Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Яблоней цвел

Хо­рошо дру­жить с вет­ром, хо­рошо и с дож­дем друж­бу вес­ти.
Раз вот я ра­ботал на ого­роде, это бы­ло пе­ред ут­ром. Сол­нышко чуть спо­рыда­ло.
В ту же ми­нуту вы­соко в не­бе что-то за­пело пе­релив­ча­то. Прис­лу­шал­ся. Пес­ня звон­че птичь­ей. Пес­ня бли­же, гром­че, а это дож­жик уро­жай­ной мне «здравс­твуй!» кри­чит.
Я дож­жи­ку во встре­ту ру­ки рас­ки­нул и свое сло­во ска­зал:
— Лю­бимой дру­жок, се­год­ня я ни­каку де­ревян­ность в рост пус­кать не бу­ду, а сам рас­ти хо­чу.
Дож­жик не стал по сто­ронам раз­ли­вать­ся, а весь на ме­ня. И не то что брыз­гал аль об­да­вал, а все­го ме­ня об­нял, приг­ла­дил, буд­то в об­но­ву одел. Я от лас­ки та­кой весь сог­релся внут­рях, а свер­ху в прох­ладной све­жес­ти се­бя чувс­твую.
Стал я на ого­роде с краю, да у до­рож­но­го краю, да бо­сыми но­гами в мяг­ку зем­лю! Чую: в рост по­шел! Но­ги — кор­ня­ми, ру­ки вет­вя­ми. Вверх не очень под­да­юсь: что за охо­та с ко­локоль­ней рос­том го­нять­ся!
Стою, си­лу на­бираю да при­думы­ваю, чем рас­ти, чем цвес­ти? Еже­ли ма­линой, дак это­го от мо­его име­ни по всей ок­ру­ге мно­го.
При­думал стать яб­ло­ней. За­дума­но-сде­лано. На мне вет­ви кру­жевят­ся, лис­ти­ки раз­верты­ва­ют­ся. Я пле­чами по­вел и зац­вел. Цве­том яб­лонным весь пок­рылся.
Я под­бо­ченил­ся, а на мне яб­ло­ки спе­ют, на­лива­ют­ся, ру­мянят­ся.
От цве­ту яб­лонно­го, от спе­лых я бло­ков на всю де­рев­ню ро­зове­ло и яб­лочной дух раз­несся.
Моя жо­на пер­ва уви­дала яб­ло­ню на ого­роде, это ме­ня-то! За цве­туш­шей, зре­юш­шей на­ряд­ностью ме­ня не при­мети­ла. Рот рас­тво­рила, крик рас­пусти­ла:
— И где это Ма­лина зап­ро­пас­тился? Как его на­до, так его не­ту! У нас тут за­мес­то ре­пы да го­роху на ого­роде яб­ло­ня сто­ит! Да как на это по­лицей­ско на­чаль­ство пог­ля­дит?
Моя жо­на сло­вами кри­чит сер­ди­то, а ли­чиком улы­ба­ет­ся. И я ей улыб­ку сде­лал, да по-сво­ему. Вет­ка­ми чуть трях­нул — и вы­рядил жо­ну в не­видан­ну об­но­ву. Платье из зе­леных лис­ти­ков, опо­долье цве­том гус­то усы­пано, а по оп­лечью спе­лы яб­ло­ки ру­мянят­ся.
Моя ба­ба при­оса­нилась, свои те­леса в строй­ность при­вела. На мес­те по­вер­ну­лась па­вой, по де­рев­не поп­лы­ла ле­бедью.
Вся де­рев­ня прос­то ах­ну­ла. Пар­ни гар­мо­ни рас­тя­нули, пес­ню гря­нули:

Во де­рев­не на­шей
Цве­тик яб­ло­ня цве­тет,
Цве­тик яб­ло­ня
По ули­це идет!

Круг мо­ей жо­ны хо­ровод спле­ли. Жо­на в пол­ном удо­воль­ствии: цве­тами до­рогу ус­ти­лат, яб­ло­ками всех ода­риват. Но­жень­кой при­топ­ну­ла и за­пела:

Уж вы, жо­ноч­ки-под­ру­жень­ки,
Сватьи, ку­муш­ки,
Уж вы, де­вуш­ки-го­лубуш­ки,
Вре­мя да­ром не ве­дите,
К мо­ему ого­роду вы по­дите,
Там на ого­род­ном краю,
У до­рож­но­го краю
Рас­тет-цве­тет но­во де­рево,
Но­во де­рево — но­ва яб­ло­ня.
Пе­ред яб­ло­ней той стань­те улы­ба­ючись,
Оде­нет вас яб­ло­ня и цве­том и яб­ло­ками.

Та­ко званье два ра­за ска­зывать не на­до. Ко мне дев­ки и ба­бы идут, улы­ба­ют­ся, да так хо­рошо, что теп­лой день иш­шо боль­ше по­теп­лел. Все, что рос­ло, что зе­лене­ло кое-как, тут в ско­рой в пол­ной рост пош­ло. Де­рева выз­ня­лись, кус­ты рас­ши­рились, трав­ки на ра­дос­тях боль­ше рос­том ста­ли, и где бы­ло по цве­точ­ку на ве­точ­ке, — ста­ло по бу­кету. Вся де­рев­ня ста­ла са­дом, до­ма как на име­нинах си­дят, и буд­то их све­же вык­ра­сили.
Дев­ки, жон­ки на ме­ня ди­ву­ют­ся да по­ахи­ва­ют.
Ко­ли что лю­дям на поль­зу, — мне то­го не жал­ко. Я всех де­вок и баб-мо­лодух одел яб­ло­нями. За ни­ми и ста­рухи: ко­тора выс­тупка­ми ко­жаны­ми шир­кат, ко­тора шле­пан­ца­ми ма­тер­ча­тыми шле­пат, ко­тора пал­кой выс­ту­киват. А то­же ста­ры кос­ти рас­пра­вили, на ме­ня гля­дя, улы­ба­ют­ся.
И от ста­рух ве­село, ко­ли ста­рухи ве­селы. Я и ста­рух об­ря­дил и цве­тами и яб­ло­ками.
Ста­рухи по­моло­дели, за­румя­нились. Ста­рики уви­дали- толь­ко кряк­ну­ли, бо­роды рас­пра­вили, во­лосы приг­ла­дили се­бя одер­ну­ли, ко­зырем пош­ли за ста­руха­ми.
На­ша Уй­ма вся в зе­ленях, вся в цве­тах, а по ули­це- фрук­то­вый хо­ровод.
От нас яб­лочно бла­горас­тво­рение во все сто­роны по­нес­лось и до го­роду дош­ло.
Чи­нов­ни­ки но­сами по­вели, за­выню­хива­ли:
— При­ятс­твен­но пах­нет, а не жа­реным. Не ра­зоб­рать, мно­го ли мож­но до­ходу взять?
К нам в Уй­му са­ран­чой прис­ка­кали. Выс­мотре­ли, вы­нюха­ли. И на сво­ем чи­нов­ничь­ем важ­ном соб­ра­нии так по­реши­ли:
— В де­рев­не воз­дух при­ят­ней, жить лег­че, на том мес­те боль­шо сог­ласье, а по се­му все­му об­ска­зан­но­му — пе­ренес­ти го­род в де­рев­ню, а де­рев­ню пе­реб­ро­сить на го­род­ско мес­то.
Ведь так и сде­лали бы! Чи­нов­ни­кам бы­ло — чем ди­чей, тем лов­чей. Ос­та­нов­ка выш­ла из-за куп­цов: им тя­жело бы­ло свои ту­ши с мес­та по­дымать.
У чи­нов­ни­ков бы­ли чи­ны да пе­чати: при­печа­тывать, опе­чаты­вать, за­печа­тывать. У куп­цов бы­ли ка­пита­лы и боль­ши мес­та в го­роде — мес­та с лав­ка­ми, с ла­база­ми. Куп­цы пу­зами в при­лав­ки упер­лись, из ут­роб сво­их как в тру­бы зат­ру­били:
— Не хо­тим с мес­та ше­велить се­бя. Мы де­рев­ню и от­сю­да хо­рошо оби­рам. Мы от­ступ­но­го дать не от­сту­пим­ся. А что ка­сатель­но хо­роше­го ду­ху в де­рев­не, то ко­ли его в го­род нель­зя пе­ревез­ти — на­до из­вести.
Чи­нов­ни­кам без куп­цов не житье, а нас, му­жиков, они и ближ­них и даль­но­дере­вен­ских гра­бить дос­та­вили.
Чи­нов­ни­цы, по­лицей­шши­цы то­же за­пах яб­лонной ус­лы­хали:
— Ах, как при­ят­ны ду­хи! Ах, на­доб­но нам та­кими ду­хами на­мазать­ся.
К нам ба­рыни-чи­нов­ни­цы, по­лицей­шши­цы, ко­торы на из­вошши­ке ко­торы пеш­ком — за­яви­лись. Уви­дали на­ших де­вок, жо­нок — у всех ведь опо­долье в цве­тах, оп­лечье во спе­лых яб­ло­ках. Ба­рыни от за­вис­ти, от злос­ти по­зеле­нели и за­шипе­ли:
— И где это та­ки на­ряд­ности да­ва­ют, по­чем про­дава­ют, ко­торо­го кон­ца в оче­редь ста­новить­ся? И кто пос­ледний, а я перь­ва!
А мы жи­вем в са­ду в ла­ду, у нас ни злос­ти, ни сер­ди­тос­ти. При на­шем сог­ласье печ­ки са­ми то­пят­ся, обе­ды са­ми ва­рят­ся, пи­роги, хле­бы са­ми пе­кут­ся.
В от­вет чи­нов­ни­цам ста­рухи про­шам­ка­ли, жон­ки про­гово­рили, а дев­ки пес­ней вы­вели:
У Ма­лины в ого­роде
Но­ва яб­ло­ня цве­тет,
Но­ва яб­ло­ня цве­тет,
Всех ода­рива­ет!
Ба­рыни и дос­лу­шивать не ста­ли! С тол­котней, с пе­реб­ранкой ко мне при­бежа­ли. Злы лич­ности выс­та­вили, зу­бы шше­рят, гла­за шшу­рят, гу­бы в ни­точ­ку жмут.
На них пос­мотреть — от­вернуть­ся хо­чет­ся.
Я но­гами-кор­ня­ми дви­нул, вет­вя­ми-ру­ками мах­нул и всю кра­пиву с Уй­мы соб­рал, весь ре­пей­ник вы­дер­гал. На чи­нов­ниц, на жон по­лицей­ских на­лепил. Они с важ­ностью се­бя встря­хива­ют, но­сы вверх под­ня­ли, друг на друж­ку не смот­рят, в го­род от­пра­вились.
Тут по­падьи при­бежа­ли с боль­шуш­ши­ми сак­во­яжа­ми. Сна­чала сак­во­яжи яб­ло­ками ту­го на­били, а по­том пе­редо мной ста­ли тум­ба­ми. Охо­та по­падь­ям яб­ло­нями стать и бо­ят­ся: «А доз­во­лено ли оно, а по­каза­но ли? Нет ли тут кол­довс­тва?»
От стра­ха лич­ности по­пов­ских жон ста­ли по­хожи на бул­ки не­допе­чены, гла­за изю­мин­ка­ми, а от­во­рен­ны рты печ­ны­ми от­ду­шина­ми. Из этих от­ду­шин пар со стра­хом так и вы­летал.
У ме­ня ни кра­пивы, ни ре­пей­ни­ка. Я соб­рал ло­пухи и об­ле­пил од­ну за дру­гой по­падью.
По­падьи ог­ля­дели се­бя, ви­дят — ши­роко, зна­чит — лад­но.
В го­род поп­лы­ли зе­лены­ми коп­на­ми.
Перь­вы­ми в го­род чи­нов­ни­цы и по­лицей­ши­хи со всей це­ремон­ностью за­яви­лись. Идут, буд­то в рас­писну по­суду оде­ты и бо­ят­ся раз­бить­ся. Идут и сер­ди­то на всех фыр­ка­ют: по­чему-де ник­то не ахат, ру­ками не всплес­ки­ват и по­чему ма­лы ро­бята яб­лочков не про­сят?
К зна­комым под­хо­дят об руч­ку здо­ровать­ся, а зна­комы от кра­пивы, от ко­люче­го ре­пей­ни­ка в сто­рону ша­раха­ют­ся
По до­мам ба­рыни ра­зош­лись, пе­ред мужь­ями вер­тятся се­бя по­казы­ва­ют. Му­жей и жгут и ко­лют. Во всем чи­нов­ничь­ем, по­лицей­ском бытье сва­ры, шум да битье — да для них это де­ло бы­ло зав­сегдаш­но, — лишь бы не на лю­дях.
Прип­лы­ли в го­род по­падьи (а бы­ли они мно­гомя­сы, те­лом сы­ты) — на них ло­пухи в боль­шу си­лу вы­рос­ли.
Шли по­падьи-каж­на ши­риной зе­леной во всю ули­цу. К сво­им до­мам по­дош­ли, а ни в ка­лит­ку, ни в во­рота влезть не мо­гут.
Хошь и кон­фузно бы­ло при на­роде раз­де­вать­ся, а вер­хни платья с се­бя сня­ли, в до­мы зас­ко­чили.
Бед­ной на­род по­падь­ины платья се­бе пе­реши­ли. Из каж­до­го платья обык­но­вен­ных-то плать­ев по двад­цать выш­ло.
По­падьи от­ды­шались и пош­ли по го­роду трез­вон раз­но­сить:
— И вов­се нет ни­чего хо­роше­го в Уй­ме. Их­ни де­ревен­ски лад и сог­ласье от глу­пос­ти да от не­пони­манья чи­нопо­читанья. То ли де­ло мы: пе­реко­рим­ся, пе­реру­га­ем­ся — и де­лом за­няты, и друг про друж­ку все выз­на­ли!
Чи­нов­ни­цы из фор­точки в фор­точку кри­чали, — это у них те­лефон­ной раз­го­вор, — по­падь­ям вто­рили.
По­том чи­нов­ни­цы, как по­падью стре­тят, о ло­пухах за­гово­рят с хи­хикань­ем. А по­падьи чи­нов­ниц кра­пив­ным се­менем да ре­пей­ни­ками об­зы­вали.
Это зна­чит — по­вели бла­город­ной раз­го­вор.
Те­пери­ча-то го­род­ские жи­тели и не зна­ют, ка­ково рань­ше жи­лось в го­роду. Нон­че всю­ду и цве­ты и де­рева. Дух воль­гот­ной, жить лег­ко.
Ужо пов­ре­мени ма­лость! Мы на­шу Уй­му яб­ло­нями об­са­дим, толь­ко уж всам­де­лиш­ны­ми.

Случайные и неслучайные рекомендации: