает кучер, стучит, а двери и не думают открывать. Спрашивает кучер, кто это там столько свечей зажег, а изнутри ему отвечают:
— Старый солдат.
— Ну, коли старый солдат, так пусть эту ночь остается, — сказал черт и укатил.
Приходит король поутру поглядеть, остался ли кто в замке жив. Выходит ему навстречу солдат, улыбается.
Ничего ему черт не сделал, только на следующую, ночь посулился опять приехать.
На следующую ночь взялся солдат вторую королевскую дочь сторожить. Заранее приказал привезти два воза свечей и вытесал здоровую рябиновую дубину.
Только полночь ударила, как черт явился — шестиголовый, на шести черных жеребцах. А замок так и переливается огнями. Посылает черт узнать, кто там.
— Старый солдат, — отвечают.
— Ну, коли старый солдат, так пусть спит, завтра приеду. — И уехал черт.
На другое утро король боится пойти поглядеть, живы ли, здоровы солдат и дочка. Глядь, а они сами навстречу идут, улыбаются. Опять черт ничего им не сделал, пообещал завтра приехать.
На третью ночь взялся солдат сторожить младшую дочку. Приказал он привезти в замок три воза свечей, целый вечер их палил. А сам стоит с кожаным мешком посреди комнаты, дубину в руке держит.
В полночь приезжает девятиголовый черт на девяти черных жеребцах. Сам тут же направился в замок, хочет солдата разодрать. А тот только сказал: — “Прыг сюда!” — и черт в мешке оказался. Ну, а теперь-то уж что его жалеть?
И принялся солдат дубиной мешок охаживать. Поначалу терпел черт, только фыркал, а понемногу начало его пронимать да зудить — ой! вроде бы уж и в костях ломота началась!..
Взмолился черт:
— Слыхивал я про старых солдат, а такого не ждал. Слушай, брат, отпусти меня, поделимся: бери себе замок. а я возьму принцессу.
— Нет, брат, — говорит солдат, — ты у меня не вылезешь, покуда не пообещаешь весь замок золотом завалить и больше в этот край носу не совать. А не то я тебя отвожу так, что и ноги протянешь!
— Только выпусти меня, а там все что хочешь пообещаю, только выпусти, братец! — молит черт.
Выпустил его солдат, а черт опять разошелся: все девять пастей разинул и на солдата бросается. Тот еле вымолвил свое: “Прыг сюда!” — и вот опять черт в мешке, а солдат его тузит изо всей мочи.
Наконец все же сговорились: черт останется в мешке, покуда весь замок не будет золотом засыпан, а солдат до той поры не волен драться. Ох ты! Сколько же тут чертенят сразу сбежалось! Кишат, снуют, как в муравейнике. Шум, визг стоит. Деньги так на глазах и прибывают. А старый черт из мешка еще подгоняет, чтобы торопились, поживей ворочались, как бы до петухов все успеть.
Взялись чертенята, только пыль столбом! Солдат надивиться не может: этакие крошечные чертенята, а какие огромные мешки волокут!
Вот уже замок почти полон, только в одном углу еще не хватает, а тут уже и первый петух пропел. Один из чертенят шепчет старому черту, что больше в пекле денег нет. Девятиголовый прямо из кожи вон лезет:
— Торопитесь, ребята, как только можете, у меня дома в подвале еще шесть бочек дедовых денег, тащите и их! Да поскорее!
Умчались чертенята вихрем и тут же, вернулись с деньгами.
Уже второй раз петух пропел, когда черт на свободу вырвался. В один миг все черти убрались, чтобы до третьих петухов в пекле очутиться.
А король ночью слышит, что в замке шум стоит да деньги звенят, и от страха его в нот бросает: вот, думает, сейчас его дочку и старого солдата на куски раздирают.
Чуть свет он уже на ногах, бежит к замку поглядеть, что там случилось.
И не сказать даже, до чего король обрадовался, когда увидел свою дочь и солдата живыми и здоровыми. А тут еще полон замок золота!
В тот же день сыграли пышную свадьбу. Женился старый солдат на королевской дочери и взял в приданое полцарства. Да только недолго пришлось ему царствовать, на третий же день после свадьбы умер старый солдат.
Явился он к господу, просит дело какое-нибудь дать. Господь и говорит:
— Чего ж еще старому солдату делать, как не у ворот на часах стоять!
Так и стал старый солдат у господа бога привратником. Является смерть работу спрашивать и хочет пройти к господу. А солдат не пускает: “Тебя, этакую тварь вредную, и пускать-то нельзя. Погоди здесь, я сам спрошу и тебе передам”.
Приходит старый солдат к господу и говорит, что так, мол, и так, там за воротами смерть ждет, что же ей эти три года делать?
— Пусть стариков косит! — отвечает бог. Идет солдат к воротам и думает: “Как же быть? А вдруг она скосит старого короля, что своей и моей половиной царства правит? . . Погоди, а скажу-ка я ей, чтобы она старые дубы грызла”.
Как решил, так и сделал. Выходит за ворота и говорит:
— Господь наказал, чтобы ты три года одни старые дубы грызла!
Скривилась смерть, ушла и принялась положенный срок старые дубы грызть.
Через три года опять пришла работу спрашивать. А на кого похожа-то! Тощая, высохшая, глядеть не на что. Солдат живо к господу, так, мол, и так, что другие три года смерти делать?
— Коли всех стариков скосила, пускай средних лет людей косит!
Идет солдат назад, думает: “Коли передам это, так ведь и моей жене, и братьям, и сестрам — всем не жить. А, скажу, пускай средние дубы грызет”.
Ладно. Вышел за ворота и говорит смерти:
— Следующие три года грызть тебе средние дубы. Поморщилась смерть и ушла положенное ей дело делать. Через три года опять приходит работу спрашивать. А выглядит и вовсе страшно: глаза чуть не в самый череп провалились, щеки совсем пропали, кожа к костям приросла, только языком еле шевелит. А работу все спрашивает.
Струхнул солдат — где же ее в таком виде к господу пускать?! Пошел он к нему опять сам — что, дескать, смерти три следующие года делать?
— Коли сделала все, что ей положено, пускай прибирает младенцев!
Солдату -это опять не по. нраву: “Может, у моей молодой жены сынок народился. Каково же ей будет, коли помрет он! И у братьев моих и у сестер вон сколько детишек, так что же всем им умирать?! Нет, шалишь!”
— Сказал господь, чтобы ты три следующие года молодые дубки грызла.
Ух, как смерть перекосилась, но все же пошла три года молодые дубки грызть. Прошел срок, опять она является к воротам работу спрашивать. А у бедняги только длинные зубы да кости остались, кожи — и той не стало уже. Идет солдат к господу. Тот говорит:
— Коли всю работу справила, так и людей, надо быть, больше не осталось. Пускай сама идет сюда!
Вот тут-то старый солдат и попал впросак! Входит смерть, а господь ее и не узнает.
— Ты кто такая? — спрашивает.
— Смерть я.
— Смерть? — дивится господь. — Да ты что ж это, матушка, одни кости мне являешь? Плоть-то твоя где?
— Где же ей быть, коли девять лет дубы грызла, — отвечает смерть сердито.
— Какие дубы? .. — Тут только дошло до господа, что за штучки старый солдат вытворял. — Ну, так не прощу же я ему этого. В наказанье носить ему теперь тебя по земле три года, а тебе — скосить, промеж прочих, и всю его родню!
Где же станешь с господом спорить? Вскинул солдат смерть на загорбок и потащил по свету. Первым делом пришлось принести ее в отчий дом, где его братья и сестры со своими домочадцами жили. Угодили туда как раз под вечер. Замерзли оба крепко, сели к печке погреться. Все домашние при смерти лежат: стонут, иной еле жив, иной уже смертным потом покрылся.
Даже суровую солдатскую душу проняло, — эх, табачку бы понюхать! Вынул солдат свой рожок, постучал о печку, сыпнул табачку на ямку подле большого пальца и — швырк! швырк! — втянул в обе ноздри. Поглядела смерть, как солдат табак нюхает, страсть как ей тоже захотелось. Просит солдата: “Дай понюхать!” Не дает солдат.
— Господь того не сказывал, чтобы я тебе еще и табачку давал. Только носить должен.
— Так ведь по-приятельски-то и можно бы. Одним путем-дорогой ходим, уж как тут не понюхать одного табачку. Ну, дозволь, — канючит смерть, Согласился солдат.
— А куда же я тебе насыплю? Руки-то у тебя дырявые, одни кости.
Долго ломали они голову, как бы смерти табачку нюхнуть. Да тут пришло в голову солдату:
— Коли уж ты в дверную щелочку да в замочную скважину пролезаешь, так в мой рожок тебе легче легкого забраться.
Смерть согласна. Да как только забралась в рожок, так солдат и закрыл его, не желает смерть выпускать. Смерть и добром и худом просится оттуда, а солдат не выпускает. Так и осталась смерть в рожке.
Как только угодила смерть в рожок, так и все больные на поправку пошли, не прошло и много времени — один за другим подниматься стали. Все выздоровели.
Целых три года держал солдат смерть в своем рожке. Кончился срок, выпустил он ее, взвалил на плечи и понес к господу. Спрашивает господь:
— Ну, всех скосила?
— Да где же мне было людей косить, коли этот кремень меня в табакерку загнал.
И рассказала смерть все, что случилось с нею. Разгневался господь, выбранил солдата и прогнал его с глаз долой. А смерти наказал:
— Чего это тебе каждый раз спрашивать, что делать? Знай: ты — смерть, вот и делай свое дело. Нынче людей столько народилось, что ты со старой косой и не управишься. Возьми вот новую. А спрашивать больше не являйся: “Что мне делать? Что делать?” Знай коси, кого хочешь, старый ли, молодой, большой ли, маленький, богатый ли, бедный. Так-то вот!