Ми­кула-шут

Ми­кула-шут по­ехал на паш­ню. Па­шет Ми­кула-шут паш­ню; едет свя­щен­ник до­рогой; уви­дал, что Ми­кула-шут па­шет. — «Бог по­мочь те­бе!» — «Доб­ро жа­ловать!» — «Как же ты, Ми­кула-шут, сро­ду не па­хал, а те­перь вы­ехал па­хать?» — А Ми­кула-шут на то ска­зал: «Доб­рые лю­ди по­еха­ли се­ять, и на ме­ня доб­рый ум на­пах­нул, и я по­ехал па­хать; на­пашу, бу­ду се­ять». — «Так вот что, Ми­кула-шут, заг­ни-ка мне зи­пун­чик, — го­ворит: — у ме­ня зи­пуна не­ту: дождь пой­дёт, а зи­пуна нет!»
Ми­кула ска­зал, что «я ба­ло (на ко­тором по­лозья гнут) за­был до­ма; ты по­паши на­мес­то ме­ня, а я съ­ез­жу на тво­ей ло­шад­ке; да я и пеш­ком мо­гу схо­дить: пу­щай ло­шадь твоя зде­ся по­ходит!.. Вот что, бать­ко, ты одеж­ду-ту сни­ми: я твою одеж­ду на­дену, а ты мою, а то по­едут му­жики, ска­жут, что поп па­шет; не­лов­ко!» — го­ворит. Свя­щен­ник ло­поть ху­дую на­дел, а с се­бя хо­рошую одеж­ду от­дал.

При­ходит Ми­кула-шут к мат­ке и го­ворит: «Мат­ка, да­вай ты­сячу руб­лей де­нег! За­тем свя­щен­ник от­дал мне свою одеж­ду, что мы дом ску­пили хо­роший». — Мат­ка го­ворит, что «ты­сячи руб­лей у нас не­ту; 9 сот есть, а од­ной сот­ни не­ту». — «Он ве­лел у дь­яко­на за­нять сот­ню». — Мат­ка жи­во по­бежа­ла к дь­яко­ну, сот­ню руб­лей за­няла и по­дала ему де­нег ты­сячу руб­лей. Он пал в лес и ле­жит, ней­дёт к по­пу, а одеж­ду по­пов­скую ос­та­вил до­ма.

Поп, вид­но, па­хал, па­хал; «Что он, с…н сын, дол­го? Что­бы он там мат­ку не об­ма­нул? На­до ехать мне до­мой!» — При­ез­жа­ет свя­щен­ник до­мой и го­ворит: «Мат­ка, ты Ми­кулу-шу­та не ви­дала?» — «Что ты, бать­ко? — го­ворит, — я от­да­ла ему ты­сячу руб­лей де­нег! Вы дом ску­пили», — го­ворит. — Он об­ра­тил­ся на по­ле, свя­щен­ник, Ми­кулу-шу­та ис­кать.
Ми­кула-шут на­дел на се­бя са­рафан, под­вя­зал­ся по-де­вичьи и па­шет. Подъ­ез­жа­ет он (поп) к де­вице и здо­рова­ет­ся: «Здравс­тву­ешь, Ми­кулиш­на!» — «Здравс­тву­ешь, бать­ко» — го­ворит. — «Я, — го­ворит, — по­ехал тво­ёва бра­та ис­кать!» — «А я, — го­ворит, — при­нес­ла ему хле­ба, да ло­шадь да­ром сто­ит, а его нет!» — Поп и го­ворит: «Ми­кулиш­на, ты ло­шадь брось ту­та! он при­дет, так вспа­шет, а ты иди ко мне: хоть день­ги-те эти нем­ножко за­живи!»

