Фэрн-дэнский брауни

Не­ког­да в Шот­ландии во­дилось мно­го бра­уни. Бра­уни — они вро­де до­мовых, но жи­вут не в до­мах и не во дво­рах лю­дей, а са­ми по се­бе, где-ни­будь поб­ли­зос­ти от люд­ско­го жилья. Мно­го рас­ска­зыва­ют ска­зок про бра­уни из Бод­сбе­ка и бра­уни из Блед­но­ка, но са­мая луч­шая — это сказ­ка про бра­уни из Фэрн-Дэ­на.
«Фэрн-Дэн» зна­чит «Па­порот­ни­ковый лог». Так на­зыва­лась од­на фер­ма, по­тому что сто­яла она в кон­це ло­га, где буй­но рос­ли па­порот­ни­ки. По это­му ло­гу на­до бы­ло прой­ти, что­бы по­пасть на фер­му.
Хо­дили слу­хи, буд­то в ло­гу жи­вет бра­уни. Днем он не по­яв­лялся, а по но­чам лю­ди иног­да ви­дели, как он бес­шумно, слов­но бе­зоб­разная тень, кра­дет­ся от де­рева к де­реву, ста­ра­ясь, что­бы его не за­мети­ли. Но он ни­ког­да ни­кому не вре­дил.
Ведь все бра­уни, ес­ли их не оби­жа­ют, не толь­ко не вре­дят лю­дям, но да­же вся­чес­ки ста­ра­ют­ся по­мочь тем, кто нуж­да­ет­ся в по­мощи. Фер­мер, хо­зя­ин Фэрн-Дэ­на, час­тень­ко го­вари­вал, что пря­мо не зна­ет, как он обо­шел­ся бы без сво­его бра­унн. Ведь ес­ли на фер­ме бы­ла спеш­ная ра­бота, ска­жем, ес­ли на­до бы­ло об­мо­лотить и про­ве­ять рожь, или усы­пать зер­но в меш­ки, или соб­рать ре­пу, или выс­ти­рать белье, сбить мас­ло, вы­полоть ого­род, — на по­мощь при­ходил бра­уни. Хо­зя­евам фер­мы сто­ило толь­ко, от­хо­дя ко сну, рас­пахнуть дверь в ам­бар, или в мо­лоч­ную, или в са­рай­чик, ку­да скла­дыва­ли ре­пу, да пос­та­вить на по­рог чаш­ку с пар­ным мо­локом — бра­уни на ужин, и ког­да они на­ут­ро про­сыпа­лись, чаш­ка ока­зыва­лась пус­той, а все ра­боты на фер­ме за­кон­ченны­ми. И все бы­ло сде­лано да­же луч­ше, чем сде­лали бы лю­ди.
Все зна­ли, ка­кой этот бра­уни крот­кий и нез­ло­бивый, но все по­чему-то бо­ялись его. Ког­да лю­ди воз­вра­щались до­мой из цер­кви или с ба­зара, они да­же ночью де­лали крюк ми­ли в две, толь­ко бы не про­ходить по ло­гу — так им бы­ло страш­но уви­деть бра­уни да­же из­да­ли.
Впро­чем, стра­шились его не все. Же­на фер­ме­ра са­ма бы­ла та­кая доб­рая и при­вет­ли­вая, что не бо­ялась ни­чего на све­те. Ког­да ей на­до бы­ло пос­та­вить за по­рог чаш­ку мо­лока, бра­уни на ужин, она на­лива­ла в нее са­мое гус­тое, жир­ное мо­локо да еще под­бавля­ла к не­му пол­ную лож­ку сли­вок.
— Бра­уни на нас усер­дно ра­бота­ет, — го­вари­вала она, — а жа­лованья не про­сит. Зна­чит, мы дол­жны уго­щать его как мож­но луч­ше.
И вот од­нажды ве­чером фер­мерша вне­зап­но зах­во­рала, да так тяж­ко, что все бо­ялись, как бы она не умер­ла. Муж ее очень встре­вожил­ся, да и слу­ги то­же, — ведь она бы­ла доб­рая хо­зяй­ка, и они лю­били ее, как мать род­ную. Но все они бы­ли лю­ди мо­лодые, в бо­лез­нях ни­чего не по­нима­ли и по­тому го­вори­ли, что на­до бы выз­вать опыт­ную ста­руху ле­кар­ку, что жи­ла в се­ми ми­лях от фер­мы на дру­гом бе­регу ре­ки.
Но ко­му за ней съ­ез­дить? Вот воп­рос! Бли­зилась пол­ночь, ть­ма бы­ла кро­меш­ная, путь к до­му ле­кар­ки про­легал че­рез лог, а там, че­го доб­ро­го, мож­но бы­ло встре­тить бра­уни, ко­торо­го все бо­ялись.
И ник­то на фер­ме не знал, что тот, ко­го все они так опа­са­ют­ся, сто­ит сей­час за ку­хон­ной дверью.
Это был кро­шеч­ный во­лоса­тый уро­дец с длин­ной бо­родой, крас­ны­ми ве­ками, ши­роки­ми плос­ки­ми ступ­ня­ми — точь-в-точь жабьи ла­пы — и длин­ны­ми-пред­линнымн ру­ками, до­ходив­ши­ми до зем­ли, да­же ес­ли он сто­ял пря­мо.
Бра­уни в тре­воге прис­лу­шивал­ся к раз­го­вору на кух­не. В тот ве­чер он, как всег­да, вы­шел из по­та­ен­ной но­ры в ло­гу, что­бы уз­нать, нет ли ра­боты на фер­ме, и вы­пить свою чаш­ку мо­лока. И тут он уви­дел, что вход­ная дверь до­ма не за­пер­та, а в ок­нах го­рит свет, и до­гадал­ся, что на фер­ме что-то не­лад­но. Ведь в этот поз­дний час там всег­да бы­ло тем­но и ти­хо. Ну, он и прок­рался на крыль­цо ра­зуз­нать, что слу­чилось. И вот он уз­нал из раз­го­вора слуг, что фер­мерша за­немог­ла. Тут сер­дце у не­го упа­ло — ведь фер­мершу он креп­ко лю­бил, по­тому что она всег­да бы­ла доб­ра к не­му. И он очень рас­сердил­ся, ког­да по­нял, что эти тру­сы не сме­ют съ­ез­дить за ле­кар­кой, по­тому что бо­ят­ся его, бра­уни.
— Ду­раки, олу­хи, бол­ва­ны! — за­бор­мо­тал он и топ­нул ши­рокой бе­зоб­разной но­гой. — Слов­но я бро­шусь их ку­сать, как толь­ко встре­чу! Эх, ес­ли б они толь­ко зна­ли, как я ста­ра­юсь не по­падать­ся им на гла­за, они бы не мо­лоли та­кого вздо­ра. Но меш­кать нель­зя. Эдак хо­зя­юш­ка и по­мереть мо­жет. При­дет­ся, вид­но, мне са­мому за ле­кар­кой ехать.
Тут бра­уни под­нял ру­ку, снял с гвоз­дя тем­ный плащ фер­ме­ра и на­кинул его се­бе на го­лову. Он хо­рошень­ко за­кутал в плащ свое нес­клад­ное те­ло, по­том по­бежал на ко­нюш­ню, а там осед­лал и взнуз­дал са­мую рез­вую из ло­шадей. По­том по­вел ло­шадь к две­ри и вска­раб­кался к ней на спи­ну.
— Ну, ко­ли ты всег­да бе­га­ешь быс­тро, так сей­час бе­ги еще быс­трей! — ска­зал он.
И ло­шадь слов­но по­няла его. Она ти­хонь­ко зар­жа­ла, зап­ря­дала уша­ми, по­том ри­нулась во ть­му, как стре­ла, пу­щен­ная из лу­ка. Ни­ког­да еще она не бе­жала так быс­тро, и вско­ре бра­уни ос­та­новил ее у до­мика ста­рухи ле­кар­ки.
Она креп­ко спа­ла. Но бра­уни за­бара­банил в ок­но, и тут же в ок­не по­казал­ся бе­лый ноч­ной че­пец. Ста­руха при­жалась ли­цом к стек­лу.
— Кто там? — спро­сила она.
Бра­уни нак­ло­нил­ся и про­гово­рил сво­им глу­хим ба­сом:
— Ско­рей со­бирай­ся, те­туш­ка! На­до спас­ти жизнь хо­зяй­ке Фэрн-Дэ­на. На фер­ме ее не­кому ле­чить, там од­ни толь­ко ду­ры-слу­жан­ки.
— Но как же я ту­да по­паду? — с бес­по­кой­ством спро­сила ста­руха. — За мной прис­ла­ли по­воз­ку?
— Нет, по­воз­ки не прис­ла­ли, — от­ве­тил бра­уни. — Са­дись ко мне за спи­ну и креп­ко дер­жись за ме­ня. Я те­бя до­везу до Фэрн-Дэ­на це­лой и нев­ре­димой.
Он не прос­то го­ворил, а при­казы­вал, и ста­руха не пос­ме­ла ос­лу­шать­ся. К то­му же в мо­лодос­ти она не раз так ез­ди­ла вер­хом, за спи­ной у ка­кого-ни­будь всад­ни­ка. Она оде­лась и выш­ла из до­му. По­том ста­ла на ка­мень, что ле­жал у по­рога, влез­ла на ло­шадь и се­ла, креп­ко об­хва­тив нез­на­ком­ца в тем­пом пла­ще.
Они ни сло­вом не пе­ремол­ви­лись, по­ка не подъ­еха­ли к ло­гу. Тут ста­рухе ста­ло жут­ко.
— Как ду­ма­ете, нам здесь не встре­тит­ся бра­уни? — роб­ко спро­сила она. — Не хо­чет­ся мне его ви­деть! Лю­ди го­ворят, что встре­ча с ним — не к доб­ру.
Спут­ник ее рас­сме­ял­ся ка­ким-то стран­ным сме­хом.
— Не бес­по­кой­ся и не бол­тан вздо­ра, — ска­зал он. — Ты бо­ишь­ся встре­тить уро­да. Но ни­чего бе­зоб­разней то­го, кто сей­час си­дит с то­бой на ло­шади, ты не уви­дишь. За это я ру­ча­юсь!
— Ну тог­да все хо­рошо и лад­но! — отоз­ва­лась ста­руха со вздо­хом об­легче­ния. — Хоть я и не ви­дела ва­шего ли­ца, но знаю, что вы че­ловек доб­рый, раз вы так ус­по­ка­ива­ете бед­ную ста­руш­ку.
Боль­ше она ни сло­ва не вы­мол­ви­ла, по­ка они не про­еха­ли по все­му ло­гу и ло­шадь не вбе­жала во двор фер­мы. Тут всад­ник спе­шил­ся, про­тянул свои силь­ные длин­ные ру­ки и ос­то­рож­но сса­дил ста­руху. И вдруг с не­го сос­коль­знул плащ, и ста­руха уви­дела, что спут­ник ее — уро­дец с ко­рот­ким ши­роким ту­лови­щем и бе­зоб­разны­ми ру­ками и но­гами.
— Да кто же вы та­кой? — спро­сила она, вгля­дыва­ясь ему в ли­цо при све­те за­няв­шей­ся за­ри. — По­чему у вас гла­за как плош­ки? И что у вас за ступ­ни? Боль­но уж они ве­лики! Да и на жабьи ла­пы сма­хива­ют.
Ма­лень­кий уро­дец рас­сме­ял­ся.
— Я мно­го миль про­шагал пеш­ком в мо­лодые го­ды. А го­ворят, кто мно­го хо­дит, у то­го ступ­ни рас­шле­паны, — от­ве­тил он. — Но ты, те­туш­ка, не трать вре­мени на бол­товню. Сту­пай в дом. А ес­ли кто те­бя спро­сит, как ты доб­ра­лась сю­да так быс­тро, ска­жи, что лю­ди, мол, за мной не при­еха­ли, ну и приш­лось мне си­деть за спи­ной у бра­уни из Фэрн-Дэ­на!