Как бедняк отдал сына черту в науку

Про­жил один че­ловек со­рок лет, а по­том же­нил­ся. Че­рез год ро­дила ему же­на сы­на. Да са­ма не­дол­го по­жила: сы­ну толь­ко де­вять лет ми­нуло, как ос­тался он без ма­тери.
Опе­чалил­ся че­ловек — как ему те­перь од­но­му сы­на рас­тить. Вы­шел на ули­цу, прис­ло­нил­ся к плет­ню, за­думал­ся.
В это вре­мя ехал пан. Ос­та­новил ка­рету, спра­шива­ет:
— Че­го это ты при­уныл?
— Как же мне не уны­вать? Нет у ме­ня ни­како­го хо­зяй­ства, не знаю, как сы­на про­кор­млю.
— А ве­лик ли сын?
— Де­вять лет.
— Как раз та­кой мне и ну­жен! Я его в шко­лу от­дам.
— На шко­лу день­ги нуж­ны. Где я их возь­му?
— Ни­чего ты не бу­дешь пла­тить. Я сей­час в се­ло еду, под­бе­ру еще де­вять та­ких хлоп­цев, как твой, а ты иди, при­готовь сы­на в до­рогу и жди ме­ня на этом же мес­те.
По­шел че­ловек, соб­рал хлоп­ца в путь, ждет, где ве­лено. Вот подъ­ез­жа­ет пан, по­садил хлоп­ца в ка­рету и го­ворит то­му че­лове­ку:
— При­дешь за сы­ном че­рез де­сять лет.
И ум­чался.
Тут спох­ва­тил­ся бед­няк, что за­был у па­на ад­рес уз­нать. Как ему те­перь сы­на най­ти? Зап­ла­кал и по­шел до­мой.
Де­сять лет го­ре мы­кал, а тог­да соб­рался и ре­шил сы­на ис­кать. На­дел шап­ку, по­ложил в тор­бу ку­сок ку­куруз­но­го хле­ба, взял в ру­ку пал­ку и по­шел.
Шел, шел, при­шел в дре­мучий лес. По­ка еще ме­сяц све­тил, не страш­но бы­ло, а как стем­не­ло — сов­сем оро­бел че­ловек. При­жал­ся спи­ной к де­реву и ду­ма­ет: «Сза­ди ме­ня те­перь ник­то не тро­нет, а спе­реди пал­кой отобь­юсь».
Тут как за­шур­шит в лис­тве! У бед­ня­ка и дух зах­ва­тило, а как уви­дел, что это мышь, рас­сердил­ся: «Вот сей­час ог­рею те­бя так, что гла­за на лоб выс­ко­чат! Чтоб ты про­пала!»
Да тут же са­мому и стыд­но ста­ло. За что ее бить? Она, бед­ня­га, ого­лода­ла.
Су­нул ру­ку в тор­бу, от­ло­мил ку­сок хле­ба и ки­нул мыш­ке Спра­шива­ет тог­да мышь че­лове­чес­ким го­лосом:
— Ку­да, че­лове­че, идешь?
— За сво­им сы­ном.
— А где же твой сын?
— Не знаю.
— Как же ты его тог­да най­дешь? Ска­зала бы я те­бе, где твой сын, толь­ко приз­най­ся по чес­ти: что ты по­думал, ког­да я лис­том за­шелес­те­ла?
Че­ловек, ко­неч­но, вык­ру­чива­ет­ся, как мо­жет.
— И че­го ты не ска­жешь прав­ды? Я са­ма ска­жу, что ты по­думал: «Вот сей­час ог­рею те­бя так, что гла­за на лоб выс­ко­чат! Чтоб ты про­пала!» Ну да ни­чего, я те­бе про­щаю. А те­перь по­веду те­бя к сы­ну.
При­вела мышь че­лове­ка на край глу­бокой ямы.
— По­лезай вниз. Пан, как ус­лы­шит, что ты идешь, обер­нет хлоп­ца в го­лубя. Бу­дет пан уго­щать те­бя га­луш­ка­ми, но ты их не ешь, толь­ко зу­бы по­лома­ешь. Про­си у не­го го­луби­ного мя­са.
Так оно и выш­ло. Об­ра­довал­ся пан, что че­ловек про­сит за­резать го­лубей, свер­нул им го­ловы, под­жа­рил и раз­ло­жил по та­рел­кам.
Да мышь еще на­казы­вала бед­ня­ку:
— Ты го­лубей не ешь, а приг­ля­дись: у ко­торо­го из очей по­бегут кро­вавые сле­зы, то­го возь­ми и опус­ти на зем­лю. Да не за­будь гля­нуть па­ну на но­ги!
Гля­нул че­ловек, а у па­на вмес­то ног — кон­ские ко­пыта. «Эге,- ду­ма­ет,- так ты ж не пан, а черт!»
Как толь­ко опус­тил го­лубя на зем­лю, прев­ра­тил­ся го­лубь в кра­сиво­го па­руб­ка и го­ворит:
— Пой­дем­те, няньо, до­мой!
Соб­ра­лись они, идут. Выш­ли на до­рогу, сын и спра­шива­ет:
— А не го­лод­ны вы, няньо?
— Еще б не го­лоден!
— Бу­дет у вас обед, толь­ко ме­ня слу­шай­те, да не пу­гай­тесь. Я сей­час обер­нусь псом. А вон, ви­дите, впе­реди пан на охо­ту едет? Пан бу­дет пса по­купать, так вы возь­ми­те за ме­ня хле­ба, са­ла и де­нег. Толь­ко смот­ри­те, не от­да­вай­те ему це­поч­ку: ес­ли и ее про­дади­те, то боль­ше вам ме­ня не ви­дать.
Так и ста­лось, как ска­залось. Ос­та­новил пан ко­ней, при­цели­ва­ет­ся:
— Что про­сишь за пса?
— Про­шу хле­ба, са­ла и де­нег.
Дал пан че­лове­ку хле­ба, са­ла и сот­ню се­реб­ром. Очень хо­тел ку­пить и це­поч­ку, да че­ловек не про­дал.
По­садил пан пса в брич­ку, по­ехал, а че­ловек при­сел у ов­ра­га ест хлеб, а сам пла­чет:
— Был у ме­ня один сын, по­видал я его один раз да, мо­жет, боль­ше и не уви­жу.
А пан в брич­ке по по­лю мчит­ся. Из кус­тов за­яц выс­ко­чил — пес сра­зу уши при­жал. Пан и ду­ма­ет:
— Хо­рошую ку­пил со­баку, бу­дет она мне зве­ря го­нять. А что, ес­ли пус­тить ее на зай­ца?
Взял и пус­тил. Ки­нул­ся пес за ко­сым, вот-вот нас­тигнет, на­седа­ет, а зу­бами не бе­рет, толь­ко к ле­су го­нит. Заг­нал в лес, сам обер­нулся в па­руб­ка и по­шел навс­тре­чу па­ну. Спра­шива­ет пан:
— Не ви­дал ты, слу­чай­но, хлоп­че, ку­да мой пес зай­ца гнал?
— Вон ту­да, в лес!
При­шел сын к от­цу:
— Ну, няньо, слу­шай­тесь ме­ня и даль­ше, всег­да вам хо­рошо бу­дет.
Шли они, шли, до­мой приш­ли. За­ходят в ха­ту, сын и го­ворит:
— На­до бы нам, няньо, но­вую ха­ту, эта уж боль­но ста­ра.
— За­рабо­та­ем де­нег, мо­жет, и пос­та­вим.
— Нет, нянь­ку! Зав­тра как раз яр­марка. Я обер­нусь та­ким ко­нем, ка­кого еще и свет не ви­дывал. К мо­ему хвос­ту бу­дет при­вязан ме­шок, а на меш­ке на­писа­но: «Это­му ко­ню це­на — вот та­кой ме­шок зо­лота». Лю­дям и при­цени­вать­ся не на­до, каж­дый сам проч­тет. Да не за­будь­те уз­дечку снять, ког­да ме­ня про­дади­те.
На яр­марке об­сту­пили ко­ня куп­цы, удив­ля­ют­ся. Сло­жились, соб­ра­ли не­мало зо­лота, да до пол­но­го меш­ка не хва­та­ет. Мах­ну­ли ру­кой, пош­ли. Тут при­ходит один бо­гатый ку­пец,- а то был не ку­пец, а черт, учи­тель хлоп­ца. Дол­го не тор­го­вал­ся, а толь­ко ска­зал:
— Под­став­ляй ме­шок!
От­вя­зал ста­рик ме­шок, под­ста­вил. Ку­пец на­сыпал зо­лота с вер­хом, так что че­рез край по­сыпа­лось. Наг­нулся че­ловек по­доб­рать мо­неты, а ку­пец — прыг на ко­ня и был та­ков. Вспом­нил тог­да ста­рик про уз­дечку, а куп­ца уже и след прос­тыл.
Зап­ла­кал ста­рик:
— Ой, что же я на­делал, не ви­дать мне те­перь сы­на!
Ку­пец ко­ня го­нит, толь­ко ис­кры из-под ко­пыт ле­тят. Бь­ет, по­гоня­ет, а за­морить не мо­жет. Про­нес­лись че­рез два се­ла, в треть­ем ста­ли: ре­шил черт под­ко­вать ко­ня на все че­тыре но­ги и что­бы каж­дая под­ко­ва на шесть пу­дов бы­ла.
За­ходят к цы­гану-куз­не­цу:
— Дав­но ли куз­не­чишь?
— Да вот уже двад­цать лет.
— Че­го ж твои де­ти та­кие обод­ранные?
— За­работ­ков не хва­та­ет.
— Ес­ли под­ку­ешь ко­ня на со­весть, я те­бе так зап­ла­чу, что боль­ше и ра­ботать не при­дет­ся!
Об­ра­довал­ся цы­ган, взял­ся за де­ло. Сколь­ко в куз­не бы­ло же­леза — все в од­но сва­рил, два дня от на­коваль­ни не от­хо­дил, про еду и то за­был. Зо­вет его же­на:
— Иди, му­женек, по­ешь. Два дня ра­бота­ешь и ни­чего в рот не брал.
— А мне ка­залось, все­го два ча­са.
Вы­ковал цы­ган пер­вую под­ко­ву, при­мерил, хо­роша ли. Пог­ля­дел ку­пец, го­ворит:
— Доб­ре!
Со­бира­ет куз­нец же­лезо еще на три под­ко­вы, а тут не­бо ту­чами за­тяну­лось, бу­ря за­шуме­ла, гром гря­нул. Черт, из­вес­тно, гро­ма бо­ит­ся, спря­тались с цы­ганом в ха­те, а ко­ня воз­ле куз­ни­цы на при­вязи ос­та­вили.
У куз­не­ца в са­ду бы­ли гру­ши. Как за­кача­ла бу­ря де­ревья, гру­ши и по­сыпа­лись на­земь. Слу­чились тут ре­бятиш­ки, бро­сились со­бирать гру­ши.
Уви­дели ко­ня, заг­ля­делись:
— Мы та­кого в жиз­ни не ви­дели!
— Смот­ри, ка­кая на нем уз­дечка!
— Эх, вот бы ее снять!
Ус­лы­хал конь этот раз­го­вор, опус­тил шею, прит­во­рил­ся, буд­то спит.
— Зас­нул, те­перь сни­мем,- го­ворит один хлоп­чик.
Са­мый сме­лый сдер­нул с ко­ня уз­дечку и спря­тал ее в кра­пиве. А конь в тот же миг прев­ра­тил­ся в го­лубя и по­летел.
От­гре­мело, стих­ло, вы­шел ку­пец на ули­цу, а ко­ня и след прос­тыл. Ку­пец то­же обер­нулся го­лубем и пус­тился до­гонять. Ле­тел, ле­тел, вот-вот до­гонит.
А пер­вый го­лубь про­летал ми­мо цар­ских па­лат. У то­го ца­ря бы­ла доч­ка, жи­ла в от­дель­ной ком­на­те, ни­куда не хо­дила. Ок­но у ца­рев­ны бы­ло от­кры­то, и пер­вый го­лубь вле­тел в ком­на­ту. Ца­рев­на об­ра­дова­лась и пос­ко­рее ок­но зах­лопну­ла. Вто­рой го­лубь сле­дом за пер­вым — шасть в ок­но, да хо­ду нет.
Го­лубь си­дит на сто­ле, от­ды­ха­ет. Ца­рев­на гла­дит его, ра­ду­ет­ся.
В обед при­нес­ла слу­жан­ка ца­рев­не еду на трех та­рел­ках. Ца­рев­на выш­ла в дру­гую ком­на­ту, а го­лубь обер­нулся па­руб­ком и съ­ел обед. Вер­ну­лась ца­рев­на, гля­дит: на та­рел­ках пус­то. Ра­зоз­ли­лась и выз­ва­ла слу­жан­ку.
— Ты по­чему мне пус­тые та­рел­ки при­нес­ла?
— Да не мо­жет то­го быть! Раз­ве что ку­хар­ка на­пута­ла:
При­нес­ла слу­жан­ка обед во вто­рой раз. А ца­рев­на спря­талась в со­сед­ней ком­на­те, под­гля­дыва­ет в щел­ку. Не ус­пе­ла слу­жан­ка вый­ти, как го­лубь обер­нулся па­руб­ком и сел за стол. Ца­рев­на вбе­жала, об­ня­ла его, це­лу­ет. Го­ворит:
— Я тво­ей же­ной бу­ду!
— Как же мне те­бя брать, ес­ли я из бед­но­го ро­да, а ты — вон кто! Да и не от­да­дут те­бя за ме­ня царь с ца­рицей.
Ца­рев­на знай твер­дит:
— От­да­дут!
Тут ца­рица приш­ла. Ца­рев­на лас­тится к ней:
— Смот­ри­те, ма­ма, ка­кой из то­го го­лубя доб­рый мо­лодец вы­шел.
Ста­ла про­сить, что­бы поз­во­лила ей мать за па­руб­ка вый­ти. Мать сог­ла­силась, толь­ко сом­не­ва­ет­ся:
— Мо­жет, царь не за­хочет?
Поз­ва­ли ца­ря.
— Гля­ди,- го­ворит ца­рица,- ка­кого же­ниха наш­ла се­бе доч­ка. Хо­чет свадь­бу сыг­рать.
Пон­ра­вил­ся и ца­рю па­рубок
На­чали к свадь­бе го­товить­ся. Царь по­шел му­зыкан­тов на­нимать, да все за­няты, толь­ко и на­шел­ся один-единс­твен­ный цы­ган, ко­торый сог­ла­сил­ся иг­рать на свадь­бе. Царь не зна­ет, как быть, по­шел за со­ветом к зя­тю:
— Тот цы­ган хвас­та­ет, буд­то так уме­ет иг­рать, как ник­то и ни­ког­да не иг­рал.
Па­рубок сра­зу до­гадал­ся, что это за цы­ган.
— Знаю я это­го му­зыкан­та. То прав­да, что он так за­иг­ра­ет, как вы сро­ду не слы­хали, гос­ти и про еду и про питье за­будут.
По­шел царь с цы­ганом ря­дить­ся, а тот го­ворит:
— Мне за все же­них зап­ла­тит.
В день свадь­бы при­шел цы­ган на цар­ское под­ворье да как за­иг­рал, так царь, ми­нис­тры и про­чие гос­ти про уго­щенье за­были, толь­ко слу­ша­ют да му­зыкан­том лю­бу­ют­ся А цы­ган не один иг­рал, с ним вмес­те еще сто чер­тей на раз­ных инс­тру­мен­тах на­яри­вали И вправ­ду ник­то еще та­кой му­зыки не слы­шал.
А па­рубок шеп­чет мо­лодой:
— Зна­ешь, ка­кую он пла­ту за свою му­зыку спро­сит?
— А ка­кую?
— Вот это ко­леч­ко, что я те­бе на па­лец на­дел. Ты толь­ко смот­ри, не пу­гай­ся: как поп­ро­сит у те­бя цы­ган ко­леч­ко, сни­ми его с паль­ца, по­дай мне. Бу­дешь по­давать — об­ро­ни, буд­то нев­зна­чай, коль­цо на зем­лю. Тут я рас­сыплюсь ма­ковым зер­ном, а ты нас­ту­пи на са­мую круп­ную зер­ни­ну но­гой и не схо­ди с мес­та. Да еще раз го­ворю, ни­чего не пу­гай­ся, а оро­бе­ешь — боль­ше те­бе ме­ня не ви­дать.
По­дошел цы­ган и тре­бу­ет пла­ту — ко­леч­ко с не­вес­ти­ного паль­ца.
Сня­ла мо­лодая ко­леч­ко, по­да­ет му­жу, да, буд­то не­наро­ком, и об­ро­нила коль­цо на пол. Рас­сы­пал­ся тут цар­ский зять ма­ковым зер­ном. Ца­рев­на и нас­ту­пила но­гой на са­мую круп­ную зер­ни­ну.
Цы­ган вы­пус­тил из се­бя цып­лят, ста­ли они мак со­бирать в ку­чу. Ви­дит цы­ган, что де­ло мед­ленно под­ви­га­ет­ся, сам обер­нулся на­сед­кой и — ну крыль­ями хло­пать. Тут же­них ца­рев­ны прев­ра­тил­ся в ор­ла и зак­ле­вал всех цып­лят и на­сед­ку.
Ког­да вся не­чисть про­пала, обер­нулся орел сно­ва че­лове­ком. Ста­ли мо­лодые об­ни­мать­ся да це­ловать­ся, на­вер­ное, и до сих пор це­лу­ют­ся-ми­лу­ют­ся, ес­ли не по­мер­ли.