Ми­кулиш­на ска­зала: «Я, бать­ко, ра­да мес­ту: я с го­лоду про­пала — с им жи­ву!.. Так нуж­но, бать­ко, ло­шадь вып­рякчи: кто его зна­ет, ско­ро не ско­ро он при­едет? Пу­щай ло­шадь хоть ест, хо­дит!» — При­возит Ми­кулиш­ну до­мой, ска­зал по­падье, что «не на­шел Ми­кулу са­мого, а вот при­вёз его сес­тру: пу­щай хоть по­живёт, день­ги у нас за­живёт ко­торые!»
Он (Ми­кула) жил дол­го, соз­на­комил­ся — у по­па бы­ло три до­чери, — по­тихонь­ку на­ладил им… То поп го­ворит мат­ке: «Что-то у нас, мат­ка, до­чери сы­ты ста­ли шиб­ко! Не Ми­кула ли сам жи­вёт это у нас?» — По­падья го­ворит: «Как мы его уз­на­ем?» — «Ис­то­пить нуж­но ба­ню». — По­сылал сво­их до­черей с нею в ба­ню, с Ми­кулиш­ной. До­чери при­ходят. — «Не Ми­кула ли есть?» — «Что вы ду­ма­ете? Что мы дев­ки, то и она дев­ка!» — Поп от­ве­тил: «Сту­пай, мат­ка, с ней са­ма! Луч­ше уз­на­ешь». — Во вто­рой раз он ней­дет: «У ме­ня, — го­ворит, — го­лова за­боле­ла, я и так уго­рела!» — «На бу­дущий день ис­то­пим ба­ню, — го­ворит, — пой­дешь?» — «Пой­ду»…

Тог­да ку­печес­тво нас­лы­шались, что у по­па дев­ки эта­ки сы­ты, хо­роши, при­еха­ли сва­тать по­пов­ских до­черей. Всех трёх де­виц под­во­дили, а куп­цы ска­зали: «Не возь­мём ни­кото­ру». — А поп ска­зал: «Есть у ме­ня де­вуш­ка хо­рошая, чис­тень­кая, Ми­кулиш­на…» — «Ве­ди Ми­кулиш­ну!» — Ми­кулиш­на при­ходит… Сог­ла­сились куп­цы взять ее. Бать­ко тем же ра­зом по­вен­чал; куп­цы по­вез­ли ее до­мой.

При­вез­ли ее до­мой, по­сади­ли; по­сиде­ли, по­том друж­ки по­вели ее на под­клеть (в спаль­ну). Лёг Ми­кула-шут с же­нихом и го­ворит: «Ох, же­них, у ме­ня брю­хо за­боле­ло». — Ми­кула-шут ущу­пал у же­ниха в кар­ма­не бу­маж­ник: «Это, — го­ворит, — что у те­бя?» — «День­ги». — Ми­кулиш­на от­ве­ча­ет: «Дай-ка мне, — го­ворит, — сто руб­лей, не от­ва­лит ли у ме­ня от сер­дца?» — Же­них вы­нима­ет день­ги, сто руб­лей, от­да­ет Ми­кулиш­не. — «Ми­лый мой же­нишок, от сер­дца от­ва­лива­ет! Нет ли ещё?.. От сер­дца ме­ня от­ва­лило хо­рошо, дак на… ме­ня ма­нить, а тер­петь я не мо­гу!» — …близ­ко не­ту; а же­них го­ворит, что «вез­де за­пер­то». — Ми­кулиш­на от­ве­тила: «Ок­но от­во­ря­ет­ся; ты ме­ня на хол­сту спус­ти, я…, ты ме­ня опять и за­тянешь!» — Толь­ко Ми­кула спус­тился, — тут ле­жит ко­зёл. Он при­вязал его за ро­га и го­ворит, что «я го­това, та­щи ме­ня!» — Же­них при­тащил коз­ла. «Что та­кое? Об­верну­лась моя не­вес­та коз­лу­хой! Вот бе­да! Ку­ды же те­перь я?» — А Ми­кула был та­ков (ушел).

Же­них на кро­вать, и ко­зёл прыг­нул так­же к не­му на кро­вать. Же­них на­чал бе­гать по из­бе, ко­зёл спрыг­нул с кро­вати, бе­га­ет так­же по из­бе, бе­га­ет и ре­вёт. То он зак­ри­чал не­щад­но сво­их дру­жек. Друж­ки при­ходят: «Что тут сде­лалось?» — «Вот у ме­ня не­вес­та ов­верну­ласъкоз­лу­хой». — Не­вес­ту лу­пили друж­ки не­щад­но; толь­ко с коз­лу­хи шерсть ле­тит, как они по­нюжа­ют: Ов­вернёшъ­ся!» — До то­го сте­гали — коз­лу­ху уби­ли. Ку­пец при­казал ее вы­вез­ти на на­зём, за­рыть.

