Добро пожаловать!

Народные и авторские произведения размещены на сайте исключительно в ознакомительных и/или образовательных целях

Сосруко и Адиюх

Вы­соко в го­рах, над кру­тым об­ры­вом, у вер­ховья бур­ной ре­ки Ин­джиж, сто­яла на уте­се кре­пость. Жи­ли в этой кре­пос­ти муж и же­на из ро­да нар­тов. Муж бес­пре­рыв­но со­вер­шал на­беги, и они всег­да бы­ли удач­ли­выми. По­тому и но­сил он имя Пса­быда — «Креп­кий в жиз­ни». Пса­быда по­тому был удач­лив, что по­мога­ла ему же­на, сол­нце­подоб­ная кра­сави­ца Ади­юх. Ког­да Пса­быда от­прав­лялся в на­беги, Ади­юх са­дилась у ок­на баш­ни и про­тяги­вала в ок­но свои ру­ки, бе­лые све­тозар­ные ру­ки. В са­мую тем­ную ночь, ког­да че­лове­ку не нуж­ны его зор­кие гла­за, в са­мый пас­мурный день, ког­да мир ис­че­за­ет в ту­мане, про­тяги­вала в ок­но Ади­юх свои ру­ки, ль­ющие свет, и тем­ная ночь об­ра­щалась в свер­ка­ющую, лун­ную, а пас­мурный день — в яр­кий и сол­нечный. От­то­го и зва­лась эта нарт­ская жен­щи­на име­нем Ади­юх, что оз­на­ча­ет — Свет­ло­рукая.

С уте­са, где сто­яла кре­пость, Ади­юх пе­реб­ра­сыва­ла че­рез ре­ку на по­логий бе­рег по­лот­ня­ный мост. Ког­да Пса­быда, прес­ле­ду­емый вра­гами, воз­вра­щал­ся ночью из на­бега, при­гоняя та­буны во­роных, в яб­ло­ках, ко­ней, Ади­юх про­тяги­вала в ок­но свои си­яющие ру­ки, и они бы­ли для Пса­быды пу­тевод­ным све­точем. Он пе­рего­нял по по­лот­ня­ному мос­ту уг­нанные та­буны, и Ади­юх сни­мала мост и пря­тала све­тозар­ные ру­ки. Нас­ту­пала кро­меш­ная ть­ма, и прес­ле­дова­тели Пса­быды, не ви­дя друг дру­га, не на­ходя бро­да, не зная, как пе­реп­ра­вить­ся че­рез ре­ку, воз­вра­щались в бес­силь­ной ярос­ти на­зад. Ну, а что им ос­та­валось де­лать в кро­меш­ной ть­ме но­чи? Не бро­сать­ся же в бур­ную Ин­джиж, что­бы уто­нуть!

От пос­то­ян­ных удач Пса­быда пре­ис­полнил­ся гор­ды­ней. Од­нажды он рас­хвас­тался:

— Уди­витель­но, как я счас­тлив в на­бегах! Да­же из стра­ны од­ногла­зых ве­лика­нов я воз­вра­ща­юсь с бо­гатой до­бычей, не сби­ва­ясь с пу­ти. А о чин­тах и го­ворить не­чего: ни ра­зу им не уда­лось ме­ня нас­тичь, — так быс­тро и уме­ло я пе­реп­равля­юсь че­рез бур­ную Ин­джиж. Во­ис­ти­ну пра­вы нар­ты, ког­да го­ворят, что му­жес­тво спо­соб­но со­вер­шать чу­деса! А ес­ли пос­мотреть на мир, то раз­ве най­дет­ся муж, рав­ный мне по от­ва­ге?

Дол­го так хвас­тался Пса­быда, и его хвас­товс­тво спер­ва на­до­ело, по­том рас­серди­ло, по­том воз­му­тило Ади­юх. Она не сдер­жа­ла сво­его гне­ва и вос­клик­ну­ла:

— Бах­вал, раз­ве нар­ту по­доба­ет хвас­тать­ся? Раз­ве не мог ты упо­мянуть имя той, кто де­лит с то­бою все не взго­ды и тре­воги?

Но Пса­быда, на­чав хвас­тать­ся, не мог уже ос­та­новить­ся:

— Я всег­да со­вер­шаю на­беги один, нет со мной спут­ни­ка, ко­торый раз­де­лял бы мои тре­воги и нев­зго­ды. Я уп­равля­юсь один там, где труд­но уп­ра­вить­ся це­лому от­ря­ду нар­тов!

Ади­юх го­рес­тно по­кача­ла го­ловой:

— Не­даром лю­ди го­ворят: «Тот се­бя счи­та­ет храб рым, чья от­ва­га не бы­ла ис­пы­тана в труд­ный час». Я Ду­маю, что ни один из нарт­ских ви­тязей, чья храб рость ис­пы­тана и всем из­вес­тна, не стал бы се­бя сла­во сло­вить, го­воря с жен­щи­ной. А сре­ди этих ви­тязей не ма­ло та­ких, ко­торые силь­нее и му­жес­твен­нее те­бя. Вспом­ни хоть о Сос­ру­ко… Всю жизнь ты хва­лишь од но­го се­бя, и я сго­раю от сты­да, слу­шая те­бя, и во­лосы мои се­де­ют от тос­ки.

Сло­ва же­ны ра­нили бах­ва­ла в са­мое сер­дце. Ни­чего не ска­зав ей в от­вет, он в гне­ве сел на ко­ня и по­ехал. Но у са­мых во­рот он не вы­дер­жал и, зап­ро­кинув го­лову, крик­нул:

— Я по­кажу те­бе, по­тас­ку­ха, ка­ким му­жес­твом об­ла­да­ет нарт!

И Пса­быда от­пра­вил­ся в на­бег, вы­мещая свою зло­бу на ста­ром, вер­ном ко­не. У раз­ви­лины трех до­рог конь ос­та­новил­ся, не зная, ку­да ему ска­кать. Стран­ное де­ло! Всег­да конь бе­зоши­боч­но уга­дывал же­лание всад­ни­ка, а на этот раз он зас­тыл на мес­те. Пса­быда на­нес ему три уда­ра сталь­ной плетью, и конь не­хотя дви­нул­ся даль­ше. А про­тив охо­ты — ка­кая ез­да? Рас­сто­яние, ко­торое конь преж­де пок­ры­вал за день, он те­перь пок­ры­вал за ме­сяц. От это­го толь­ко силь­нее ста­нови­лась зло­ба Пса­быды. Ка­залось всад­ни­ку: по­падись ему сей­час сто ве­лика­нов, он бы унич­то­жил всех до еди­ного! А по­ка ве­лика­ны не по­пада­лись, Пса­быда да­вал во­лю сво­ей ярос­ти, — хлес­тал вер­но­го ко­ня.

Дол­го ехал, дол­го ска­кал Пса­быда и всту­пил, на­конец, в стра­ну од­ногла­зых ве­лика­нов. Та­кой ту­ман одел эту стра­ну, что всад­ник не ви­дел да­же ушей сво­его ко­ня. Вдруг по­лил дождь, и та­кой силь­ный, что по его стру­ям, как по ве­рев­кам, мож­но бы­ло взоб­рать­ся на не­бо. Зем­ля по­тону­ла во влаж­ном мра­ке.

— Не слиш­ком хо­роша по­год­ка, но мы и худ­шее пе­рено­сили. Дай толь­ко бог бо­гов дол­го­летья мо­ей ста­рой бур­ке!

Так вос­клик­нул Пса­быда и на­кинул на се­бя бур­ку. Бур­ка эта бы­ла сде­лана све­тозар­ны­ми ру­ками Ади­юх, и ни од­на кап­ля вла­ги не про­ходи­ла сквозь нее. А те­перь дождь лил­ся сквозь нее, буд­то это бы­ло си­то. Ес­ли бы Пса­быда не оби­дел свою же­ну, бур­ка не про­пус­ти­ла бы ни од­ной кап­ли дож­дя. А мо­жет быть, бур­ка не­годо­вала и на то, что Пса­быда наз­вал ее ста­рой бур­кой?

Вдруг до­нес­лось до Пса­быды гром­кое ржа­ние. «Вот, на­конец, пре­до мною то, что мне нуж­но!» — по­думал он и пос­ка­кал сквозь дождь. По гром­ко­му ржа­нию и силь­но­му то­поту он по­нял, что пе­ред ним — боль­шой та­бун ко­ней. Дож­давшись но­чи, ког­да дождь утих, Пса­быда пог­нал та­бун к сво­ей кре­пос­ти. Но до­роги не бы­ло вид­но, ибо ночь бы­ла чер­ным-чер­на и не си­ял Пса­быде пу­тевод­ный све­точ — бе­лые ру­ки Ади­юх. Та­бун ко­ней раз­бе­жал­ся, по­терял его Пса­быда.

Дол­го ска­кал нарт по стра­не од­ногла­зых ве­лика­нов, но не бы­ло ему до­бычи. Не раз по­пада­лись ему та­буны ди­ких во­роных ко­ней, ко­торые бро­дили по не­обоз­ри­мым пас­тби­щам, не ве­дая ни сед­ла, ни уз­ды, но не знал Пса­быда, в ка­кую сто­рону гнать их: ту­ман оку­тал стра­ну ве­лика­нов.

Ре­шил Пса­быда по­кинуть эту стра­ну, от­пра­вить­ся в пре­делы зем­ли чин­тов. Дол­го ехал Пса­быда, боль­но хлес­тал ко­ня, и чем ча­ще и боль­нее хлес­тал он его, тем мед­леннее сту­пал конь.

Ока­залось, что в стра­не чин­тов сол­нце пек­ло так силь­но, что трес­ка­лись кам­ни, пла­вилась зем­ля. Су­ховей но­сил­ся по степ­ным прос­то­рам, пог­ре­бая под пес­ком все жи­вое. Пса­быда при­вязал ко­ня к оди­ноко­му, су­хому де­реву и при­лег в из­не­може­нии в те­ни кон­ских ног. Но тут су­ховей выр­вал из зем­ли и это единс­твен­ное де­рево и унес его вмес­те с ко­нем.

Пса­быда пог­нался за де­ревом, что­бы спас­ти ко­ня — свою опо­ру. Но­ги его то­нули в пес­ке, ве­тер бил ему в ли­цо, но Пса­быда бе­жал за де­ревом, и, мо­жет быть, од­на толь­ко Ади­юх зна­ла, как дол­го бе­жал он сквозь су­хие, пес­ча­ные вол­ны. На­конец уда­лось ему дос­тичь оди­ноко­го де­рева, уно­симо­го су­хове­ем, и от­вя­зать ис­пу­ган­но­го ко­ня.

От дол­го­го бе­га за­хоте­лось всад­ни­ку пить. В зу­бах скри­пел пе­сок, а гу­бы пе­ресох­ли и пот­реска­лись. Пса-бы­да вспом­нил, что поб­ли­зос­ти дол­жен быть род­ник, чья во­да бы­ла чис­та, как сле­за, и хо­лод­на, как лед. Прис­ка­кав к не­му, Пса­быда уви­дел, что род­ник прев­ра­тил­ся в мут­ное бо­лото, пол­ное змей и ля­гушек. От во­ды пах­ло гнилью. Ее зло­воние не мог раз­ве­ять да­же силь­ный ве­тер пус­ты­ни. Но что ос­та­валось де­лать уми­рав­ше­му от жаж­ды Пса­быде? Он при­пал к бо­лоту гу­бами и на­чал жад­но пить. В это вре­мя при­бежал к бо­лоту та­бун ди­ких ко­ней. Ко­ни по­нюха­ли во­ду, но пить ее не ста­ли. Пса­быда рас­сердил­ся:

— Ка­кие при­веред­ли­вые! Брез­гу­ют во­дой, ко­то рую пь­ет нарт!

