Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Пастух, который тысячу зайцев пас

Дав­но это бы­ло, ещё во вре­мена та­тар­ских на­бегов. Ту­чей на­лета­ли та­тары из вос­точных сте­пей и, слов­но па­водок, за­лива­ли поль­ские зем­ли. Ни­кому от них не бы­ло спа­сения. Де­рев­ни и го­рода пре­дава­ли они ог­ню, ста­риков и де­тей уби­вали, а мо­лодых в ясырь — в по­лон — уго­няли.
Ко­роль из та­тар­ской не­воли вы­купал ры­царей, бо­гатые го­рожа­не — род­ных, а кресть­ян кто вы­купит? Вот и ос­та­вались они в пле­ну-не­воле, по­ка смерть не вы­купит. Раз­ве что убе­жать пос­час­тли­вит­ся.
Пос­час­тли­вилось Все­милу — убе­жал он из та­тар­ско­го пле­на.
Сколь­ко уж дней, сколь­ко но­чей шёл он на ро­дину — не счесть! Дождь его по­ливал, сол­нце па­лило, ве­тер про­низы­вал нас­квозь, го­лод и хо­лод до­нима­ли.
Но ему всё ни­почём. Боль­ши­ми до­рога­ми идёт, ма­лыми троп­ка­ми — лишь бы впе­рёд: тос­ка го­нит. И ка­жет­ся ему, ниг­де зо­лотой та­кой пше­ницы нет, при­гор­ков та­ких при­воль­ных, ручь­ёв се­реб­ристых, как в род­ном краю, где Вис­ла те­чёт.
Вот про­бира­ет­ся он бес­край­ней при­кар­пат­ской пу­щей. Кру­гом всё лес да лес, ни еди­ной ду­ши ниг­де. На рва­ной сер­мя­ге — пыль чу­жедаль­них до­рог, за спи­ной су­ма по­тёр­тая, а в су­ме всё его бо­гатс­тво: ку­сок хле­ба, пу­зырь с мо­локом — доб­рых лю­дей по­да­янье, да горс­тка мо­нет, что на до­роге на­шёл.
Идёт яго­ды со­бира­ет и ест, а хлеб да мо­локо бе­режёт, на­пос­ле­док ос­тавля­ет, ког­да го­лод сов­сем дой­мёт.
Вдруг из-за де­рева ста­ричок вы­ходит. Сгор­блен­ный, бо­рода се­дая, пал­кой под­пи­ра­ет­ся.
— Здравс­твуй, стран­ник!
— Здравс­твуй, де­душ­ка!
— Доб­рый че­ловек, нет ли у те­бя хле­буш­ка? Сов­сем я из­го­лодал­ся, еле на но­гах стою.
— А по­чему, де­душ­ка, ты яго­ды не со­бира­ешь? — спра­шива­ет Все­мил.
А ста­рик в от­вет:
— Ах, мил че­ловек! Это те­бе, мо­лодо­му, лег­ко: наг­нулся, ягод­ку сор­вал и даль­ше за­шагал. А ста­рые кос­ти не гнут­ся.
«Ста­рость — не ра­дость, — ду­ма­ет Все­мил. — На­до ста­рику по­мочь. А с ме­ня и ягод хва­тит!»
Вы­нул он из су­мы ло­моть хле­ба и ста­рику про­тяги­ва­ет:
— Возь­ми, де­душ­ка! Ешь на здо­ровье.
Об­ра­довал­ся ста­рик. Од­ной ру­кой кра­юш­ку бе­рёт, а дру­гой из-за па­зухи ду­доч­ку дос­та­ёт.
— Вот те­бе ду­доч­ка на па­мять обо мне. Мо­жет, она те­бе при­годит­ся.
Как сош­лись нев­зна­чай, так и ра­зош­лись каж­дый в свою сто­рону: один — на вос­ток, дру­гой — на за­пад.
Не про­шёл Все­мил и де­сяти ша­гов, ог­ля­нул­ся, а де­да и след прос­тыл.
«За де­ревь­ями не­бось скрыл­ся», — по­думал Все­мил и за­шагал даль­ше.