По­ут­ру Ми­кула-шут при­ходит к по­пу сам. (Сря­дил­ся в му­жиц­кую одеж­ду.) Ми­кула-шут с по­пом поз­до­ровал­ся, а поп и сде­лал­ся рад, что Ми­кула при­шел к не­му. — «Ну, как, Ми­кула-шут? — ты­сячу руб­лей ты у мат­ки взял, от­дай мне день­ги!» — Ми­кула-шут на то ска­зал: «Я слы­хал, буд­то ты сес­тру от­дал за ку­печес­ко­го сы­на; съ­ез­дим, же­ниха пос­мотрим, по­том я те­бе день­ги от­дам!» — Зап­рягли ло­шадь, при­ез­жа­ют к куп­цу. По­па встре­тили, по­сади­ли за стол, на­чали пот­че­вать. — «Пот­че­ванье мне, — ска­зал Ми­кула, — не нуж­но! По­кажи­те же­ниха и не­вес­ту!» — Ку­пец объ­яс­ня­ет бра­ту Ми­куле, что «что-то мо­лоды нез­до­ровы». — «Я не хо­чу слу­шать; все-та­ки прий­ти не на дол­гое вре­мя мож­но!»

Свя­щен­ни­ку ска­зали они, что «не­вес­та ов­верну­лась коз­лу­хой, мы ее уби­ли». — На­конец и ему ска­зали. — «Бо­гатые куп­цы лю­дей бь­ют!.. Те­бе, поп, не от­дам день­ги, а на их прось­бу на­пишу, что мою сес­тру уби­ли!» — Ку­пец ска­зал: «Ми­кула-шут, возь­ми с ме­ня двес­ти руб­лей, толь­ко прось­бу не пи­ши! Её уж не во­ротишь!» — (Вот он ка­кой зи­пуном за­гиба­ет!) Поп ска­зал: «И я с те­бя не возь­му ты­сячу руб­лей: не ка­лякай ниг­де!» Ми­кула-шут на это был сог­ла­шен; по­лучил с куп­ца еще двес­ти руб­лей, по­том от­пра­вил­ся до­мой.

При­ходит до­мой; по­шел в по­ле, ра­зыс­кал свою ло­шадь, убил и зад­рал её (ко­жу с неё слу­пил): не­чего ра­ботать на ней. По­том он по­шел, по­тащил свою ко­жу на яр­манку про­давать. Де­ло к но­чи. Идёт баш­ки­рец на яр­манку и го­ворит: «Ми­кул­ка, возь­ми ме­ня на яр­манку: моя фа­тера не­ту!» — За­ходят они в та­кой пус­той дом: ни­кого в до­му не­ту. Баш­ки­рец лёг на печь, а Ми­кула-шут лёг на по­лати, а ко­жу бро­сил се­редь по­лу. Ку­пец при­ез­жа­ет и го­ворит: «Ах, что-то ду­шеч­ки дол­го не­ту!» — Вдруг к не­му куп­чи­ха яв­ля­ет­ся. Ку­пец ска­зал: у нас с то­бой вся­ко, ду­шеч­ка, бы­вало:… Баш­ки­рец го­ворит: «Ми­кул­ка, у те­бя со­бака ко­жу кон­ча­ет!» — Ми­кула-шут гром­ко скри­чал: Цы­ма! … от­сю­да!» — Ку­пец ис­пу­гал­ся и куп­чи­ха; вы­бежа­ли оба на­гие, се­ли в ка­рету и у­еха­ли; а одеж­ду ос­та­вили тут.

