Зем­ля­ника под сне­гом

Дав­но-дав­но это слу­чилось.
Жи­ла в од­ной де­рев­не вдо­ва. И бы­ло у неё две до­чери: стар­шая о-Тиё — не­род­ная дочь, а млад­шая о-Ха­на — род­ная.
Род­ная дочь в на­ряд­ных плать­ях хо­дила, а пад­че­рица — в лох­моть­ях. На до­лю род­ной до­чери дос­та­вались лас­ка да ба­ловс­тво, а на до­лю пад­че­рицы ко­лотуш­ки да чёр­ная ра­бота. Пад­че­рица и во­ду но­сила, и сти­рала, и обед ва­рила, и тка­ла, и пря­ла, и весь дом об­ши­вала.
А род­ная доч­ка бы­ла ле­ниви­ца. Не лю­била она ткать и прясть, а лю­била ла­комить­ся всласть.
Вот как-то раз пос­со­рилась ма­чеха с со­сед­кой.
Ста­ла со­сед­ка кри­чать:
— Не ука­зывай мне, учи луч­ше свою род­ную дочь! Вон она как ле­нива и при­веред­ли­ва! При­дёт вре­мя — к пад­че­рице тво­ей лю­бой же­них пос­ва­та­ет­ся, а доч­ку твою ник­то не возь­мёт. Твоя доч­ка, рань­ше чем паль­цем ше­вель­нёт, три ра­за по­дума­ет, а по­том всё рав­но раз­ду­ма­ет.
Ни­ког­да не лю­била ма­чеха свою пад­че­рицу, а пос­ле этих слов так её воз­не­нави­дела, что ре­шила со све­ту сжить.
Вот приш­ла хо­лод­ная зи­ма. Пад­че­рица во дво­ре ра­бота­ет, а ма­чеха и о-Ха­на у оча­га гре­ют­ся.
Од­нажды раз­мо­рилась о-Ха­на от жа­ры и го­ворит:
— Ох, как мне жар­ко ста­ло! Сей­час бы съ­ела че­го-ни­будь хо­лод­нень­ко­го.
— Хо­чешь нем­но­го снеж­ку?
— Снег ведь нев­кусный, а я хо­чу че­го-ни­будь хо­лод­но­го да вкус­но­го.
За­дума­лась о-Ха­на и вдруг как хлоп­нет в ла­доши:
— Зем­ля­ники, хо­чу зем­ля­ники! Крас­ных, спе­лых ягод хо­чу!
О-Ха­на бы­ла уп­ря­ма. Уж ес­ли че­го ей за­хочет­ся, так по­дай.
Под­ня­ла она гром­кий плач:
— Ма­ма, дай зем­ля­ники! Ма­ма, дай зем­ля­ники!
— О-Тиё, о-Тиё, по­ди-ка сю­да! — поз­ва­ла ма­чеха пад­че­рицу.
А она как раз сти­рала бельё на дво­ре. Бе­жит она на зов ма­чехи, на хо­ду мок­рые ру­ки пе­ред­ни­ком вы­тира­ет.
При­каза­ла ей ма­чеха:
— Эй ты, лен­тяй­ка, жи­во иди в лес и на­бери в эту кор­зинку спе­лой зем­ля­ники. А не на­берёшь пол­ной кор­зинки, до­мой и не воз­вра­щай­ся. По­няла?
— Но, ма­туш­ка, раз­ве рас­тёт зем­ля­ника в се­реди­не зи­мы?
— Рас­тёт не рас­тёт, а ты од­но пом­ни: при­дёшь с пус­ты­ми ру­ками — в дом не пу­щу.
Вы­тол­кну­ла ма­чеха де­воч­ку за по­рог и дверь за ней креп­ко-нак­репко за­пер­ла. Пос­то­яла-пос­то­яла о-Тиё на дво­ре, взя­ла кор­зинку и пош­ла в го­ры. Зи­мой зем­ля­ника не рас­тёт. Да де­лать не­чего, бо­ит­ся о-Тиё ос­лу­шать­ся ма­чеху.
В го­рах ти­хо-ти­хо. Снег ва­лит хлопь­ями. Кру­гом сос­ны, слов­но бе­лые ве­лика­ны, сто­ят.
Ищет о-Тиё зем­ля­нику в глу­боком сне­гу, а са­ма ду­ма­ет: «Вер­но, ма­чеха пос­ла­ла ме­ня сю­да на по­гибель. Ни­ког­да не най­ду я в сне­гу зем­ля­ники. Тут и за­мёр­зну».
Зап­ла­кала де­воч­ка, бре­дёт, не раз­би­рая до­роги. То взбе­рёт­ся, спо­тыка­ясь и па­дая, на го­ру, то в лож­бинку ска­тит­ся. На­конец от ус­та­лос­ти и хо­лода упа­ла она в суг­роб. А снег ва­лил всё гу­ще и гу­ще и ско­ро на­мёл над ней бе­лый хол­мик.
Вдруг кто-то ок­ликнул о-Тиё по име­ни. Под­ня­ла она го­лову. При­от­кры­ла гла­за. Ви­дит: нак­ло­нил­ся над ней ста­рый дед с бе­лой бо­родой.
— Ска­жи, о-Тиё, за­чем ты приш­ла сю­да в та­кой хо­лод?
— Ма­туш­ка пос­ла­ла ме­ня, ве­лела наб­рать спе­лой зем­ля­ники, — от­ве­тила де­воч­ка, еле ше­веля гу­бами.
— Да раз­ве не зна­ет она, что зи­мой зем­ля­ника не рас­тёт? Но не пе­чаль­ся, я те­бе по­могу. Идём со мной.
Под­ня­лась о-Тиё с зем­ли. Ста­ло ей вдруг теп­ло и ра­дос­тно.
Ша­га­ет ста­рик по сне­гу лег­ко-лег­ко. О-Тиё за ним бе­жит. И вот ди­во: толь­ко что она в рых­лый суг­роб по по­яс про­вали­валась, а те­перь сте­лет­ся пе­ред ней креп­кая, хо­рошая до­рога.
— Вон там на по­ляне спе­лая зем­ля­ника, — го­ворит ста­рик. — Со­бери, сколь­ко на­до, и сту­пай до­мой.
Пог­ля­дела о-Тиё и гла­зам сво­им не ве­рит. Рас­тёт в сне­гу круп­ная крас­ная зем­ля­ника. Вся по­ляна яго­дами усы­пана.
— Ой, зем­ля­ника! — зак­ри­чала о-Тиё.
Вдруг смот­рит: ста­рик ку­да-то про­пал, од­ни сос­ны кру­гом сто­ят.
«Вид­но, не че­ловек это был, а дух — хра­нитель на­ших гор, — по­дума­ла о-Тиё. — Вот кто спас ме­ня!»
— Спа­сибо те­бе, де­душ­ка! — крик­ну­ла она и низ­ко-низ­ко пок­ло­нилась.
Наб­ра­ла о-Тиё пол­ную кор­зинку зем­ля­ники и по­бежа­ла до­мой.
— Как, ты наш­ла зем­ля­нику?! — изу­милась ма­чеха.
Ду­мала она, что не­навис­тной пад­че­рицы уже и в жи­вых нет. Пок­ри­вилась-по­коси­лась ма­чеха от до­сады и да­ла сво­ей род­ной доч­ке кор­зинку с яго­дами.
Об­ра­дова­лась о-Ха­на, се­ла у са­мого оча­га и да­вай со­вать в рот зем­ля­нику при­гор­шня­ми:
— Хо­роши яго­ды! Сла­ще мё­да!
— Ну-ка, ну-ка, и мне дай! — пот­ре­бова­ла ма­чеха, а пад­че­рице ни од­ной ягод­ки так и не да­ли.
При­кор­ну­ла ус­та­лая о-Тиё у оча­га и дрем­лет. Толь­ко не­дол­го ей от­ды­хать приш­лось.
Слы­шит, кто-то за пле­чо тря­сёт.
— О-Тиё, о-Тиё! — кри­чит ей ма­чеха в са­мое ухо. — Эй ты, слу­шай, о-Ха­на не хо­чет боль­ше крас­ных ягод, хо­чет си­них. Сту­пай жи­во в го­ры, со­бери си­ней зем­ля­ники.
— Но, ма­туш­ка, ведь уже ве­чер на дво­ре, а си­ней зем­ля­ники, по­ди, на све­те нет. Не го­ни ме­ня в го­ры, ма­туш­ка.
— Как те­бе не стыд­но! Ты ведь стар­шая, дол­жна за­ботить­ся о сво­ей млад­шей сес­трён­ке. Наш­ла же ты крас­ные яго­ды, най­дёшь и си­ние!
Вы­тол­ка­ла она пад­че­рицу на мо­роз без вся­кой жа­лос­ти и дверь за ней со сту­ком зах­лопну­ла.
Поб­ре­ла о-Тиё в го­ры. А в го­рах ещё боль­ше сне­гу на­мело. Сде­ла­ет один шаг о-Тиё — про­валит­ся по ко­лени, сде­ла­ет дру­гой — про­валит­ся по по­яс и зап­ла­чет-зап­ла­чет. Да пол­но, уж не во сне ли со­бира­ла она здесь све­жую зем­ля­нику?
Сов­сем тем­но ста­ло в ле­су. Где-то вол­ки за­выли. Об­ня­ла о-Тиё ру­ками де­рево, при­жалась к не­му.
— О-Тиё! — пос­лы­шал­ся вдруг ти­хий зов, и, от­ку­да ни возь­мись, по­явил­ся пе­ред ней зна­комый дед с бе­лой бо­родой. Слов­но тём­ное де­рево вдруг ожи­ло.
— Ну что, о-Тиё, пон­ра­вилась тво­ей ма­туш­ке крас­ная зем­ля­ника? — лас­ко­во спро­сил её ста­рик.
По­лились у о-Тиё сле­зы ручь­ём.
— Ма­туш­ка опять ме­ня в го­ры пос­ла­ла. Ве­лит при­нес­ти си­ней зем­ля­ники, а не то и до­мой ме­ня не пус­тит.
Тут зас­верка­ли гла­за у ста­рика не­доб­рым блес­ком.
— По­жалел я те­бя, от­то­го и пос­лал тво­ей ма­чехе крас­ных ягод, а эта зло­дей­ка вон что при­дума­ла! Ну хо­рошо же, я про­учу её! Сту­пай за мной!
Ста­рик по­шёл впе­рёд боль­ши­ми ша­гами. Идёт — слов­но по воз­ду­ху ле­тит. Де­воч­ка за ним еле пос­пе­ва­ет.
— Смот­ри, о-Тиё, вот си­няя зем­ля­ника.
И прав­да, весь снег вок­руг све­тит­ся си­ними огонь­ка­ми. Пов­сю­ду рас­сы­пана круп­ная, кра­сивая си­няя зем­ля­ника.
Бо­яз­ли­во сор­ва­ла о-Тиё пер­вую яго­ду. Да­же на дне кор­зинки си­яла она си­ним блес­ком.
Наб­ра­ла о-Тиё пол­ную кор­зи­ну и по­бежа­ла со всех ног до­мой. Тут го­ры са­ми со­бой раз­дви­нулись и в од­но мгно­вение ока­зались да­леко по­зади, а пе­ред де­воч­кой, слов­но из-под зем­ли, род­ной дом вы­рос.
Пос­ту­чала в дверь о-Тиё:
— От­во­ри, ма­туш­ка, я наш­ла си­нюю зем­ля­нику.
— Как? Си­нюю зем­ля­нику?! — ах­ну­ла ма­чеха. — Быть то­го не мо­жет!
Ду­мала она, пад­че­рицу вол­ки съ­ели. И что же! О-Тиё не толь­ко вер­ну­лась жи­вая-здо­ровая, но и зем­ля­ники при­нес­ла, ка­кой на све­те не бы­ва­ет. Не­охот­но от­перла ма­чеха дверь и гла­зам сво­им не по­вери­ла:
— Си­няя зем­ля­ника!
О-Ха­на вых­ва­тила кор­зи­ну из рук сес­тры и да­вай ско­рей яго­ды есть.
— Ах, вкус­но! Язык мож­но прог­ло­тить! Си­няя зем­ля­ника ещё сла­ще крас­ной. Поп­ро­буй и ты, ма­ма.
О-Тиё на­чала бы­ло от­го­вари­вать сес­тру с ма­чехой:
— Ма­туш­ка, сес­три­ца, уж слиш­ком эти яго­ды кра­сивы. Так и свер­ка­ют, слов­но огонь­ки. Не ешь­те их…
Но о-Ха­на злоб­но крик­ну­ла:
— На­елась, вер­но, в ле­су до от­ва­ла, да ма­ло те­бе, хо­чешь, чтоб те­бе од­ной всё дос­та­лось. Наш­ла ду­рочек!
И вдруг как за­ла­ет, за­ла­ет. Ви­дит о-Тиё: вы­рос­ли у ма­чехи и о-Ха­ны ос­трые уши и длин­ные хвос­ты. Об­ра­тились они в ры­жих ли­сиц, да так с ла­ем и убе­жали в го­ры.
Ос­та­лась о-Тиё од­на. Со вре­менем выш­ла она за­муж и жи­ла счас­тли­во. Ро­дились у неё де­ти. Мно­го со­бира­ли они в ле­су крас­ных, спе­лых ягод, но в зим­нюю по­ру зем­ля­ники под сне­гом ник­то боль­ше не на­ходил, ни крас­ной, ни си­ней.