Вот кон­чился лес, и пе­ред ним пус­тошь ле­жит, сол­нцем опа­лён­ная, су­хая, ка­менис­тая. Рас­тёт на ней чах­лая трав­ка да крас­ный чаб­рец, су­хая ов­ся­ница ко­лос­ка­ми шур­шит да ядо­витый очи­ток жел­те­ет. Од­но сло­во — пус­тошь. Ку­да ни кинь взгляд — ни жилья че­лове­чес­ко­го, ни дым­ка от кос­тра.
Час про­ходит за ча­сом, сол­нце не­мило­сер­дно па­лит, а пус­то­ши кон­ца-краю нет.
«От­дохнуть по­ра да мо­лока вы­пить», — ду­ма­ет Все­мил и по сто­ронам ози­ра­ет­ся — лож­бинку ищет, где бы сесть по­удоб­ней.
Вдруг ввер­ху ве­тер за­шумел, зас­вистел. А на зем­лю спус­тился — ту­чи пес­ка взмет­нул, бе­лый свет зас­ло­нил.
Дол­го ли, ко­рот­ко ли бу­шевал ве­тер, а ког­да улёг­ся, ви­дит Все­мил — навс­тре­чу ему ста­ричок бре­дёт. Сов­сем дрях­лый да не­мощ­ный. Тот, ко­торо­го он в пу­ще повс­тре­чал, про­тив это­го мо­лодец мо­лод­цом.
— Дай во­дицы, доб­рый че­ловек! — прох­ри­пел ста­рик. — От жаж­ды уми­раю.
Как быть: и ста­рика жал­ко и мо­лока.
— Спа­си ме­ня! Спа­си! — про­сит ста­рик.
От­ка­жешь, ута­ишь мо­локо — ду­шой пок­ри­вишь.
«Авось доп­ле­тусь до де­рев­ни или на ру­че­ёк наб­ре­ду и напь­юсь вво­лю», — ду­ма­ет Все­мил, из су­мы пу­зырь с мо­локом дос­та­ёт, ко­ноп­ля­ную нить раз­вя­зыва­ет и ста­рику по­да­ёт.
— Пей, де­душ­ка, на здо­ровье!
Об­ра­довал­ся ста­рик. К пу­зырю при­ник и всё мо­локо до кап­ли вы­пил.
Уто­лил ста­рик жаж­ду и го­ворит:
— От не­мину­чей смер­ти спас ты ме­ня, доб­рый че­ловек! Чем же мне те­бя от­бла­года­рить? Возь­ми вот этот кнут, мо­жет, при­годит­ся.
Ска­зал и вы­тащил из-за по­яса мож­же­вёло­вый прут, к не­му ве­рев­ка ко­ноп­ля­ная при­вяза­на с хло­пуш­кой из кон­ско­го во­лоса на кон­це.
Тут опять под­нялся ве­тер, взмет­нул, зак­ру­жил пе­сок — ни зги не ви­дать.
А ког­да ве­тер улёг­ся, ста­рика точ­но не бы­вало.
Не­досуг Все­милу го­лову ло­мать, ку­да ста­рик по­девал­ся. То­ропит­ся он зас­ветло пус­тошь прой­ти и в бе­зопас­ном мес­те за­ноче­вать.
Под ве­чер ви­дит он, впе­реди вер­хушки де­ревь­ев ма­ячат, меж вет­вя­ми си­зый дым вь­ёт­ся, а в сто­роне бе­ле­ет до­рога, ко­ле­ями изъ­ез­женная.
«Де­рев­ня близ­ко», — об­ра­довал­ся Все­мил, и сил у не­го при­бави­лось.
По до­роге ид­ти ход­ко, не то что пус­тошью. Вот идёт он и ра­ду­ет­ся, что ско­ро в из­бе за стол ся­дет.
Вдруг смот­рит — у до­роги под де­ревом ста­рик си­дит и горь­ко пла­чет. По­дошёл к не­му Все­мил и спра­шива­ет:
— Ты че­го, де­душ­ка, пла­чешь?
— Ох, ми­лый че­ловек, бе­да со мной прик­лю­чилась! Про­дал сын в го­роде по­росён­ка и ве­лел мне день­ги до­мой от­нести, а я их по­терял до­рогой. Те­перь не­вес­тке на гла­за по­казать­ся бо­юсь. Вы­гонит ме­ня из до­ма злая ба­ба. А ку­да я на ста­рос­ти лет пой­ду? Ко­му я, не­мощ­ный да хво­рый, ну­жен?
А сам пла­чет, всем те­лом дро­жит, буд­то оз­ноб его бь­ёт. По­жалел Все­мил ста­рика.
«Есть у ме­ня в су­ме день­ги. Не за­рабо­тал я их, а на до­роге на­шёл. Лег­ко они мне дос­та­лись, лег­ко с ни­ми и рас­ста­вать­ся. От­дам-ка я их ста­рику».
— На, де­душ­ка, возь­ми! — го­ворит Все­мил и про­тяги­ва­ет ста­рику день­ги. — Да смот­ри опять не по­теряй.
Об­ра­довал­ся ста­рик, в но­ги Все­милу пок­ло­нил­ся.
— Вот не ждал не га­дал, что та­кое счастье мне при­валит. Чем же я те­бя от­бла­года­рю, доб­рый че­ловек? Возь­ми хоть клю­ку мою, мо­жет, те­бе при­годит­ся.
Не за­хотел Все­мил ста­рика оби­жать, взял клю­ку и по­шёл сво­ей до­рогой. Ото­шёл не­дале­ко и по­думал: «На­до ста­рику по­мочь с зем­ли под­нять­ся». Обер­нулся, а ста­рика нет.
«Ого! Да­ром что ста­рик, а по­бежал, как мо­лодой», — по­дивил­ся Все­мил.
Вот идёт он де­рев­ней, к до­мам приг­ля­дыва­ет­ся. В ка­кой пос­ту­чать, не зна­ет. Бо­яз­но ему: а ну как про­гонят? Ос­та­новил­ся пе­ред од­ной ха­той — двор пе­ред кры­леч­ком чис­то вы­метен, пе­соч­ком жёл­тым по­сыпан. В са­ду цве­ты цве­тут, а на за­валин­ке кот си­дит, умы­ва­ет­ся. «Зай­ду-ка я сю­да», — ре­шил Все­мил, пос­ту­чал­ся и взо­шёл в ха­ту. Пос­час­тли­вилось ему, на доб­рых лю­дей на­пал. На­кор­ми­ли его до­сыта и спать на се­новал пус­ти­ли.
В род­ную сто­рону дер­жит путь Все­мил. При­шёл на то мес­то, где рань­ше его де­рев­ня бы­ла, а от де­рев­ни пос­ле та­тар­ско­го на­бега и сле­да не ос­та­лось. До­ма сто­ят но­вые, в них жи­вут лю­ди чу­жие, приш­лые.
«Не­чего де­лать, при­дёт­ся в ус­лу­жение ид­ти», — по­думал Все­мил. А от лю­дей он слы­хал: в зам­ке пас­тух ну­жен. Но не ко­ней сто­рожить, не ко­ров пас­ти, не сви­ней, не овец, не гу­сей, не ин­дю­шек… А вот ко­го — лю­ди не ска­зыва­ют, толь­ко кри­во ус­ме­ха­ют­ся.
По­шёл Все­мил в за­мок. «Сам спро­шу, — ду­ма­ет, — да ра­зуз­наю, ка­кой та­кой им пас­тух ну­жен».
Вот и за­мок за вы­сокой сте­ной, к во­ротам мост подъ­ём­ный ве­дёт. Ска­зал Все­мил, за­чем при­шёл, и его пря­мо в по­кои пан­ские ве­дут. Вы­ходит к не­му важ­ный пан кас­те­лян и го­ворит:
— Пас­тух мне ну­жен, ты­щу зай­цев пас­ти на лу­гу. Прос­лу­жишь у ме­ня ме­сяц, и не убе­жит ни один за­яц да ещё пол­ный ме­шок ска­зок мне рас­ска­жешь, от­дам за те­бя свою дочь и де­сяток де­ревень в при­дачу. А убе­жит хоть один, до са­мой смер­ти на ме­ня да­ром ра­ботать бу­дешь. Иди по­думай, в пол­день от­вет мне дашь.
Пок­ло­нил­ся Все­мил па­ну кас­те­ляну и во двор вы­шел. Там его слу­ги об­сту­пили, спра­шива­ют: кто та­кой, от­ку­да да за­чем по­жало­вал?
Ута­ил Все­мил, кто он да от­ку­да. Го­ворит, в пас­ту­хи на­нимать­ся при­шёл, зай­цев пас­ти.
— Вот ду­рак, — го­ворят слу­ги и по сто­ронам ози­ра­ют­ся, не слы­шит ли кто из пан­ских прис­пешни­ков. — Мыс­ли­мое ли де­ло, за зай­ца­ми на лу­гу уг­ля­деть. Да они ми­гом раз­бе­гут­ся. Мно­го тут до те­бя охот­ни­ков на­ходи­лось, а те­перь до са­мой смер­ти на кас­те­ляна спи­ну гнут, точ­но не­воль­ни­ки. Вон пог­ля­ди: кто кам­ни но­сит, кто сте­ну вок­руг зам­ка стро­ит.
Гля­нул Все­мил на не­воль­ни­ков, и не по се­бе ему ста­ло.
«Ме­шок ска­зок рас­ска­зать — это для ме­ня не шту­ка, — ду­ма­ет он. — Не­мало я их нас­лу­шал­ся у та­тар. А вот с зай­ца­ми де­ло пот­руднее. Ну да лад­но, мо­жет, по­везет мне».
А слу­ги знай твер­дят:
— Не лезь вол­ку в пасть. Сту­пай от­сю­да, по­куда цел. Свет ве­лик. Най­дёшь свою до­лю, же­нишь­ся, воль­ным че­лове­ком бу­дешь.
А Все­мил: нет и нет. Хо­чу зай­цев пас­ти.
Лю­дям жал­ко пар­ня: мо­лод он да со­бой хо­рош.
Под­ня­лось сол­нце вы­соко на не­бе. Пол­день нас­тал. В зам­ке ко­локол заз­во­нил — на обед лю­дей сзы­ва­ет. Все­мил к па­ну кас­те­ляну идёт и го­ворит: сог­ла­сен, дес­кать, зай­цев пас­ти. А кас­те­лян рад-ра­дёше­нек, бу­дет у не­го но­вый не­воль­ник, да­ровой ра­бот­ник.
— Иди, — го­ворит, — в люд­скую кух­ню, по­обе­дай. А пос­ле обе­да при­каз­чик те­бе зай­цев вы­даст.
Ска­зано — сде­лано.
Пос­ле обе­да ве­лел при­каз­чик овин от­во­рить. Скок-скок, во двор ты­сяча зай­цев выс­ка­кива­ет.
Смот­рят лю­ди, что даль­ше бу­дет. Кто пар­ня жа­ле­ет, а кто сме­ёт­ся.
«Ка­кой же я пас­тух без ду­доч­ки», — рас­су­дил Все­мил. Ду­доч­ку — по­дарок пер­во­го ста­рика — дос­тал и за­иг­рал. Толь­ко за­иг­рал, зай­цы, что по все­му дво­ру раз­бе­жались, пры­гали да рез­ви­лись, в ку­чу сби­лись, пос­тро­ились чет­вёрка­ми, как сол­да­ты, и ждут.
Идёт Все­мил к во­ротам, а зай­цы за ним — скок да скок, бе­гут, ог­ля­дыва­ют­ся, не от­стал ли кто, не за­бежал ли впе­рёд.
Лю­ди от удив­ле­ния рты ра­зину­ли. А при­каз­чик пос­ре­ди дво­ра стол­бом сто­ит, на за­ячье вой­ско ди­ву­ет­ся, да­же на­род на ра­боту не го­нит.
Пос­ледняя чет­вёрка за мос­том скры­лась, толь­ко тог­да опом­нился на­род.
Вот и луг, где Все­милу ве­лено зай­цев пас­ти.
«Ай да я! — сме­ёт­ся Все­мил. — Зай­цев выг­нал, те­перь на­до в оба гля­деть, как бы они не раз­бе­жались».
Вот­кнул он в зем­лю клю­ку, что­бы не ме­шала ему за зай­ца­ми бе­гать.
Что за ди­во!
Зай­цы вок­руг клю­ки в ку­чу сби­лись и, буд­то их кто за ве­рёвоч­ку дер­жит, не раз­бе­га­ют­ся, трав­ку по­щипы­ва­ют. Всю тра­ву съ­ели. Все­мил клю­ку в дру­гое мес­то пе­ренёс, в зем­лю вот­кнул, и опять они спо­кой­но па­сут­ся, не раз­бе­га­ют­ся.
Тут, от­ку­да ни возь­мись, при­лете­ли во­роны да как нач­нут кар­кать. Три са­мых ма­лень­ких зай­чон­ка ис­пу­гались — и в кус­ты.