Пса­быда ре­шил уг­нать этих ко­ней. Но вдруг пус­ты­ня пог­ру­зилась во мрак. Чер­ные ту­чи, как ко­ни, но­сились по не­бу, а та­бун ис­чез в кро­меш­ной ть­ме, и ед­ва он ис­чез, как сно­ва нас­тал день.

И опять по­дул су­ховей, и сол­нце пек­ло так силь­но, что трес­ка­лись кам­ни и пла­вилась зем­ля. Пса­быда ока­зал­ся в пес­ча­ном пле­ну. К кон­цу дня су­ховей утих, но за­то нес­терпи­мой ста­ла жа­ра: рас­ка­лились воз­дух и пе­сок, зем­ля и не­бо, Пса­быда вос­клик­нул в от­ча­янии:

— Эй, ста­рая бур­ка, спа­си ме­ня от жа­ры и пес­ка, и я вы­берусь из этой прок­ля­той стра­ны чин­тов!

Все зна­ют, что сквозь бур­ку не про­ходят сол­нечные лу­чи. Но для че­лове­ка ста­рость — ук­ра­шение, а для ве­щи— оби­да. Оби­делась бур­ка на то, что нарт наз­вал ее ста­рой, оби­делась за се­бя и за Ади­юх, чьи ру­ки, ль­ющие свет, сот­во­рили ее, — и ста­ла про­пус­кать че­рез се­бя сол­нечные лу­чи. Пса­быда по­гибал от жа­ры. Толь­ко поз­дно ночью, ког­да жа­ра нем­но­го спа­ла, он выб­рался, по­лужи­вой, из стра­ны чин­тов.

Дол­го ехал Пса­быда, дол­го ска­кал, обес­си­лен­ный, го­лод­ный, без до­бычи — не до до­бычи бы­ло ему! — и по­пал в стра­ну кро­хот­ных ис­пов. Эти ма­лень­кие лю­ди оби­тали не­дале­ко от жи­лища Пса­быды. Но стыд­но бы­ло Пса­быде вер­нуть­ся до­мой с по­зором, вер­нуть­ся ни с чем, не до­казав сво­его му­жес­тва, и он ре­шил:

— Не луч­ше ли мне по­гиб­нуть, чем впол­зти в свой двор, све­сясь с ло­шади, как Сос­ру­ко пос­ле сво­ей пер вой встре­чи с Тот­ре­шем? О не­бо, я до­кажу Ади­юх, что я об­ла­даю ве­ликим му­жес­твом!

Хо­рошо бы­ло так го­ворить Пса­быде, в ко­тором жи­ла еще си­ла, а ка­ково бы­ло ус­та­лому, из­му­чен­но­му ко­ню? Конь стал. Пса­быда спе­шил­ся и по­пытал­ся по­вес­ти его на по­воду. Но конь так ос­ла­бел, что не мог дви­гать­ся.

— Амыш, пок­ро­витель стад, не­уже­ли ты воз­ло­жил на ме­ня за­боту о тво­их жи­вот­ных? — ска­зал Пса­быда. Он взва­лил ко­ня на свои пле­чи и по­шел даль­ше — в глубь стра­ны ис­пов. Что же еще ос­та­валось ему де­лать?

Стра­на, в ко­торой оби­тали ис­пы, бы­ла бла­гос­ло­вен­ным кра­ем. Всю­ду цве­ли пло­довые де­ревья, зе­лене­ли об­ширные пас­тби­ща, бур­но тек­ли мно­говод­ные ре­ки. А на бе­регах рек пес­тре­ли туч­ные ста­да, пас­лись не­ис­числи­мые та­буны ко­ней. И день был хо­рош в стра­не ис­пов: дол­гий, сол­нечный, не очень жар­кий и не слиш­ком хо­лод­ный.

Пса­быда воз­ли­ковал. Он шел, поч­ти не чувс­твуя сво­ей но­ши, и ду­мал:

«Раз­ве спра­вед­ли­во, что кро­хот­ные ис­пы, еле за­мет­ные на зем­ле, вла­де­ют та­ким доб­ром! Не бу­ду я дос­то­ин име­ни нар­та, ес­ли не уго­ню ста­да ис­пов, та­буны ис­пов!»

Пса­быда опус­тил ко­ня на зем­лю, сел на не­го и уда­рил его по­водь­ями. По­водья ра­зор­ва­лись, а конь не дви­нул­ся. Пса­быда схва­тил его за гри­ву и уда­рил сталь­ной плетью. Плеть сло­малась, а конь про­дол­жал сто­ять на мес­те, да­же го­ловы не под­ни­мая: из­го­лодав­шись, он же­вал тра­ву. Пса­быда крик­нул с яростью:

— Прок­ля­тый, что же ты не тро­га­ешь­ся с мес­та в день, ко­торый дол­жен стать днем мо­его му­жес­тва!

Но ста­рый конь был не­под­ви­жен. Од­но ос­та­валось Пса­быде, — уда­рить его ру­ко­ятью ме­ча. Так и пос­ту­пил Пса­быда, но меч сло­мал­ся, а конь все же­вал вы­сокую тра­ву.

От­ча­яние ох­ва­тило Пса­быду. Он ви­дел вок­руг столь­ко та­бунов, столь­ко стад, лю­тая жад­ность сжи­гала его ду­шу, а конь сто­ял на мес­те. Ви­дя, что уда­ры не по­мога­ют, Пса­быда взмо­лил­ся:

— Вер­ный конь мой, что же ты не тро­га­ешь­ся с мес­та, ведь Ади­юх, све­тозар­ная же­на моя, ждет нас, ску­ча­ет по нас!

И ко­ню пос­лы­шались в сло­вах Пса­быда не жад­ность, а лю­бовь к Ади­юх. Он при­под­нял уши, зар­жал мо­гучим ржа­ни­ем и по­летел как мол­ния.

Пса­быда сбил в ку­чу та­буны ко­ней и ста­да ро­гато­го ско­та и пог­нал их в сто­рону сво­ей кре­пос­ти. Ког­да он уже по­кидал пре­делы стра­ны ис­пов, то ус­лы­хал по­зади силь­ный то­пот. Ог­ля­нув­шись, он уви­дел мно­жес­тво ко­ней, ска­чущих за ним. Сна­чала ка­залось, что они ска­чут без всад­ни­ков, но так толь­ко ка­залось: на них си­дели кро­хот­ные ис­пы, прес­ле­довав­шие по­хити­теля их стад и та­бунов.

Ис­пы ска­кали быс­тро, но конь Пса­быды, зная, что он ле­тит к Ади­юх, ска­кал еще быс­трее. Нас­ту­пила ночь, лун­ная и звез­дная. Ког­да Пса­быда приб­ли­зил­ся к ре­ке, вспых­ну­ло яр­кое, ос­ле­питель­ное си­яние, в ко­тором по­тону­ли свет лу­ны и блеск звезд. Ста­ло свет­ло, как днем. Пса­быда пос­мотрел в сто­рону сво­ей баш­ни и уви­дел Ади­юх: она про­тяги­вала в ок­но свои све­тозар­ные ру­ки. Ду­ша Пса­быды воз­ли­кова­ла, из нее выр­ва­лись сло­ва:

— Ага, Ади­юх убе­дилась в мо­ем му­жес­тве, она рас­ка­ялась, по­няла, что я са­мый храб­рый из нар­тов, и вот ос­ве­ща­ет мой путь!

Но Пса­быда ошиб­ся, Ади­юх не по­чита­ла его храб­рей­шим из нар­тов. Она ус­лы­хала то­пот вер­но­го ко­ня, по ко­торо­му сос­ку­чилась, да и по всад­ни­ку она сос­ку­чилась, и, по при­выч­ке, про­тяну­ла ру­ки из ок­на. Но тут же вспом­ни­ла, как ос­корбил ее Пса­быда, и спря­тала ру­ки.

И сра­зу ис­чезло яр­кое си­яние, ис­чез свет лу­ны и звезд, и нас­та­ла кро­меш­ная ть­ма. Ко­ни ржа­ли в ис­пу­ге, мы­чали ко­ровы, ти­хо, го­товые к смер­ти, бле­яли ов­цы. Тщет­но пы­тал­ся най­ти Пса­быда по­лот­ня­ный мост, что­бы пе­реп­ра­вить­ся че­рез ре­ку: мос­та не бы­ло. И ре­ка скры­лась в пу­чине но­чи, и толь­ко зло­вещий шум обоз­на­чал ее те­чение. Вдруг этот шум был заг­лу­шен силь­ным то­потом: то прис­ка­кали ис­пы.

Хо­тя ис­пы бы­ли кро­хот­ны­ми че­ловеч­ка­ми, си­ла их бы­ла ве­лика. Ес­ли бы Пса­быда по­пал­ся им в ру­ки, они бы раз­ру­били его на мел­кие кус­ки. Пса­быда знал это, и, ох­ва­чен­ный стра­хом, ска­кал по бе­регу ре­ки. Его спа­сал мрак, ина­че ис­пы нас­тигли бы его. У не­го бы­ла од­на на­деж­да, что Ади­юх про­тянет из ок­на баш­ни свои ру­ки. Он вспо­минал эти за­бот­ли­вые, бе­лые, све­тозар­ные ру­ки и в от­ча­янии смот­рел на­верх, ту­да, где дол­жна бы­ла воз­вы­шать­ся кре­пос­тная баш­ня. На миг он ус­ты­дил­ся сво­его стра­ха и по­думал:

«Го­ворят, что Сос­ру­ко, не нуж­да­ясь в бро­де, уме­ет пе­реп­равлять­ся че­рез лю­бую ре­ку. Чем я ху­же Сос­ру­ко?»

Так по­думал он в сво­ем бе­зумии, по­рож­денном стра­хом, и пог­нал уг­нанные ста­да и та­буны в ре­ку, и сам ри­нул­ся в нее на ста­ром ко­не. Но не та­кая ре­ка Инд-жиж, что­бы мож­но бы­ло пе­реп­ра­вить­ся че­рез нее! По­тону­ли в ее бур­ных во­дах ко­ни, по­тону­ли ко­ровы и ов­цы, и силь­ная, как ка­мень, вол­на сби­ла Пса­быду с ко­ня, и оба они, конь и всад­ник, разъ­еди­нен­ные во­дой, по­тону­ли в ней.

Дол­го нес­ла Ин­джиж труп Пса­быды, по­ка не дос­тигла низ­меннос­ти, где ре­ка, раз­де­ля­ясь на ру­чей­ки, ме­ле­ет и мед­ленно бе­жит по степ­ным прос­то­рам, уме­ряя свой ярос­тный бег. И ре­ка, та­кая гнев­ная у под­ножья кре­пос­ти, здесь бе­реж­но, без­злоб­но по­ложи­ла труп Пса­быды на приб­режный ка­мень…

Вдруг ста­ло сно­ва свет­ло, как днем: Ади­юх про­тяну­ла в ок­но свои ру­ки. Хо­тя Пса­быда ос­корбил ее, она жа­лела его, ибо он был ее му­жем. Она ре­шила ему по­мочь. Но бе­рег ре­ки был пус­тынным. Чуя не­доб­рое, Ади­юх вы­бежа­ла из кре­пос­ти, под­ня­лась на вы­сокую го­ру и ста­ла ози­рать­ся. Она уви­дела да­леко вни­зу чер­ное пят­но на приб­режном кам­не. Ади­юх по­бежа­ла вдоль бе­рега бур­ной ре­ки. Чем даль­ше бе­жала ре­ка, тем ти­ше она ста­нови­лась, а чем даль­ше бе­жала Ади­юх, тем гром­че би­лось ее сер­дце. При­бежа­ла Ади­юх к кам­ню и уви­дела на нем труп Пса­быды. Что бы­ло де­лать Ади­юх? То, что ве­лит обы­чай нар­тов: по­хоро­нить му­жа, воз­двиг­нуть на его мо­гиле кур­ган и пла­кать на кур­га­не.

И Ади­юх по­хоро­нила му­жа, воз­двиг­ла на его мо­гиле кур­ган и оп­ла­кива­ла Пса­быду, си­дя на кур­га­не.

Од­нажды подъ­ехал к кур­га­ну всад­ник. Ли­цо его бы­ло смуг­лым, а шлем си­ял, как сол­нце. За­метив пла­чущую жен­щи­ну, он спе­шил­ся и взбе­жал на кур­ган.

— Кра­сави­ца! — спро­сил пут­ник. — Ка­кое го­ре гне­тет те­бя?

— Мое го­ре не раз­ве­ешь, — от­ве­чала Ади­юх. — Не пре­рывай из-за ме­ня сво­его пу­ти.

— Нар­ты го­ворят: «Го­ре жен­щи­ны раз­ве­ет муж чи­на», — воз­ра­зил всад­ник. — И еще го­ворят нар­ты: «Ес­ли муж­чи­на по­может жен­щи­не в ее го­ре, то путь его бу­дет счас­тли­вым» Я ско­ро вер­нусь. По­думай До мо­его воз­вра­щения: чем я мо­гу те­бе по­мочь?

Ска­зав так, всад­ник сбе­жал с кур­га­на, на бе­гу взле­тел на ко­ня и пом­чался к вер­ховью ре­ки: вид­но, он ре­шил пе­реп­ра­вить­ся че­рез бур­ную Ин­джиж. Ади­юх сле­дила за ним. Не ут­руждая се­бя ро­зыс­ка­ми бро­да, он ри­нул­ся в ре­ку.

«Судь­ба мо­его му­жа ждет его, он уто­нет!» — по­дума­ла Ади­юх, но вдруг уви­дела, что всад­ник бла­гопо­луч­но пе­реп­ра­вил­ся на дру­гой бе­рег. Ади­юх уди­вилась, по­дума­ла:

«Мой муж го­ворил, что по­доб­но­го ему нар­та нет на све­те, од­на­ко он пе­реп­равлял­ся че­рез Ин­джиж толь­ко по мо­ему по­лот­ня­ному мос­ту. Лишь один раз в жиз­ни я не пе­реки­нула мост че­рез ре­ку, и вот я си­жу на кур­га­не и оп­ла­киваю му­жа».

Ади­юх не мог­ла отор­вать глаз от всад­ни­ка, чей шлем си­ял, как сол­нце.

— Кля­нусь вла­дычи­цей мо­рей и рек, я ис­пы­таю му­жес­тво это­го всад­ни­ка!

Ре­шив так, Ади­юх вос­клик­ну­ла:

— Су­ровая Псы­хогу­аша, вла­дычи­ца мо­рей и рек, ты, чье же­лание всег­да сбы­ва­ет­ся! Умо­ляю те­бя: пре вра­ти яс­ный день в тем­ную ночь, по­дыми ура­ган, что­бы Ин­джиж за­топи­ла зем­лю, что­бы не­бо раз­ры­валось на час­ти от гро­ма и мол­нии!

Су­ровая вла­дычи­ца мо­рей и рек сни­зош­ла к моль­бе Ади­юх. Яс­ный день прев­ра­тил­ся в тем­ную ночь. Ин­джиж рас­серди­лась и за­топи­ла бе­рега, не­бо ра­зор­ва­лось от гро­ма и мол­нии, ка­залось, мир ру­шит­ся, все в нем сод­ро­галось и па­дало. Сре­ди гро­ма и бу­ри пос­лы­шал­ся то­пот ко­ня: то вер­нулся всад­ник.

— За­чем ты вер­нулся? — спро­сила его Ади­юх.

— Раз­ве мог я ска­кать даль­ше, ос­та­вив те­бя в та­кую не­нас­тную ночь? Не к ли­цу мне по­кидать на про­из­вол судь­бы оди­нокую жен­щи­ну, пла­чущую на степ­ном кур­га­не.

— А раз­ве ты не бо­ял­ся пе­реп­ра­вить­ся че­рез Ин­джиж? Пос­мотри, как она рас­серди­лась, как она раз­ли лась!

— Не я пе­реп­ра­вил­ся че­рез бур­ную Ин­джиж, а мой конь. Там, где не бо­ит­ся мой конь, не­чего и мне бо­ять­ся.

Та­кой от­вет пон­ра­вил­ся Ади­юх. А так как гром про­дол­жал гре­меть, ура­ган ре­вел, лил силь­ный дождь, то всад­ник сел ря­дом с Ади­юх, ук­рыв ее сво­ей бур­кой. И как толь­ко Ади­юх ока­залась под бур­кой нар­та, ночь прев­ра­тилась в сол­нечный день, Ин­джиж вош­ла в свои бе­рега, не­бо ста­ло го­лубое, зем­ля рас­цве­ла. Один мо­гиль­ный кур­ган был че­рен, ни од­ной тра­вин­ки не взош­ло на нем.

— Пос­мотри, — ска­зала Ади­юх. — Зем­ля кру­гом рас­цве­ла, ра­ду­ясь жиз­ни, и толь­ко на кур­га­не нет ни од ной тра­вин­ки, хо­тя весь мир си­яет в цве­тах. По­чему это так слу­чилось?

— Тот, кто ле­жит под этим кур­га­ном, лю­бил, вид но, толь­ко се­бя, не лю­бил жиз­ни, цве­тущей вок­руг не­го, по­тому-то и ни од­на тра­вин­ка не взош­ла на его кур­га­не.

Ска­зав так, нарт взгля­нул Ади­юх в гла­за. Ади­юх от­ве­ла их от не­го и ти­хо про­мол­ви­ла:

— Тот, кто ле­жит под этим кур­га­ном, лю­бил ме­ня. И я его лю­била: он был мо­им му­жем.

Всад­ник ска­зал:

— Ты его лю­била, а он те­бя не лю­бил. Ес­ли бы он лю­бил те­бя, то этот кур­ган пок­рылся бы цве­тами.

Сер­дце Ади­юх за­горе­лось. За­горе­лось и сер­дце нар­та. Та­кое пла­мя ох­ва­тило его, что Ади­юх вос­клик­ну­ла:

— Ты пы­ла­ешь, как Сос­ру­ко, сот­во­рен­ный из ста­ли и рож­денный из кам­ня.

— Я Сос­ру­ко, — от­ве­тил нарт и сно­ва взгля­нул Ади­юх в гла­за, а она опус­ти­ла их…

Дол­го они си­дели ря­дом, Свет­ло­рукая и Силь­но­рукий, а по­том Ади­юх выш­ла из-под бур­ки и ста­ла раз­гре­бать кур­ган, го­воря:

— Не хо­чу, чтоб мои ру­ки воз­двиг­ли кур­ган над мо­гилой зло­го че­лове­ка, ко­торый не лю­бил ме­ня, ко­торый лю­бил толь­ко од­но­го се­бя.

Но Сос­ру­ко ска­зал ей:

— Нап­расно ты тру­дилась, ког­да воз­дви­гала этот кур­ган, нап­расно тру­дишь­ся сей­час, ког­да раз­гре­ба­ешь его. Пусть ос­та­нет­ся этот кур­ган на зем­ле, пусть, гля­дя на не­го, ус­ты­дят­ся те, кто не лю­бит жиз­ни, а лю­бит толь­ко се­бя.

И по­ныне сто­ит этот кур­ган в сте­пи, по­лураз­ме­тан­ный и го­лый, ни еди­ной тра­вин­ки нет на нем, а кру­гом зем­ля си­яет цве­тами.

Случайные и неслучайные рекомендации: