Волк и лис

Жи­ли-бы­ли волк и лис, и ре­шили они по­селить­ся вмес­те в пе­щере на мор­ском бе­регу. Как ни стран­но, но жи­ли они в ла­ду. Да и не муд­ре­но — про­ведут це­лый день на охо­те, вер­нутся до­мой, из сил вы­бив­шись, впо­ру толь­ко по­ужи­нать да спать за­валить­ся. И жить бы им по­живать так и по сей день, ес­ли бы не жад­ность и хит­рость ли­са. Он вся­чес­ки ста­рал­ся на­дуть вол­ка, — тот ведь прос­то­ватый был.
И вот что слу­чилось. Как-то раз в тем­ную де­кабрь­скую ночь на мо­ре ра­зыг­ра­лась страш­ная бу­ря. На­ут­ро весь бе­рег был усе­ян об­ломка­ми ко­раб­лей. Как толь­ко рас­све­ло, лис и волк пош­ли на бе­рег по­ис­кать, не най­дет­ся ли там че­го-ни­будь съ­ес­тно­го.
Друзь­ям по­вез­ло — они наш­ли боль­шой бо­чонок мас­ла. Дол­жно быть, его смы­ло с ка­кого-ни­будь ко­раб­ля, что шел из Ир­ландии, — она ведь сла­вит­ся сво­им от­менным сли­воч­ным мас­лом.
Прос­так волк, как уви­дел бо­чонок, да­же зап­ля­сал от ра­дос­ти.
— Эх вы, но­жень­ки сви­ные да кос­точки моз­го­вые! — прок­ри­чал он волчье прис­ловье и об­лизнул­ся. — Бу­дет у нас нын­че вкус­ный ужин! Да­вай не­мед­ля при­катим бо­чонок в на­шу пе­щеру.
Ко­вар­ный лис очень лю­бил сли­воч­ное мас­ло. Но он уже ре­шил сам все съ­есть — с вол­ком не де­лить­ся. И вот он прит­во­рил­ся, что все об­ду­мал за­ранее, и важ­но по­качал го­ловой.
— Уж очень ты без­за­бот­ный, дру­жок, — поп­рекнул он вол­ка. — Да раз­ве это де­ло — от­кры­вать бо­чонок с мас­лом те­перь, ког­да уже зи­ма приш­ла? На гум­нах пол­ным-пол­но хле­ба — тас­кай, сколь­ко ду­ша же­ла­ет. На фер­мах ут­ки и ку­ры раз­жи­рели за ле­то. Нет, нет! На­до нам по­думать о бу­дущем. На­до кое-что от­ло­жить про за­пас на чер­ный день. К вес­не-то ведь уже весь хлеб об­мо­лотят, а ку­ры и ут­ки на ры­нок пой­дут. Так луч­ше нам за­рыть этот бо­чонок в зем­лю. А при­дет нуж­да — вы­ро­ем.
Не хо­телось вол­ку от­ка­зывать­ся от мас­ла. Он сов­сем ото­щал, из­го­лодал­ся, не то что лис. Но де­лать не­чего — приш­лось сог­ла­сить­ся. Друзья вы­копа­ли яму в пес­ке, за­рыли бо­чонок и ста­ли по-преж­не­му до­бывать се­бе про­пита­ние охо­той.
Прош­ла не­деля. И вот раз при­ходит лис до­мой в пе­щеру и ва­лит­ся на зем­лю, слов­но сов­сем из сил вы­бил­ся. А ес­ли бы кто прис­мотрел­ся к не­му по­луч­ше, уви­дел бы по гла­зам — хит­рит лис!
— Ох, ох, ох! — взды­ха­ет лис. — Тя­жело жить на све­те!
— Что с то­бой? — спра­шива­ет волк. Он ведь был доб­рый ма­лый, жа­лос­тли­вый.
— Да ви­дишь ли, ка­кое де­ло: поз­ва­ли ме­ня друзья на крес­ти­ны нын­че ве­чером, а жи­вут они вон за те­ми го­рами. Ты по­думай толь­ко — в та­кую даль та­щить­ся!
— А ты не хо­ди, — со­вету­ет волк. — Пош­ли ко­го-ни­будь ска­зать, что не мо­жешь.
— Да нет, не­хоро­шо. Ведь они ме­ня в крес­тные от­цы приг­ла­ша­ют. Ни­чего не по­дела­ешь! Как ни труд­но, а при­дет­ся пой­ти.
И лис убе­жал, а волк один про­сидел весь ве­чер в пе­щере.
Но хит­рый лис не на крес­ти­ны по­шел. Он по­бежал на то мес­то, где был за­рыт бо­чонок. Вер­нулся он к пол­но­чи, очень до­воль­ный, сы­тый и ве­селый. Волк уже бы­ло зад­ре­мал, но те­перь встре­пенул­ся и спро­сил сон­ным го­лосом:
— Ну, как наз­ва­ли ди­тя?
— Чуд­ное имя ему да­ли, — от­ве­ча­ет лис. — Та­кого чуд­но­го име­ни я в жиз­ни не слы­хивал.
— Так ска­жи ка­кое? — спра­шива­ет волк.
— «Дай-поп­ро­бую», вот ка­кое, — от­ве­ча­ет лис. — На­до же та­кое вы­думать!
И лис, ух­мыль­нув­шись, за­валил­ся спать в уг­лу. Очень уж тем­но бы­ло в пе­щере, а не то волк за­метил бы, что лис ух­мы­ля­ет­ся.
Прош­ло нес­коль­ко дней, и лис ска­зал, что его опять зо­вут на крес­ти­ны. На этот раз — еще даль­ше. Двад­цать пять миль по бе­регу мо­ря брес­ти при­дет­ся. И лис опять при­нял­ся охать да взды­хать, но все-та­ки ска­зал, что хо­чешь не хо­чешь, а ид­ти на­до, и убе­жал.
В пол­ночь он вер­нулся, ух­мы­ля­ясь, и да­же ужи­нать не стал. А ког­да волк спро­сил его, как наз­ва­ли ди­тя, от­ве­тил:
— Это­му да­ли имя еще чуд­ней. «Пе­репо­лови­нил» — вот как его наз­ва­ли.
На сле­ду­ющей не­деле, к ве­лико­му удив­ле­нию вол­ка, ли­са опять приг­ла­сили в крес­тные от­цы. На этот раз ди­тя наз­ва­ли «Пос­кре­би-дно». И с тех нор ли­са пе­рес­та­ли звать на крес­ти­ны.
Шло вре­мя. Нас­ту­пила го­лод­ная вес­на. По­года бы­ла сы­рая, сту­деная, охо­тить­ся ста­ло труд­но, а у ли­са с вол­ком в кла­довой хоть ша­ром по­кати.
— Да­вай вы­ро­ем бо­чонок с мас­лом, — пред­ло­жил волк. — По­ра уже!
Лис сог­ла­сил­ся — он уже при­думал, как ему вы­вер­нуть­ся. И вот друзья пош­ли на то мес­то, где за­рыли бо­чонок. Раз­бро­сали пе­сок, вы­нули из ямы бо­чонок, а он — пус­той.
— Твоя ра­бота! — на­кинул­ся лис на бед­но­го, ни в чем не по­вин­но­го вол­ка. — По­ка я на крес­ти­ны хо­дил, ты здесь шлял­ся и по­тихонь­ку все мас­ло сло­пал.
— Что ты! — воз­ра­зил волк. — Да я и близ­ко не под­хо­дил к бо­чон­ку с то­го са­мого дня, как мы с то­бой его тут за­рыли.
— А я те­бе го­ворю, что ты сож­рал мас­ло, — спо­рил лис. — Кро­ме нас дво­их, ник­то про не­го не знал. Да и по шку­ре тво­ей вид­но, что ты его съ­ел — пря­мо лос­нишь­ся. Ишь ка­кой глад­кий стал!
А ка­кой там глад­кий! Лис прос­то наг­ло врал. Волк до то­го из­го­лодал­ся, до то­го ис­ху­дал, что даль­ше не­куда.
И вот пош­ли они до­мой в пе­щеру и всю до­рогу пре­пира­лись. Лис твер­дил, что это волк съ­ел мас­ло, а волк уве­рял, что не он.
— Ну так пок­ля­нись, что не ты, — ска­зал на­конец лис, а по­чему он так ска­зал, кто его зна­ет.
— И пок­ля­нусь! — отоз­вался волк.
Стал пос­ре­ди пе­щеры, тор­жес­твен­но под­нял ла­пу и про­из­нес страш­ную клят­ву:
Ес­ли я сож­рал то мас­ло, ес­ли я, ес­ли я,
Пусть па­дет бо­лезнь опас­ная на ме­ня, на ме­ня!

Ска­зал он эти сло­ва, опус­тил ла­пу и, по­вер­нувшись к ли­су, прис­таль­но пос­мотрел на не­го. И тут вдруг за­метил, что мех у ли­са стал что-то уж очень глад­ким и шел­ко­вис­тым.
— Те­перь твой че­ред, — го­ворит. — Я пок­лялся, так и ты пок­ля­лись.
Очень не пон­ра­вилось это ли­су. Хоть и об­манщик он был, хоть и жу­лик, а смо­лоду знал, что лож­ная клят­ва — тяж­кий грех.
И стал лис от­не­кивать­ся. Но волк от не­го не от­ста­вал — он уже за­подоз­рил, что де­ло не­чис­то. А лис бо­ял­ся приз­нать­ся в сво­ей ви­не, так что приш­лось ему то­же пок­лясть­ся. Он ска­зал:
Ес­ли я сож­рал то мас­ло, ес­ли я, ес­ли я,
Ка­ра пусть па­дет ужас­ная на ме­ня, на ме­ня!
У­Ир­рам, у­Ик­кам, у­Ир­рам, у­Ик­кам,
У­ир­рам уА, у­ир­рам уА!

Ус­лы­шал волк эту страш­ную клят­ву и по­верил, что лис не ви­новат. Да­же ре­шил ни­ког­да боль­ше не по­минать про бо­чонок. А у ли­са со­весть бы­ла не­чис­та, и ему не тер­пе­лось до­казать, что это не он, а волк съ­ел мас­ло. И вот опять он стал го­ворить:
— Мас­ло сож­рал ли­бо ты, ли­бо я. Да­вай-ка ста­нем поб­ли­же к ог­ню, прог­ре­ем­ся как сле­ду­ет, вот мас­ло и выс­ту­пит на шку­ре у то­го, кто его сло­пал.
Волк сог­ла­сил­ся, и лис пос­та­вил его как мож­но бли­же к ог­ню. Но огонь они ра­зож­гли на со­весть, а пе­щера у них бы­ла ма­лень­кая. Бед­ный то­щий волк приг­релся и пря­мо на­радо­вать­ся не мог — так хо­рошо ему бы­ло в теп­ле. А тол­сто­му, сы­тому ли­су ско­ро нев­терпеж ста­ло от жа­ры.
— Нет, — го­ворит, — все это ни к че­му. — Те­перь уже яс­но: ни ты, ни я мас­ла не ели. Дол­жно быть, кто-то дру­гой доз­нался про бо­чонок и сож­рал на­ше мас­ло. Луч­ше да­вай пой­дем по­гуля­ем, про­вет­римся.
Волк и тут пе­речить не стал. Он уже ус­пел за­метить, что у ли­са на шку­ре жир прос­ту­па­ет, до­гадал­ся, кто мас­ло съ­ел, и ре­шил отом­стить.
Вот от­пра­вились они гу­лять и нем­но­го по­годя по­дош­ли к куз­ни­це, что сто­яла при до­роге. Пе­ред куз­ни­цей бы­ла при­вяза­на ло­шадь — ее ко­вать при­вели. И тут во­ли ска­зал ли­су:
— Смот­ри, на две­ри в куз­ни­цу что-то на­писа­но! Жал­ко, что не мо­гу про­читать — гла­за сов­сем пло­хи ста­ли. Про­читай-ка ты, — мо­жет, это нам на поль­зу пой­дет. — А сам стал в сто­рон­ке.
Ли­су не хо­телось соз­на­вать­ся, что гла­за у не­го не луч­ше, чем у вол­ка. Он по­дошел к две­ри и стал чи­тать над­пись, но не­ча­ян­но за­дел ло­шадь за но­гу. А та бы­ла с но­ровом — под­ня­ла но­гу да как ляг­нет — уби­ла ли­са на­повал.
Зна­чит, пра­виль­но го­ворит­ся: «Грех твой на те­бя па­дет».