В давние-предавние времена, когда была козлиная команда, когда дед с бабкой ещё и на свет не родились, отчего мы с отцом только вдвоём пока жили, были, говорят, в некоем месте старик со старухой. Детей у них не было, и была по этому поводу большая печаль.
Однажды сели они и подумали, прикинули и поразвесили, да из теста слепили себе сынка-удальца. Бабка пошла корову доить, дед вышел дрова рубить.
Воротились они да и ахнули: этот самый мальчик, которого они слепили из теста, с козлятами на полу играет…
И начал расти Камыр-батыр не по дням, а по часам. Выстругал ему дед биту гладкую, деревянную. Оперся на биту малец, и треснула бита напополам. Пошёл дед тогда в кузницу, и сделал кузнец для его мальца биту железную. Побежал Камыр-батыр с этой битою на улицу, стал с другими мальцами играть: в первый день — одному ногу сломал, во второй день — другому хребет перебил.
Собрался тут деревенский народ и сказал деду своё веское слово:
— Малец твой и на ребёнка не похож, всех детишек наших искалечил, делай, что хочешь, а только чтоб в деревне его более не было.
И отправился тот малец по свету бродить. Шёл он день, и шёл он ночь, месяц минул, год прошёл, от деревни он ушёл на один вершок. И попал в дремучий лес. Повстречался ему в этом лесу человек стреноженный.
Камыр-батыр спрашивает у того человека:
— Ты зачем это ноги стреножил?
Тот человек говорит:
— Мне и так в самый раз тютелька в тютельку. Коли я их освобожу, за мной и птица быстрая не угонится.
Взял его Камыр-батыр себе в товарищи. Шли они, шли, и встретился им по дороге человек, зажавший ноздрю одну пальцем.
Спрашивает Камыр-батыр у того человека:
— Ты зачем одну ноздрю пальцем заткнул?
Тот человек говорит:
— Мне и так в самый раз, тютелька в тютельку. Коли я вторую ноздрю открою, страшная буря поднимется. Я в эту ноздрю коли выдохну, могу мельницу ветряную пять суток не переставая крутить.
Взял и его Камыр-батыр себе в товарищи.
Шли они, шли, и встретился им по дороге старенький дед с белой бородою, шляпа набекрень.
Спрашивает Камыр-батыр у того старика:
— Ты зачем это шляпу набекрень надел?
Тот старик говорит:
— Мне и так в самый раз, тютелька в тютельку. Коли я шляпу прямо надену — пурга поднимется, всех снегом засыплет. А коли я шляпу на глаза надвину, вся земля на два аршина льдом покроется.
И старика взял Камыр-батыр себе в товарищи. Шли они, шли, и встретился им по дороге ещё один человек: целится он из лука, целится… Спрашивает Камыр-батыр:
— Ты куда это так целишься?
Тот человек говорит:
— Видишь, во-о-он там, в шестидесяти верстах, на высокой горе, на толстом дереве, на нижней ветке муха сидит? Хочу этой мухе левый глаз выбить.
Взял Камыр-батыр и лучника этого себе в товарищи. Шли они, шли, и встретился им по дороге один бородатый детина, который в земле возился.
Спрашивает у того детины Камыр-батыр:
— Ты что это возишься тут? Говорит бородатый:
— А вот стукну левой рукой — здесь гора, а стукну правой —здесь гора.
Взял и детину Камыр-батыр себе в товарищи. Шли они, шли и дошли до одного тамошнего бая. И просили бая, чтобы он им свою дочь отдал. Очень упрямый тот бай оказался, стал им препятствия чинить. Говорит бай:
— Моя дочь падишаховой дочке ровня, не хуже ничем, не чета вам всем. Однако я человек добрый, коли обгонишь моего скорохода, отдам за тебя дочку.
Пустились теперь наперегонки баев скороход и Стреноженный. Скакнул Стреноженный и одним махом шестьдесят вёрст одолел. Решил он вздремнуть. Пока баев скороход до него добирался, лёг на пригорке и заснул крепко. Вот уже баев скороход обратно возвращается, а Стреноженный спит себе на пригорке, похрапывает.
Тут говорит Камыр-батыр:
— Ай-яй, никак верх за баевым скороходом останется?
Ну-ка, стрельни в него, сделай такую милость.
Выстрелил лучник и попал спящему в правую мочку. Встрепенулся Стреноженный, скакнул и вперёд баева скорохода на майдане оказался.
Хитрил бай всяко, изворачивался и ухитрился-таки всю компанию в чугунной бане запереть. Навалили дров вокруг бани, огонь поднесли — намерен бай всех живьём зажарить. Начало их припекать в этой бане. Поправил Камыр-батыр шляпу на голове у Седобородого, и поднялась в бане пурга, глаза застит. Однако раскалилась баня до красна, опять их там припекает. Натянул Камыр-батыр шляпу ему по самые уши — и ударил в бане жуткий мороз, стены заиндевели.
Открыл на другой день бай двери в бане и рот разинул: жива вся компания, сидит и зубами дробь выбивает. Камыр-батыр говорит этому баю:
— Ты мне голову-то не морочь. Бороться будем или на кулаках драться? Выбирай, что тебе, баю, по сердцу.
Бай говорит:
— И поборемся, и на кулаках побьёмся. Нет у меня такой дочери, чтоб за тебя замуж пошла. Сам бери, коли силёнок хватит.
И пошла у них драка, и пошло у них побоище. Так они старались, что земля у них под ногами потрескалась: где ровно было, там вспучилось, где вспучено было — заблестело, как лысина. День они бились, и ночь они бились, и утром колотились, и вечером молотились. Ловким бойцом себя показал Камыр-батыра товарищ, закрывающий пальцем ноздрю: дунет, свиснет в пустую ноздрю — двадцать баевых слуг улетят вверх тормашками. Стукнет Бородатый справа — гора вырастает, стукнет слева — другая гора, тридцать слуг баевых под горою. А взмахнёт сам Камыр-батыр своей битою и враз сорок баевых слуг положит.
Не вытерпел бай такого избиения, отдал свою дочь. Как выдали баеву дочку за нашего батыра, пир горой пошёл. Тридцать дней к нему готовились, сорок дней этот пир справляли, пять кобыл не пойманных сварили, наелись все до отвала.
И я на том пиру побывал, ай, хороший был пир! Столы от кушаний так и ломились, в котлах бараны живые томились, мёд-пиво ставили бочками — век бы ходить за такими дочками! — честное общество ковшами хлебало, мне, правда, одной ручкой перепало.