— Эй вы, ко­сые! Ку­да по­бежа­ли, во­рочай­тесь на­зад! — крик­нул Все­мил, взял кнут — по­дарок вто­рого ста­рич­ка, да как щёл­кнет.
И в тот же миг зай­чиш­ки из кус­тов выс­ко­чили и на­зад во­роти­лись.
«Что за ди­во! На ду­доч­ке за­иг­раю — зай­цы за мной бе­гут. Клю­ку в зем­лю вот­кну — они вок­руг па­сут­ся, не раз­бе­га­ют­ся. Отобь­ёт­ся ко­сой от ста­да, щёл­кну кну­том — и он на­зад бе­жит. Вид­но, не прос­тые это да­ры, а вол­шебные», — рас­сужда­ет Все­мил.
Ве­чером при­каз­чик пе­рес­чи­тал зай­цев: все!
Счи­та­ет на дру­гой день: опять все!
На тре­тий день, на чет­вёртый — то же са­мое.
В зам­ке — пе­репо­лох. Пан кас­те­лян злит­ся, из се­бя вы­ходит:
— Как?! Этот му­жик си­вола­пый, этот ни­щий пас­тух на мо­ей до­чери же­нит­ся и де­сять де­ревень по­лучит? Не бы­вать то­му!
Вот па­сёт Все­мил на лу­гу зай­цев, глядь — от зам­ка к не­му ко­лобок ка­тит­ся.
Что та­кое?
Под­ка­тил­ся ко­лобок поб­ли­же. Тут Все­мил раз­гля­дел — не ко­лобок это, а ку­хар­ка. Как боч­ка, тол­стая, а нож­ки, ров­но пень­ки, ко­ротень­кие.
Бро­силась ку­хар­ка к Все­милу и за­голо­сила:
— Ой, спа­си ме­ня, ми­лый пас­ту­шок! Спа­си!
А са­ма пе­ред­ни­ком гла­за трёт, прит­ворные слё­зы ль­ёт.
— Жа­рила я для па­на кас­те­ляна зай­ца. А он сго­рел у ме­ня, весь обуг­лился. Что мне те­перь, го­ремыч­ной, де­лать, где зай­ца взять? Про­гонит ме­ня кас­те­лян в шею, со­бака­ми зат­ра­вит. Спа­си ме­ня, про­дай мне зай­чи­ка!
И пас­ту­ху мо­нету су­ёт.
«Ло­вуш­ка это, — смек­нул Все­мил. — Хо­тят, что­бы ве­чером од­но­го зай­ца не хва­тило». Но ви­ду не по­да­ёт и го­ворит:
— Возь­ми­те день­ги. Зай­ца я не про­дам, не мой он, а пан­ский. Но так и быть, вы­ручу вас. А вы за это спля­шите мне. Скуч­но це­лый день од­но­му си­деть да за зай­ца­ми гля­деть.
Ку­хар­ка ра­да, что прос­та­ка про­вела и пан­ское при­каза­ние ис­полни­ла. Пра­вой ру­кой за пра­вый ко­нец сбор­ча­той юб­ки ух­ва­тилась, ле­вой ру­кой — за ле­вый и да­вай вер­теть­ся, тол­сты­ми но­гами пе­реби­рать, при­топы­вать. Точ­но мя­чик, под­пры­гива­ет, кла­ня­ет­ся на все сто­роны, вкру­говую хо­дит.
Раз­ве­селил­ся Все­мил, пос­ме­ял­ся вво­лю, а по­том и го­ворит:
— Ну, хва­тит, ума­ялись вы. Сей­час вам зай­ца пой­маю.
Схва­тил пер­во­го по­пав­ше­гося зай­ца и ку­хар­ке по­да­ёт. Тол­сту­ха зай­ца к се­бе при­жала, пе­ред­ни­ком прик­ры­ла — упус­тить бо­ит­ся, и к зам­ку бе­жит, от счастья ног под со­бой не чу­ет.
Толь­ко она на мост взош­ла, Все­мил кну­том щёлк! За­яц из пе­ред­ни­ка прыг и на­зад на луг при­бежал. И опять все до еди­ного вок­руг клю­ки па­сут­ся.
Гей! На лу­гу — ве­селье, а в зам­ке — грусть-тос­ка!
Кас­те­лян бра­нит­ся, пан­на слё­зы ль­ёт. Ку­хар­ка плат­ком по­вяза­лась, буд­то у неё зу­бы бо­лят, а са­ма злю­щая-през­лю­щая, гор­шка­ми гре­мит, ско­воро­дами сту­чит, вер­те­лами брен­чит, аж гром в кух­не сто­ит.
Как тут быть, как го­рю по­собить?
Кас­те­лян прид­ворных да че­лядин­цев на со­вет соз­вал.
Ду­мали они, ду­мали, как пас­ту­ха из­вести, зай­ца у не­го увес­ти, и при­дума­ли.
Вот на­ряжа­ет­ся дочь кас­те­ляна кресть­ян­ской де­вуш­кой и на луг от­прав­ля­ет­ся. Юб­ка на ней ста­рая, ли­нялая, на го­лове — ве­ночек, бу­сы де­ревян­ные, в ру­ках — кор­зинка из иво­вых пруть­ев.
Под­хо­дит она к пас­ту­ху, улы­ба­ет­ся лас­ко­во и го­ворит:
— Про­дай­те мне од­но­го зай­чи­ка. Отец хо­чет в ро­ще зай­цев раз­вести. Об­ло­жили его мо­нахи об­ро­ком: каж­дый год двад­цать зай­цев вынь да по­ложь! Са­мец у нас уже есть, те­перь нам зай­чи­ха нуж­на.
— Да как же твой отец на­кажет им в лес не убе­гать, по пан­ско­му лу­гу не ска­кать? Пе­рес­тре­ля­ют их охот­ни­ки — и про­пало де­ло!
— Да он… да они… — за­пина­ет­ся пан­на, что ска­зать, не зна­ет. — Да отец ро­щу плет­нём ого­родил.
«Опять ло­вуш­ка», — смек­нул Все­мил и го­ворит:
— Та­кой кра­сави­це про­давать зай­ца не го­дит­ся. Вы­бирай лю­бого, но спер­ва пок­ло­нись мне де­сять раз.
Кла­ня­ет­ся пан­на пас­ту­ху, сми­рен­но да по­кор­но, до са­мой зем­ли сги­ба­ет­ся.
Пой­мал Все­мил зай­чи­ху и к пан­не в кор­зинку по­садил.
— Пусть жи­вёт у вас на здо­ровье да каж­дый год по две­над­цать зай­чат при­носит.
Об­ра­дова­лась пан­на, кор­зинку плат­ком прик­ры­ла и бе­гом к де­рев­не. А у пер­вой ха­ты к зам­ку по­воро­тила.
Все­мил зор­ко за ней сле­дит, всё ви­дит.
Ста­ла она к во­ротам зам­ка под­хо­дить, Все­мил щёл­кнул кну­том, зай­чи­ха из кор­зинки прыг и на луг при­бежа­ла.
Опять в зам­ке го­ре, опять кас­те­лян прид­ворных да че­лядин­цев на со­вет со­бира­ет. Су­дили, ря­дили, как пас­ту­ха из­вести, как зай­ца у не­го увес­ти. Но так ни­чего и не при­дума­ли.
И ре­шил кас­те­лян сам к пас­ту­ху ид­ти, зай­ца у не­го про­сить.
«Чай, я не ба­ба, у ме­ня за­яц не убе­жит. Толь­ко бы лю­ди про это не проз­на­ли», — рас­су­дил кас­те­лян.
По­сыла­ет он доч­ку на чер­дак, ве­лит в сун­ду­ке са­мый ни­кудыш­ный, молью про­еден­ный каф­тан най­ти и ему при­нес­ти. На­дева­ет он тот каф­тан, жгу­том со­ломен­ным пе­репо­ясы­ва­ет­ся, из ко­нюш­ни ста­рую кля­чу вы­водит, вмес­то сед­ла де­рюгу кла­дёт и тай­ком из зам­ка едет.
Подъ­ехал к Все­милу и про­сит этак жа­лос­тли­во:
— Доб­рый че­ловек, про­дай­те зай­чи­ка по­дешев­ле. Хо­чет­ся мне хоть раз в жиз­ни зай­ча­тины от­ве­дать.
Все­мил сра­зу па­на приз­нал, но ви­ду не по­да­ёт.
— Не го­дит­ся у та­кого бед­ня­ка день­ги брать, — го­ворит он. — Я вам да­ром зай­ца от­дам, но спер­ва ис­полни­те мою прось­бу.
А кас­те­лян в от­вет:
— По­чему не ис­полнить — ис­полню!
— Вон ви­дите, по ме­же Бар­боска бе­жит, хвос­том ма­шет?
— Ви­жу, ви­жу…
— До­гони­те его и по­целуй­те в нос.
Ра­зоз­лился кас­те­лян: да как он сме­ет, му­жик си­вола­пый, над ба­рином из­де­вать­ся!
Но де­лать не­чего. Сми­рил­ся пан. Не то при­дёт­ся де­сять де­ревень от­дать да прос­то­го му­жика в зятья взять.
Съ­ёжил­ся пан, буд­то ни­же рос­том стал, и спра­шива­ет:
— А че­рез лис­тик мож­но?
— Ва­ляй­те че­рез лис­тик!
Кас­те­лян по ме­же идёт, спо­тыка­ет­ся и при­гова­рива­ет:
— Бар­боска, Бар­боска! По­ди сю­да, со­бач­ка моя хо­рошая! По­ди сю­да!
Не при­вык де­ревен­ский пёс к та­кому лас­ко­вому об­хожде­нию: при­ос­та­новил­ся и ждёт.
А кас­те­лян пе­ред ним на ко­лени — бух! Лист по­дорож­ни­ка сор­вал и че­рез этот лист со­баку пря­мо в нос по­цело­вал.
Идёт об­ратно к пас­ту­ху, от злос­ти, как свёк­ла, крас­ный.
— Ис­полнил я твою прось­бу, — го­ворит он.
— Как же, ви­дел, ви­дел! Те­перь мой че­рёд ва­шу прось­бу ис­полнить.
Пой­мал Все­мил зай­ца и кас­те­ляну от­дал.
Кас­те­лян зай­ца пок­репче за уши ух­ва­тил, на ка­мень влез, с кам­ня на кля­чон­ку вска­раб­кался — и трюх-трюх в за­мок пот­ру­сил.
Вот уж и мост не­дале­ко. Тут Все­мил как щёл­кнет кну­том!
И от­ку­да толь­ко у зай­чиш­ки си­ла взя­лась! Выр­вался он из цеп­ких пан­ских рук, с ло­шади на зем­лю сос­ко­чил и на луг пом­чался. Мчит­ся, бе­лый хвос­тик мель­ка­ет, сле­дом пыль за­вива­ет­ся.
Нап­расно уни­жал­ся, пан, так ни с чем в за­мок и во­ротил­ся.
Чет­вёртая не­деля к кон­цу под­хо­дит. При­каз­чик каж­дый ве­чер зай­цев пе­рес­чи­тыва­ет и кас­те­ляну док­ла­дыва­ет:
— Все зай­цы це­лы. Ты­ща как бы­ла, так и есть.
Пе­репо­лошил­ся кас­те­лян: как тут быть, как бе­ду от­вра­тить?
Вот ве­лит он чет­вёрку ло­шадей в ка­рету зак­ла­дывать и к со­седям едет, к та­ким же, как он сам, па­нам, бо­гатым да знат­ным.
При­ез­жа­ет и про свою бе­ду рас­ска­зыва­ет.
А они ему в от­вет:
— Че­го го­ревать, от­ча­ивать­ся рань­ше вре­мени! Он ещё вам ме­шок ска­зок рас­ска­зать дол­жен. Тут вы его и пой­ма­ете! Пусть хоть всю ночь нап­ро­лёт рас­ска­зыва­ет, а вы го­вори­те: «Ма­ло! Ме­шок ещё не пол­ный». Вот и ста­нет он ва­шим не­воль­ни­ком.
Пос­лу­шал­ся кас­те­лян. Со­бира­ет он пир, зо­вёт на пир па­нов, знат­ных да бо­гатых, с жё­нами и доч­ка­ми.
А ког­да все соб­ра­лись, ве­лит он боль­шу­щий ме­шок из-под овечь­ей шер­сти при­нес­ти да пас­ту­ха поз­вать.
Про­ведал об этом Все­мил, к уп­ра­вите­лю пос­пе­шил и го­ворит:
— Как же я в та­ких лох­моть­ях в пан­ские по­кои яв­люсь?
Пог­ля­дел уп­ра­витель на его рва­ную сер­мя­гу и мол­вил:
— Твоя прав­да, пас­тух! Не го­дит­ся в пан­ские по­кои в лох­моть­ях ид­ти.
Да­ли Все­милу каф­тан тон­ко­го сук­на, по­яс ши­рокий, са­поги с под­ковка­ми да шля­пу с пав­линь­ими перь­ями.
Ис­ку­пал­ся Все­мил в реч­ке, пан­ский бра­доб­рей ему во­лосы подс­триг, под­ровнял. А как на­дел он на­ряд­ный каф­тан, на кух­не так и ах­ну­ли: мо­лодец мо­лод­цом, пря­мо не уз­на­ешь!
В тра­пез­ной гос­ти за сто­лами по­сижи­ва­ют, едят, пь­ют, ве­селят­ся.
— Поз­вать пас­ту­ха! — при­казал кас­те­лян.
Вхо­дит Все­мил — ста­тен, при­гож. Та­кого тут сро­ду не ви­дыва­ли.
Пан­ны глаз с не­го не сво­дят, взды­ха­ют, на доч­ку кас­те­ляна с за­вистью пог­ля­дыва­ют, и каж­дая про се­бя ду­ма­ет: «Вот бы мне та­кой кра­савец в мужья дос­тался, не пос­мотре­ла бы я, что он пас­тух…»
Доч­ка кас­те­ляна вздох­ну­ла го­рес­тно и шеп­чет:
— Уж боль­но ме­шок-то ве­лик!
Встал Все­мил, где ему ве­лели, пе­ред ним ме­шок на рас­порках по­веси­ли, и на­чал он сказ­ки ска­зывать.
Рас­ска­зыва­ет раз­ные бы­ли-не­были­цы, ска­зания да пре­дания, что в та­тар­ской не­воле у кос­тра нас­лу­шал­ся.
Од­на сказ­ка страш­ней дру­гой, од­на дру­гой ди­ковин­ней и за­бав­ней.
Вот го­ворит он час це­лый. Зас­лу­шались гос­ти, есть-пить пе­рес­та­ли, мыс­ля­ми в ди­кие сте­пи пе­ренес­лись. Чу­дит­ся им, буд­то они на ди­ких ко­нях ска­чут, в ки­бит­ках на го­лой зем­ле спят, из лу­ков стре­ля­ют.
Сколь­ко на бе­лом све­те чу­дес!
Пан­на от­цу под­ми­гива­ет, зна­ки де­ла­ет: заг­ля­ни, мол, в ме­шок, мно­го ли он на­гово­рил.
Заг­ля­нул кас­те­лян в ме­шок и толь­ко ру­кой мах­нул:
— Ма­ло! Ещё дно прос­ве­чива­ет.
Тут Все­мил го­ворит:
— Хва­тит этих ужа­сов да стра­хов! Рас­ска­жу-ка я вам ве­сёлую ис­то­рию. Вот си­жу я как-то раз на лу­гу и зай­цев па­су. Глядь — пря­мо ко мне бед­няк на кля­че тру­сит. Каф­тан на нём ста­рый-прес­та­рый, молью тра­чен­ный, вмес­то сед­ла — де­рюга, вмес­то стре­мян — пряс­ла.
И был тот бед­няк как две кап­ли во­ды на на­шего па­на по­хож.
Гла­за точь-в-точь как у на­шего па­на, се­рые, во­лосы, как у на­шего па­на, се­дые…
Кас­те­лян за­бес­по­ко­ил­ся, на ска­мей­ке за­ёр­зал. «Что он бол­та­ет? Вдруг гос­ти до­гада­ют­ся?»
— Поп­ро­сил у ме­ня бед­няк зай­ца, а я ему и го­ворю…
Кас­те­ляна хо­лод­ный пот про­шиб. «Сей­час про­бол­та­ет­ся, что я пса в нос по­цело­вал».
Не вы­тер­пел тут кас­те­лян, к меш­ку под­бе­жал и как зак­ри­чит:
— Хва­тит! Хва­тит! По­лон уже ме­шок!
А доч­ка ему вто­рит:
— С вер­хом! Сказ­ки вы­сыпа­ют­ся.
Вот как стал Все­мил зя­тем знат­но­го па­на кас­те­ляна.

Случайные и неслучайные рекомендации: