Не любо — не слушай

Про наш Ар­хангель­ской край столь­ко вся­кой неп­равды да нап­расли­ны го­ворят, что я при­думал ска­зать все как есть у нас.

Всю суш­шую прав­ду. Что ни ска­жу, все — прав­да.

Кру­гом все свои — зем­ля­ки, сов­рать не да­дут.

К при­меру, Дви­на — в уз­ком мес­те трид­цать пять верст, а в ши­роком — ши­ре мо­ря. А ез­дим по ней на ль­ди­нах веч­ных. У нас и ле­дени­ки есть. Та­ки лю­ди, ко­торы ле­дяным про­мыс­лом жи­вут. Ль­ди­ны с мо­ря го­нят да да­ва­ют в про­кат, ко­му же­латель­но.

За­пас­ли­вы ста­ры ста­рухи в веч­ных ль­ди­нах про­руби де­лали. Сколь го­дов дер­жится про­рубь!

Вес­ной, что­бы за­нап­расно ль­ди­на с про­рубью не та­яла, ее на пог­ре­бицу за­тас­ки­вали — квас, пи­во сту­дили.

В ста­ры го­ды дев­кам в при­дано да­вали перь­вым де­лом — веч­ну ль­ди­ну, вто­рым де­лом — лисью шу­бу, что­бы бы­ло на чем да в чем за ре­ку в гос­ти ез­дить.
Ле­том к нам мно­го на­рода при­ез­жат. Вот при­дут к ле­дени­ку да тор­го­вать­ся уч­нут, что­бы дал ль­ди­ну по­лут­че, а взял по три ко­пей­ки с че­лове­ка, а трам­вай пят­надцать ко­пе­ек.

Ну, ле­деник ни­чего, для ви­ду сог­ла­сен. Под­су­нет дох­лу ль­ди­ну — ста­ру, иг­листу, чуть жи­ву (ль­ди­ны хошь и веч­ны, да и им век при­ходит).

Ну, при­ез­жи от бе­рега отъ­едут верст с де­сяток, то­же как пу­тевы, пес­ню за­ведут, а ро­бята уж ка­ра­улят (на то дель­ны, не пер­во­учеб­ны). Креп­кой ль­ди­ной тол­ко­нут, ста­ра-то и сы­пать­ся нач­нет. При­ез­жи за­виз­жат: «Ой, то­нем, ой, спа­сай­те!»

Ну, ро­бята сей­час подъ­едут на креп­ких ль­ди­нах, об­сту­пят.

— По цел­ко­вому с ры­ла, а то вон и мед­ведь плы­вет, да и мор­жей на­пус­тим!

А миш­ки с мор­жа­ми, вро­де как на жа­лованье али на по­ден­шши­не, — свое де­ло зна­ют. Уж и плы­вут. Ну, при­ез­жи с пе­репу­гу пла­тят по цел­ко­вому. Впредь не тор­гуй­ся.

А мы са­ми-то хо­рошей ком­па­ни­ей най­мем ль­ди­ну, сна­чала пеш­ней поп­ро­бу­ем, сколь­ко ей го­дов уз­нам. Ко­ли боль­ше ста — и не возь­мем. Ко­ли сот­ни нет — зна­чит, мо­лода и го­жа. Па­рус для ско­рос­ти пос­та­вим. А от сол­нца зон­ти­ки рас­то­пырим да вер­тим кру­гом, что­бы не за­гореть. У нас ле­том сол­нце-то не за­каты­ва­ет­ся: ему на од­ном-то мес­те сто­ять скуч­но, ну, оно и кру­тит по не­бу. В сут­ки ра­зов пять­де­сят обер­нется, а ко­ли по­года хо­роша да по­ветерь, то и семь­де­сят. Ну, ко­ли дождь да мок­ресть, дак от­ды­хат, сто­ит.

А на том бе­регу вся­ка бла­годать, вся­чес­ко бла­горас­тво­рение! Мо­рош­ка рас­тет боль­шуш­ши­ми кус­та­ми, круп­на, яго­ды по фун­ту и бо­ле, и вся­ка дру­га яго­да.
Сем­га да трес­ка са­ми ло­вят­ся, са­ми пот­ро­шат­ся, са­ми со­лят­ся, са­ми в боч­ки ло­жат­ся. Ры­баки толь­ко боч­ки по­роз­ны к бе­регу под­ка­тыва­ют да дниш­ша за­кола­чива­ют. А ко­тора ры­ба по­бой­чей — вы­торо­пит­ся да в пи­рог за­вер­нется. Сем­га да пал­ту­сина лов­чей всех рыб в пи­рог за­вора­чива­ют­ся. Хо­зяй­ки толь­ко мас­лом сма­зыва­ют да в печ­ку под­са­жива­ют.

Бе­лы мед­ве­ди мо­локом тор­гу­ют (при­уче­ны). Бе­лы мед­ве­жата се­меч­ка­ми да па­пиро­сами про­мыш­ля­ют. И птич­ки вся­ки чи­рика­ют: по­ляр­ны со­вы, чай­ки, га­ги, га­гар­ки, гу­си, ле­беди, се­вер­ны ор­лы, пин­гви­ны.

Пин­гви­ны у нас хо­ша не во­дят­ся, но при­ез­жа­ют на за­работ­ки — с шар­манкой хо­дят да с буб­ном. А но­вы обезь­яной оде­ва­ют­ся, вся­ки шту­ки пред­став­ля­ют, им и не прис­та­ло оде­вать­ся обезь­яной, — но­ги ко­рот­ки, ну, да мы не при­веред­ли­вы, нам хошь и не вса­моде­лиш­на обезь­яна, лишь бы смеш­но бы­ло.
А в боль­шой праз­дник да возь­мут­ся пин­гви­ны с бе­лыми мед­ве­дями хо­рово­ды во­дить, да иш­шо впри­сяд­ку пус­тятся — ну, до умо­рения. А мор­жи да тю­лени с нер­па­ми у бе­рега в во­ды хлю­па­ют да по­ур­ки­ва­ют-му­зыку де­ла­ют по сво­ей ве­ре.

А ро­бята пой­ма­ют ки­та, али двух, при­вяжут к бе­регу да и зас­та­вят для прох­лажде­ния воз­ду­ха во­ду стол­бом пуш­шать.

А бу­рым мед­ве­дям ход нас­тро­го зап­решшен.

По за­жилью стол­бы по­нас­тавле­ны и над­пи­си на них: «Бу­рым мед­ве­дям хо­ду нет».

Раз вез му­жик му­ки ме­шок: это бы­ло ввер­ху, вы­ше Ляв­ли. Вот му­жик и об­ро­нил ме­шок в ле­су.

Мед­ведь на­шел, в му­ке вы­валял­ся весь и стал на ма­нер бе­лого. Сташ­шил лод­ку да при­ехал в го­род: его во­дой да по­ветерью нес­ло; он ру­лем во­рочал. До рын­ка до­ехал, на ль­ди­ну пе­ресел. Ду­мал сна­чала про­мыш­лять се­меч­ка­ми да ква­сом, аль кис­лы­ми штя­ми, а по­том, ду­мат, раз­жи­вет­ся и са­мого­ном тор­го­вать нач­нет. Да его уз­на­ли. Что сме­ху-то бы­ло! В во­де вы­купа­ли! Мок­ре­хонек, фыр­кат, а его с хо­хотом да с пес­ня­ми ро­бята за го­род пог­на­ли. За Уй­мой мед­ведь зап­ла­кал. Ну, у нас на­род доб­рый: ему вяз­ку ка­лачей, са­хару пол­пу­да да ве­лели в праз­дни­ки за шань­га­ми при­ходить.