Золотая бабка

Дав­но-дав­но жил один ста­рик со ста­рухой. У них был один толь­ко сын, по име­ни Зо­лотая Баб­ка (Ал­тын-са­ка). У это­го маль­чи­ка бы­ла зо­лотая баб­ка — би­ток; он иг­рал с ре­бята­ми в баб­ки и всег­да вы­иг­ры­вал.
Од­нажды отец его по­шел на озе­ро по­ить ско­тину; приг­нал та­бун на во­ду, а ско­тина не пь­ет: хвос­та­ми и но­гами бол­та­ет и бо­рода­ми тря­сет, а не пь­ет. В во­де кто-то хва­тал ско­тину за бо­роду и на­чинал тя­нуть за гу­бу. Это бы­ла ста­руха убыр (кол­дунья, ведь­ма).

Ста­рик ска­зал ей: «Пус­ти мою ско­тину, не дер­жи!» — «От­дай мне то, что у те­бя од­но толь­ко!» — «Ста­до ба­ранов от­дам, от­пусти!» — го­ворил ста­рик. — «Нет, что од­но толь­ко у те­бя, то от­дай!» — Ста­рик: «Ну, от­дам!» — го­ворит. — Тог­да от­пусти­ла ско­тин­ку.

Ста­рик ре­шил тог­да пе­реко­чевать с семь­ей на дру­гое мес­то. Взял на преж­нем мес­те за­рыл в зо­лу зо­лотую баб­ку сы­на и у­ехал.

Пе­реко­чева­ли они в дру­гую зем­лю. Сын и спра­шива­ет от­ца: «Отец, где моя зо­лотая баб­ка?» — Отец от­ве­тил: «Спро­си у ма­тери». — Спро­сил ма­тери. Та ска­зала: «Она ос­та­лась в той зем­ле, где мы преж­де жи­ли; в зо­лу за­хоро­нили ее».

Сын спра­шива­ет от­ца: «На ка­кую ло­шадь са­дить­ся мне? (Что­бы ехать за зо­лотой баб­кой)». — Отец от­ве­тил: «Тря­си ар­ка­ном, тря­си уз­дой!» — Сын тряс ар­ка­ном, тряс уз­дой — один ху­дой же­ребе­нок взгля­нул на не­го. — «Отец, отец, на ка­кую ло­шадь мне са­дить­ся?» — «Ай, е…» Го­ворил ведь я те­бе: тря­си ар­ка­ном, тря­си уз­дой!» — Стал опять тряс­ти ар­ка­ном, по­том уз­дой — да­веш­ний пло­хой же­ребе­нок опять взгля­нул на не­го. Тог­да он осед­лал это­го же­ребен­ка, сел на не­го — и ста­ла хо­рошая ло­шадь. Сел и по­ехал.

По­ехал, ви­дит: ка­кая-то ста­руха си­дит и иг­ра­ет с его зо­лотой баб­кой. — «Ба­буш­ка, дай мне зо­лотую баб­ку!» — «Нет, ди­тят­ко, у ме­ня спи­на бо­лит; сле­зай, бе­ри сам!» — В это вре­мя ло­шадь у маль­чи­ка по­вер­ну­лась на ко­лен­ках, взя­ла у убы­ра зо­лотую баб­ку и убе­жала.

Тог­да ста­руха убыр плю­нула — стал пест, хар­кну­ла — ста­ла сту­па; се­ла на пест вер­хом и по­гоня­ет сту­пой, го­нит сле­дом за Зо­лотой Баб­кой. Зо­лотая Баб­ка си­дел на ма­лой бу­ланой ло­шади, а убыр — на боль­шой бу­ланой. Едут. Ло­шадь у убы­ра прис­та­ла и за­пела:
Бу­ланый бра­тец, по­дож­ди!

Но­ги у ме­ня прис­та­ли!

Та от­ве­ча­ет:
Бу­ланый бра­тец, не бу­ду ждать.

Пусть прис­та­ют твои но­ги!

Убыр слу­шала, слу­шала да и го­ворит: «Что это та­кое?!» — Взя­ла да и съ­ела свою ло­шадь.
По­том и мо­лодой бу­лан­ко ос­та­новил­ся и ска­зал Зо­лотой Баб­ке: «Те­перь я не мо­гу боль­ше ид­ти. Ты са­дись вот на это де­рево!» — Ска­зал и ныр­нул в во­ду.

Ста­руха убыр приш­ла, плю­нула — сде­лал­ся бру­сок (то­чило), хар­кну­ла — сде­лал­ся то­пор. Ру­бит то де­рево, на ко­тором си­дит Зо­лотая Баб­ка, и по­ет. По­лови­ну сру­била. Приш­ла ли­сица и го­ворит: «Эй, ба­буш­ка, брось ру­бить! Да­вай я до­руб­лю». — Убыр: «Нет, нет! Я са­ма до­руб­лю!» — Ли­сица опять: «Эй, ба­буш­ка, брось! Да­вай я до­руб­лю!» — От­да­ла, са­ма лег­ла спать. Убыр ста­руха спит, а ли­сица то­пор и бру­сок бро­сила в во­ду, нас… на руб­ленное мес­то, и де­рево вновь ста­ло цель­ным.

Ста­руха убыр вста­ла: «Что это ви­дят мои гла­за?!» — По­том плю­нула — ста­ло то­чило, хар­кну­ла — стал то­пор; на­чала ру­бить. По­лови­ну сру­била, при­бежа­ла дру­гая ли­сица: «Эй, ба­буш­ка! Брось, я до­руб­лю!» — Убыр: «Нет! Сей­час бы­ла од­на (ли­сица), об­ма­нула ме­ня и убе­жала». — «Нет, я не об­ма­ну! Та ка­кая бы­ла, ба­буш­ка? Крас­ная? Я не об­ма­ну!» — Тог­да ста­руха от­да­ла то­пор, са­ма лег­ла спать. Ли­са то­пор и то­чило бро­сила в во­ду, нас… на руб­ленное мес­то, и де­рево ста­ло це­лым.

Ста­руха вста­ла: «Что это ви­дят мои гла­за?» — По­том плю­нула — ста­ло то­чило, хар­кну­ла — сде­лал­ся то­пор; на­чала ру­бить. По­лови­ну сру­била; при­бежа­ла еще ли­сица: «Ба­буш­ка, да­вай я бу­ду ру­бить!» — «Нет, два ра­за об­ма­нули ме­ня и убе­жали», — ска­зала ста­руха. — «Ка­кие же они бы­ли, ба­буш­ка?» — Убыр: «Од­на крас­ная, а дру­гая чер­ная». — «А я, ви­дишь, дру­гой мас­ти. Та бы­ла вся чер­ная — и свер­ху чер­ная, и сни­зу чер­ная — зло она ду­ма­ет; а я вся свет­лень­кая, не ду­маю зла». — «Ну, нет, так ру­би!» — ска­зала ста­руха и лег­ла спать. — Ли­сица то­пор и то­чило бро­сила в во­ду, на руб­ленное мес­то нас… и оно ста­ло це­лым.

Убыр вста­ла: «Что это ви­дят мои гла­за?» — По­том плю­нула — ста­ло то­чило, хар­кну­ла — стал то­пор, и на­чала ру­бить.
На вер­ши­ну это­го де­рева к маль­чи­ку при­лете­ла во­рона и го­ворит. «Ак­ку­лак и Сак­ку­лак (со­баки) пок­лон те­бе прис­ла­ли». — Па­рень в от­вет: «Ты ска­жи мо­им со­бакам, что­бы они приш­ли ко мне». — Во­рона на то: «Нет, пусть те­бя убь­ет убыр: мне дос­та­нет­ся тог­да хоть од­на лож­ка кро­ви».

По­том при­летел к маль­чи­ку во­робей: «Ак­ку­лак и Сак­ку­лак пок­лон те­бе прис­ла­ли», — «Ска­жи им: пусть они при­дут ко мне». — Во­робей: «Ес­ли уви­жу, ска­жу». — А ста­руха убырна­лила Ак­ку­лаку и Сак­ку­лаку в уши свин­цу. Во­робей этот сви­нец вык­ле­вал.

Пыль под­ня­лась по до­роге. Ста­руха убыр уви­дела ее и спра­шива­ет Зо­лотую Баб­ку: «Па­рень, па­рень, что это за пыль на до­роге?» — «Это, ба­буш­ка, те­бе ра­дость, а мне го­ре!» — (А на са­мом де­ле) это со­баки бе­гут во всю прыть.
Ста­руха опять спра­шива­ет: «Па­рень, па­рень, что это за пыль на до­роге?» — «Те­бе ра­дость, а мне го­ре».

Ак­ку­лак и Сак­ку­лак при­бежа­ли. Ста­руха убыр бро­сила то­пор в во­ду и са­ма в во­ду ныр­ну­ла.

Ак­ку­лак и Сак­ку­лак ска­зали маль­чи­ку: «Ес­ли мы убь­ем убы­ра, чер­ная кровь пой­дет; ес­ли убыр убь­ет нас, бу­рая кровь пой­дет». — Ска­зали и ныр­ну­ли в во­ду. Че­рез нес­коль­ко вре­мени бу­рая кровь пош­ла; маль­чик зап­ла­кал. По­том че­рез не­кото­рое вре­мя чер­ная кровь пош­ла; маль­чик зас­ме­ял­ся.

По­том Ак­ку­лак и Сак­ку­лак выш­ли из во­ды; убы­ра уби­ли. Бу­рая кровь пош­ла сна­чала по­тому, что убыр отор­ва­ла со­баке ухо.

Вслед за со­бака­ми выш­ла из во­ды и ло­шадь, на ко­торой ехал маль­чик впе­ред. Зо­лотая Баб­ка сел на нее и по­ехал. При­ехал до­мой и сде­лал май­дан на де­вять дней; ло­шадь свою пус­тил бе­гун­цом. Стал жить еще бо­гаче.