Сказка про немую царевну

Жил в од­ном се­ле бед­няк, и бы­ло у не­го ни мно­го ни ма­ло — две­над­цать де­тей, да еще и три­над­ца­тый ро­дил­ся. Ну, раз ро­дил­ся, на­до крес­тить. Обо­шел бед­няк все се­ло, а ку­ма так и не на­шел: бы­ло в се­ле все­го три­над­цать дво­ров, и чуть не в каж­дом дво­ре у бед­ня­ка уже бы­ли ку­мовья.
До со­сед­не­го се­ла не близ­кий путь, но все ж та­ки пус­тился че­ловек в до­рогу, а мла­ден­ца взял на ру­ки. Зас­та­ла его ночь в до­роге.
За­ноче­вал в чис­том по­ле.
Сре­ди но­чи слы­шит не­пода­леку стук. Не дол­го ду­мая, взял доч­ку на ру­ки и по­шел на тот стук. Ви­дит: сто­ит у до­роги ха­та. Заг­ля­нул в окош­ко, а там ста­рая баб­ка ко­лотуш­кой то по од­ной, то по дру­гой сте­не бь­ет.
За­ходит бед­няк в ха­ту.
— Доб­ро­го здо­ровья, ку­ма.
— И те­бе, кум, доб­ро­го здо­ровья.
— При­нес я доч­ку крес­тить.
— Лад­но, толь­ко пос­ле крес­тин от­дашь доч­ку мне. За это я те­бя бо­гатым сде­лаю.
По­думал, по­думал бед­няк, смек­нул, что у не­го и так де­тей хва­та­ет, и сог­ла­сил­ся от­дать доч­ку.
— Ну, те­перь иди до­мой,- го­ворит ему ку­ма.
К ут­ру доб­рался до сво­ей ха­ты, а там его же­на встре­ча­ет:
— Го­товь, му­женек, сто­лы для гос­тей: в кла­довой у нас все­го пол­но. Я бу­ду печь да ва­рить, а ты иди зо­ви ку­мовь­ев в гос­ти.
По­бежал бед­няк со­зывать ку­мовь­ев на крес­ти­ны. А ку­мовья над ним сме­ют­ся, зна­ют, что у не­го до­ма хоть ша­ром по­кати.
А бед­няк от­ве­ча­ет:
— То уж не ва­ше де­ло, ку­мань­ки, от­ку­да у ме­ня что взя­лось. Вы при­ходи­те.
Ок­рести­ли доч­ку Ма­ри­ей, при­нес­ла ее ку­ма из цер­кви. На­чал­ся пир, на­елись ку­мовья до­сыта, на­пились допь­яна. Удив­ля­ют­ся: от­ку­да у бед­ня­ка столь­ко все­го взя­лось.
От­пи­рова­ли, стал бед­няк но­вую ку­му про­вожать, она и го­ворит на про­щанье:
— Как ис­полнит­ся крес­тни­це две­над­цать дней, при­неси ее на то мес­то, где ме­ня повс­тре­чал. Я те­бе все дам, что обе­щала. Дам еще и та­кое зер­ка­ло, в ко­тором ты всег­да бу­дешь доч­ку ви­деть, что она де­ла­ет, где жи­вет.
С тем и пош­ла.
Нас­тал две­над­ца­тый день, взял бед­няк доч­ку и по­шел к ку­ме. Ви­дит, на мес­те ха­ты боль­шой куст, а под кус­том ку­ма.
По­дал ей бед­няк доч­ку, а она ему — зер­ка­ло. На про­щанье ска­зала:
— Бу­дешь от­ны­не ле­карем, бу­дут те­бя к се­бе звать са­мые важ­ные па­ны. Так за­пом­ни: ес­ли уви­дишь ме­ня у боль­но­го в но­гах — бе­рись его ле­чить. А еже­ли я в го­ловах ста­ну — и не про­буй. Те­перь же иди до­мой, да по­ка не прой­дешь пол­вер­сты, не ог­ля­дывай­ся.
Не вы­дер­жал все же че­ловек, ог­ля­нул­ся рань­ше вре­мени. Ви­дит: там, где ку­ма си­дела, взмет­ну­лось к не­бу пла­мя, и в том пла­мени ис­чезли и ку­ма и доч­ка.
Ис­пу­гал­ся бед­няк. Смот­рит в зер­ка­ло, ви­дит: жи­вет его доч­ка в прек­расных па­латах, вок­руг тех па­лат ог­ра­да, цвет­ни­ки, ка­ких ниг­де и не ви­дано. А в па­латах столь­ко ком­нат, сколь­ко дней в го­ду, и у каж­дой ком­на­ты свое наз­на­чение, у каж­дой на две­ри на­писа­но, что она мо­жет дать че­лове­ку. На од­ной две­ри над­пись: «Мне нуж­на обувь!» Бед­няк и ска­жи:
— Нуж­но, мол, мне столь­ко-то пар са­пог и баш­ма­ков.
От­ку­да ни возь­мись, пе­ред ним ку­ча обу­ви.
На дру­гой две­ри на­писа­но: «Мне нуж­на одеж­да!» Вып­ро­сил че­ловек и одеж­ду се­бе и де­тям.
Рос­ла, рос­ла де­воч­ка, вот уж и де­вуш­кой ста­ла. Пош­ла по па­латам хо­дить, ком­на­ты смот­реть. Ста­руха, крес­тная, ей и го­ворит:
— Толь­ко не сог­ре­ши,- все твое бу­дет: и па­латы, и ог­ра­да. А сог­ре­шишь смертью умо­рю и те­бя и от­ца.
Тем вре­менем отец де­вуш­ки ле­чил важ­ных па­нов, брал с них хо­рошие день­ги и раз­бо­гател.
А Ма­рия все рас­тет, и ми­нуло ей шес­тнад­цать лет. Во­дит ее ста­руха по усадь­бе, по па­латам, все по­казы­ва­ет. Каж­дое ут­ро бы­ва­ет с крес­тни­цей, а по­том про­пада­ет не­ведо­мо ку­да. Не зна­ет де­вица, ку­да баб­ка про­пада­ет, и очень это ей ин­те­рес­но уз­нать.
Вот уж во всех ком­на­тах по­быва­ла Ма­рия, толь­ко в од­ну ей нет хо­ду: зап­ре­тила ту­да ста­руха да­же заг­ля­дывать. Де­вуш­ка и по­дума­ла:
— На­вер­ное, она там что-то от ме­ня пря­чет. Дай заг­ля­ну и уз­наю.
Про­било один­надцать, ис­чезла крес­тная, а де­вуш­ка бе­гом к той ком­на­те, в ко­торую ста­руха за­ходить зап­ре­тила. Ви­дит Ма­рия, дверь неп­лотно прик­ры­та, и заг­ля­дыва­ет в ще­лоч­ку. А в той ком­на­те сто­ит боч­ка кро­ви, а в той кро­ви ста­руха ку­па­ет­ся, вся крас­ная, толь­ко зу­бы бе­ле­ют.
Нас­мерть пе­репу­галась де­вуш­ка, по­няла, что ве­ликий грех со­вер­ши­ла. Быс­тро-быс­тро по­бежа­ла к той ком­на­те, из ко­торой мож­но бы­ло по­пов выз­вать, и поп­ро­сила, что­бы две­над­цать по­пов взя­ли с нее клят­ву ни­кому не рас­ска­зывать про то, что она в зап­ретной ком­на­те ви­дела.
В две­над­цать ча­сов выг­ля­нула во двор, а там ста­руха щеп­ки со­бира­ет. Спра­шива­ет де­вуш­ку:
— Что ты, Ма­рия, в той ком­на­те ви­дела?
— Ни­чего я, ба­буся, не ви­дала, я там и не бы­ла.
— Дваж­ды еще я те­бя спро­шу, а не от­ве­тишь,- от­не­су те­бя в пус­тые го­ры на по­живу зверью. И от­ца ра­зорю, ни­щим сде­лаю.
— Нет, не бы­ла я там и ни­чего не ви­дала! И в тре­тий раз — тот са­мый от­вет. Под­хва­тила тог­да ста­руха крес­тни­цу на пле­чи, под­ня­лась в воз­дух и по­лете­ла с ней над вы­соки­ми по­лови­нами, над гус­ты­ми ле­сами. Опус­ти­лась на по­лян­ку, сня­ла с де­вицы платье, ос­та­вила го­лую.
— Ни с кем, кро­ме ме­ня, не дол­жна ты го­ворить,- так при­каза­ла и уле­тела.
Ос­та­лась де­вуш­ка од­на. Оне­мела. Наш­ла се­бе при­ют в ста­ром дуп­листом бу­ке, жи­вет, кор­мится тра­вой, ко­рень­ями да ди­кой яго­дой.
Раз соб­рался ца­ревич с ми­нис­тра­ми на охо­ту. При­еха­ли они в лес, про­голо­дались и се­ли на по­лян­ке по­обе­дать. А пес учу­ял что-то, за­бес­по­ко­ил­ся.
Цар­ский сын го­ворит ми­нис­тру:
— От­режь со­баке хле­ба и мя­са.
От­ре­зал ми­нистр хле­ба и мя­са, дал со­баке. Пес взял и от­нес в то дуп­ло, где де­вуш­ка жи­ла. Вер­нулся и сно­ва жа­лоб­но гля­дит, точ­но есть про­сит.
— Че­го это пес так жа­лоб­но гля­дит? — уди­вил­ся ца­ревич и ве­лел опять дать со­баке и хле­ба и мя­са. Пес опять все унес в дуп­ло. Так бы­ло и в тре­тий раз, толь­ко тут ца­ревич под­крал­ся сле­дом за со­бакой. На­шел в дуп­ле де­вуш­ку, да та­кую кра­сави­цу, ка­кой ни­ког­да не встре­чал. Спра­шива­ет ца­ревич:
— Кто ты и чья бу­дешь?
Де­вуш­ка ни сло­ва в от­вет, и до­гадал­ся ца­ревич, что она не­мая. Вер­нулся к ми­нис­трам, при­казал при­вез­ти из двор­ца платье и ни­кому ни­чего не го­ворить.
При­вез­ли платье, ста­ли де­вуш­ку оде­вать. Она спер­ва пе­репу­галась, а по­том ни­чего. Как стем­не­ло, по­вез­ли ее во дво­рец так, что­бы ник­то не ви­дел. По­мес­тил ца­ревич де­вуш­ку в ком­на­те, ку­да, кро­ме не­го, ни­кому до­пус­ка не бы­ло.
Час­то он в эту ком­на­ту за­хажи­вал, кра­сави­цей лю­бовал­ся, а там и жить с ней на­чал, как с же­ной. Ког­да де­вуш­ка за­тяже­лела и уже ни­чего нель­зя бы­ло скрыть, соз­вал ца­ревич всю цар­скую двор­ню и за­да­ет та­кой воп­рос:
— Мо­гу ли я се­бе взять то, что в сво­ем ле­су на­шел?
— Мо­жешь,- от­ве­ча­ют.
Тут ца­ревич вы­вел де­вуш­ку и всем по­казал. Ца­рица силь­но раз­гне­валась, что сын, не спро­сясь, же­нил­ся, взял же­ну без ро­ду без пле­мени да к то­му еще и не­мую.
Но ца­ревич был ха­рак­те­ра твер­до­го. Жил се­бе с же­ной и даль­ше.
Прис­пе­ла по­ра Ма­рии ро­жать. Ро­дила она пре­хоро­шень­ко­го маль­чи­ка. А ночью ста­руха, крес­тная ее мать, усы­пила
всех, кто жил в цар­ских па­латах, при­лете­ла к ро­жени­це и спра­шива­ет:
— Ска­жи мне, что ты ви­дела в ком­на­те?
— Я там не бы­ла и ни­чего не знаю.
— Еще раз спра­шиваю, Ма­рия! Не ска­жешь — за­беру тво­его ре­бен­ка, тог­да муж убь­ет.
Но Ма­рия так ни­чего и не ска­зала.
Ста­руха заб­ра­ла ре­бен­ка, а ма­тери вло­жила в ру­ки нож в гу­бы кровью вы­маза­ла.
Прос­ну­лись лю­ди, глядь — ре­бен­ка нет, а у ро­жени­цы нож в ру­ках и гу­бы в кро­ви. Ре­шили, что мать съ­ела сы­на, и бе­гут ско­рей ца­реви­чу рас­ска­зывать. Толь­ко он ни­чего же­не не сде­лал, очень уж силь­но ее лю­бил. Жи­вут они даль­ше. Сно­ва жПрос­ну­лись лю­ди, глядь — ре­бен­ка нет, а у ро­жени­цы нож в ру­ках и гу­бы в кро­ви. Ре­шили, что мать съ­ела сы­на, и бе­гут ско­рей ца­реви­чу рас­ска­зывать. Толь­ко он ни­чего же­не не сде­лал, очень уж силь­но ее лю­бил. Жи­вут они даль­ше. Сно­ва же­на ца­реви­ча за­тяже­лела. И ког­да приш­ло ей вре­мя ро­жать, цар­ский сын пос­та­вил вез­де стра­жу: воз­ле же­ны, по ко­ридо­рам, у две­рей. А ста­руха сно­ва яви­лась, всех усы­пила, по­дош­ла к ро­жени­це и спра­шива­ет:
— Что ты в той ком­на­те ви­дела? Не от­ве­тишь — я и это ди­тя за­беру.
Ма­рия и тут ни­чего не ска­зала. Ста­руха ей гу­бы кровью вы­маза­ла, в ру­ки нож вло­жила, а са­ма с ре­бен­ком скры­лась. Сто­рожа прос­ну­лись, ви­дят: спит жен­щи­на, на гу­бах — кровь, в ру­ках — нож, а ре­бен­ка нет. По­бежа­ли, рас­ска­зали ца­реви­чу.
Тут уж не мог ей ца­ревич прос­тить. Соб­рал ми­нис­тров на со­вет и ре­шили: нуж­но эту жен­щи­ну каз­нить.
Сло­жили боль­шой кос­тер, на кос­тре пос­та­вили Ма­рию. Но ца­ревич все же силь­но ее жа­лел: поз­вал он му­зыкан­тов, что­бы иг­ра­ли жа­лос­тно, как на по­хоро­нах.
Ког­да ра­зож­гли кос­тер, зак­ру­тил­ся вдруг в не­бе вихрь, над­ви­нулась чер­ная ту­ча. Пол­зла ту­ча все ни­же и ни­же, а ког­да опус­ти­лась сов­сем низ­ко, выш­ла из нее ста­руха и спра­шива­ет же­ну ца­реви­ча:
— Ска­жи же, Ма­рий­ка, что ты в мо­ей ком­на­те ви­дела?
— Ни­чего я там не ви­дала.
Ус­лы­шали этот раз­го­вор лю­ди.
Еще два ра­за спра­шива­ла ста­руха, а по­том и го­ворит:
— За­бирай сво­их де­тей! — и вы­вела из ту­чи сы­новей Ца­реви­ча.
— Ну, Ма­рий­ка, твои и па­латы и усадь­ба! Вот те­бе клю­чи, и жи­ви, как те­бе нра­вит­ся,- ска­зала ста­руха и под­ня­лась вмес­те с ту­чей.
Ма­рия, ца­ревич и де­ти вер­ну­лись до­мой и ус­тро­или боль­шой пир.
С то­го дня же­на ца­реви­ча ста­ла го­ворить, как и вся­кая жен­щи­на.
Я там был и сам слы­хал.