У одного богача сын был с порядочной дурью, но «богач и быка женит», говорят наши старики, и верно так! Вздумал богач сына женить своего.
Говорит своей старухе:
— Ну как, баба, думаешь, надо при своих глазах женить!
Та очень рада была, что старик желает сына женить. И давай его мать научать, как бы покруглей слово говорить, получше.
— Смотри же, — говорит, — когда с отцом поедешь в сваты, попроворнее будь, словно как духовские мужики.
И он только это одно и знал, что не бояться и как бы быть посмелей. Ну, что ж? Они приезжают к одному тоже богачу.
— Ну что, — говорит, — брат, долго нам нечего калякать; надо говорить, об чем приехали.
— Ну, говори!
Тот начал говорить:
— Вот, как я собственно знаю, что у вас есть барышня, а у меня есть жених, не будете ль согласны быть со мной сватом?
— Ну отчего ж, — говорит, — мы вами не брезговаем!
— Живем мы еще как, по-старинному, слава богу, и сейчас, — говорит. — Иногда трапляется деньги мерками мерить. Слава богу, имею шестерку рабочих лошадей.
А товарищ его, кум, который был крестный тому жениху:
— Ну что ты, говорит, врешь! А жеребец-то на стойле четвертый год стоит! Что ж ты не считаешь? Тот разве не лошадь?
Тот прибавлять начинает:
— Семь штук коров имеем!
А кум опять:
— Ну что ты врешь? А две-то еще телки по третьему году, ты нешто за коров не считаешь?
— Ну вот что, — говорит, — садитесь, чего-либо закусим.
Вот они сели за стол; раньше самоваров, конечно, не было у мужиков в то время. Подают кусок мяса. Ну, как жених, конечно, проворный.
— Вы, — говорит, — старики, погомоните! Дай-ка я займусь крошить мясо!
Столько не крошит, сколько в рот кладет, а другим хоть ничего не будь! Потом говорит невестин отец:
— Нет, брат, так мне обсудилось, обождем до налетья отдавать.
Поехали они домой. И говорит жених матери:
— Ну, матушка, и наклался же я мясом в два ряда, хотя невесту и не засватал. Ужинать не хочу!
— Как же это так?
— А так, говорит, я как попроворней, взялся я мясо крошить, большая часть сам поел!
— Чем же ты крошил?
— Вот еще чем! Да ножиком!
— Эх ты, как я тебя научаю быть попроворнее! Ты ж бы спросил вилки и ножик, а пальцы в рот не позволял бы лизать при компании!
— Ну ладно! Буду знать впредь!
Поехали к другому. Приезжают тоже к богатому. Богач, понятно, по-богатому! Жених хорошо материно слово помнит. То их потчуют опять.
— Сядьте-ка, — говорят, — за стол! Не желаете ли чего закусить?
— Нет, мы только сейчас закусывали!
— Ну, чем же вас угощать? Баба, принеси-ка орешков. От неча дела займемся покусать!
Приносит та в тарелке орехов. То проворный жених и говорит:
— Дайте-ка мне ножик и вилку!
Ножом как намерится резать, да «стой! — говорит, — не так вздумал: надо вилкой поддержать!». Держит вилкой орех во всей тарелке, какой он намерился задержать. Как с размаху резанет ножом, орехи все засыпались не только с тарелки, а ни одного и на столе не осталось! Чуть и тарелку не разрубил за один замах. То видит хозяин, что он вовсе дурак.
— Нет, брат, — говорит, — мы не отдадим нынче, не думаем отдавать!
— Ну что, — говорит кум, — ничего больше! Поедем домой.
Приезжают домой.
— Ну, матушка, орехов насыпали полную тарелку, кусать не пришлось!
— Как так?
— А так! Вы мне сказывали дома, что надо брать вилку и ножик. Мне это все было подано; я вилкой поддержал, ножом как резанул, так не только что в тарелке, на столе ничего не осталось, и тарелка чуть пополам не развалилась!
— Эх ты, — говорит, — дурак! Ты ж бы взял горсточку, да в другую руку, одну бы ты себе в карман положил, а другую бы невесте подал и сказал бы ей: «На-ка вот тебе горсточку, и эта мне горсточка! Бог знает, может, господь даст, не пришлось бы вместе жить!».
Он так и думает:
— Ладно ж, матушка, теперь буду ж умней!
— Ну, — говорит дед, — съездим еще в село к одному такому-то; если уж неудача, то уж нынче ездить не будем!
Тот поехал с кумом. Приезжают. Аккурат попали, ужинать сели. Оно, значит, удача.
— Поехали от хлеба-соли, — думают, — приехали аккурат к делу, все собрание за столом.
— Ну, — говорит, — садитесь за стол, Иван Пахомов, и ты, Василий Мартынов, садись! Садись, брат, молодой человек!
Но тот хотя не хотел садиться, столбом стоять неприлично. Делать нечего, наверно, по задаче пойдет. Много кушанья переменяли, в конце — только хотели они вылазивать из-за стола, хозяйка кричит:
— Подождите, братцы, молочка волью на закусочку.
Так приносит на стол молоко с киселем. Думает жених:
— Ну, все не очень ел, ну, уж киселя прохвачу, силён на молоко с киселем!
Да и вздумал маткины слова. Как бы ж это попроворнее сделать? Все едят ложками, он ложку положил перед собой на стол и думает:
— Нет, — говорит, — не так!
Потом вдруг, цап! Горсть в одну руку, потом еще в другую. Аккурат напротив сидела на скамье невеста.
— На-ка, — говорит, — барышня! Может, — говорит, — господь даст нам вместе жить — тебе горсточку и мне горсточку!
Думает, как орешки. Сам весь обрызгался молоком и товарища своего кстати обмазал. Да и этот понял, что он совсем дурак. С тем и поехали домой.
Ну что ж? И сейчас холостой ходит. В Белом у Зарецкого, мы видали, жил; сам он это рассказывал.