По­ут­ру (Ми­кула) баш­кирца про­водил на ба­зар, а сам на­дел ку­печес­кую одеж­ду и по­шел на ры­нок, и ко­жу по­нёс. Идёт ми­мо ку­печес­ко­го до­му; ку­пец вы­сыла­ет ла­кея: «По­ди, — го­ворит, — спро­си, ла­кей, — одеж­да моя на нем, — где он взял?» — Ла­кею от­ве­тил Ми­кула-шут: «Я взял эту одеж­ду в трак­ти­ре». — Ку­пец дал ему сто руб­лей де­нег: «Пу­щай он эту одеж­ду ос­та­вит, где взял, а сто руб­лей вот ему наг­ра­ды!» — То он эту одеж­ду сбро­сил, на­дел ба­рыш­ни­ну одеж­ду. В ба­рыш­ни­ной одеж­де идёт. Ба­рыня уви­дала, что в одеж­де в её идёт, вы­сыла­ла ла­кей­ку. Ла­кей­ка под­хо­дит и го­ворит: «Ум­ни­ца, где ты эту одеж­ду взя­ла?» — «В трак­ти­ре». — Ба­рыня по­да­ёт ей сто руб­лей де­нег: «По­дай ей: где она взя­ла, пу­щай там и ос­та­вит, пу­щай ни с кем не тол­ку­ет боль­ше!»

Сос­та­вилось у не­го де­нег 1600 руб­лей; по­том он свою ко­жу про­дал за рупь. При­ходит в свое се­ленье до­мой. Соб­рался сход, со­вету­ют об хо­роших де­лах. Он при­ходит на сход­ку. — «Об чём боль­ше со­вету­ете? Так­же я с ва­ми по­сове­тую. Вот я за­колол свою ло­шадь, про­дал ко­жу за 1600 руб­лей. Не ве­рите, сос­чи­тай­те мои день­ги! Зна­ете, что мне де­нег взять нег­де». — То он вы­ложил свои день­ги; сос­чи­тали, у не­го дей­стви­тель­но 1600 руб­лей. То на­род ра­зошел­ся, пош­ли сво­их ло­шадей ко­лоть, про­давать ко­жи. Ко­ней всех при­коло­ли, по од­ной ло­шадён­ке ос­та­вили (во­за на­коло­ли ко­торые бо­гаты му­жики); при­возят мно­го во­зов этих кож, а ко­жи ни по чём не бе­рут. Кое-как рас­со­вали эти ко­жи — кто по руб­лю, кто по два. — «Вот он что под­лец и сде­лал! По­едем­те, ре­бята, до­мой, пой­ма­ем его, убь­ем за это, что он нас об­ма­нул!»

То при­еха­ли до­мой. Он идёт по озе­ру. Они при­бежа­ли ар­телью, схва­тили его, за­вяза­ли в ро­гожу. — «Ре­бята, пой­дём, по­обе­да­ем, возь­мём пеш­ню, ло­пат­ку, сде­ла­ем про­рубь, уто­пим его в озе­ре!» — То-по­куль они зав­тра­кали, а по озе­ру ку­пец ехал, арен­да­тор, ко­торой дер­жалэто озе­ро. Ку­пец уви­дел, что ку­ча та­кая ле­жит: «Ку­чер, ай­да при­вора­чивай к этой ку­че бли­же!» — Ку­пец подъ­ехал. — «Кто тут та­кой?» — А он скри­чал: «В оку­нино царс­тво ме­ня са­дят ца­рить, а я ца­рить не умею!» — А ку­пец го­ворит: «Я ца­рить умею!» — «Раз­вя­жи ме­ня сей­час, те­бя в ца­ри по­садят!» — Ку­пец Ми­кулу-шу­та раз­вя­зал, а он куп­ца за­вязал; сел в по­воз­ку и ска­зал: «Ку­чер, по­шел!» — То при­бега­ют му­жики, вы­дал­бли­ва­ют боль­шую про­рубь и спус­ти­ли куп­ца в оку­нино царс­тво.

Му­жики при­ходят до­мой, сход­ку соб­ра­ли, со­вету­ют: где ло­шадей взять по­дешев­ле? — Ми­кула-шут тут едет на трой­ке ло­шадей — ло­шади во­роные — в по­воз­ке. Ми­кулу-шу­та уви­дели и зак­ри­чали на­род его: «Ос­та­новись, Ми­кула-шут! По­сове­туй с на­ми!» Он подъ­ехал к сход­ке. — «Мы ду­мали, что ты, Ми­кула-шут, по­тонул, а ты, вид­но, жить хо­чешь. Где ты та­ких ло­шадей взял?» — «Ох вы, чу­даки эда­кие! Там есть бу­рые и ка­урые и ка­ких на­до: та­буны хо­дят це­лые! Я толь­ко скри­чал, под­бе­жали ко мне трой­ка ло­шадей, я вот зап­рёг и ез­жу». — «Ми­кула-шут, нель­зя ли как нам?» — «Ай­да­те, про­руби дол­би­те всяк се­бе по­шире, что­бы про­вес­ти ко­ней по­боль­ше!» — То они на­дол­би­ли про­руби ши­рокие. Скри­чал Ми­кула-шут: «Кри­чите, ко­му ка­ких на­до, та­кие и под­бе­гут — ко­му бу­рых, ко­му ка­урых!» — Сколь­ко ли бы­ло в се­ленье му­жиков, все враз па­ли. Тог­да ска­зал ку­черу: «По­шел!» По­еха­ли впе­рёд. Про­еха­ли вер­сты три; ког­да он ска­зал ку­черу: «Ку­чер, стой! Те­перь я пой­ду пеш­ком! Ко­ней мне не на­до!». (Сам вон нас­тря­пал что!)

Жё­ны их ска­зали: «Что-то на­ших мужь­ёв дол­го нет!.. Да ведь еще по­дерут­ся там об ко­нях-то: по­луч­ше заг­ля­нет­ся: за­вис­ные!» — го­ворит. — У ко­торо­го пу­зырь лоп­нет, тот и вып­лы­вет на­зад. Ба­бы под­бе­гут: «Мой кон­чался!» — Так и не мог­ли ни од­но­го жи­вого вып­лыть на­зад; и ко­ней нет — все кон­чи­лись.

То ба­бы ихи ска­зали: «Мы его, под­ле­ца, пой­ма­ем, мы его валь­ка­ми убь­ём!» — Уви­дали Ми­кулу-шу­та, по­бежа­ли его ло­вить; пой­ма­ли его в ле­су, при­вяза­ли его к бе­рёзе, а бить им не­чем. Пош­ли они до­мой за валь­ка­ми. Толь­ко уш­ли от не­го до­мой, а из дру­гого се­ления идёт мо­лодец ми­мо не­го. — «Что ты, дя­дюш­ка, при­вязан?» — «В этом се­леньи не­вест мно­го, а же­нихов нет; хо­чут ме­ня же­нить, а мне не хо­чет­ся же­нить­ся!» — Мо­лодец был хо­лос­той, ему же­нить­ся на­до. — «Ах бы мне же­нить­ся!» — «Да­вай, те­бе сей­час не­вест мно­го на­ведут, толь­ко вы­бирай! Да­вай от­вя­зывай ме­ня!» — Мо­лодец его от­вя­зал. Ми­кула жи­во его при­вязал креп­ко, что­бы мо­лодец не мог от­вя­зать­ся. Сам от­пра­вил­ся в путь от не­го. А ба­бы при­бежа­ли, при­тащи­ли — кто ва­лёк, кто стя­жок, да­вай его жа­рить, а он кри­чит: «Вы ме­ня же­ните!» — «Мы те­бя, под­ле­ца, же­ним!» — Мо­лод­ца это­го уби­ли, на­тащи­ли до­сок, гроб ему ско­лоти­ли, а в зем­лю не за­рыли: «Бу­дем…» — го­ворит.
По­том он мо­лод­ца из гро­бу вы­тащил, сам лёг, про­бил ды­ру и взял се­бе жи­гало… …Тог­да она ис­пу­галась, бе­жать от гро­бу.

Не ста­ли к не­му хо­дить уж: он их всех пе­репу­гал. По­том он идёт по се­ленью — они его скри­чали к се­бе доб­ро­воль­но; ска­зали ему: «Ми­кула-шут, хо­ди к нам…»